Ознакомительная версия.
Прибавление II
О преподавании уголовной антропологии и, в особенности, тюрьмоведения
1. На первой взгляд может показаться излишним доказывать пользу преподавания учения о применении наказания.
Имея в виду, что речь здесь идет о знаниях, которые могут решать судьбу многих тысяч людей, и, что еще важнее, о занятиях, в которых заинтересовано с точки зрения своей безопасности все общество, естественна необходимость установки руководящих начал для всех служащих пенитенциарному делу и преследующих благородную цель нравственного возрождения преступника.
До настоящего времени мы пробирались в этой области ощупью и не прибегали к помощи науки и еще менее к посредничеству университетского преподавания.
Вообще общий закон тот, что более или менее нерешительная и неопределенная деятельность предшествует теории и дидактике. Слово раздается задолго до появления грамматики; и протекают сотни веков раньше, чем каракули заменяются буквами алфавита и затем правилами правописания. Войны, торговля существовали задолго до того, как стали известны арифметика, политическая экономия, баллистика и статистика.
Лишь в настоящее время начинают преподавать историю действительно научно, ибо то, что преподавалось прежде, было простым перечнем событий.
Уголовное право также лишь недавно приняло дидактическую форму.
Предмет учения о применении наказания и о тюрьмоведении более сложен, но и более удобен для преподавания, нежели всякий другой предмет, а между тем он именно и не преподается.
Возьмем, например, архитектуру тюрем: мы до сих пор еще не знаем, как устроить камеру или мастерскую, которые стоили бы недорого, не вредили бы здоровью и дозволяли бы заключенному проводить в них время с пользой, не подвергаясь дурному влиянию, которое ему грозит при системе общих камер.
Подобной одиночной камеры и таких мастерских еще не существует, и в настоящую минуту мы еще не знаем, каким образом следовало бы изменить конструкцию исправительных домов, женских тюрем и арестных домов, в которых невинно задержанные или виновные проводят время предварительного заключения.
Мы были рады слышать похвалы устройству и хозяйству известных пенитенциарных заведений: немецких, русских, шведских. Мы их не изучали и не подвергали разбору; и это я говорю для ученых, ибо знание таких вещей не касается публики. Но, хорошо зная материальную сторону пенитенциарного учреждения, имеем ли мы также понятия и об административной, нравственной стороне его? В этой области мы полны страшных иллюзий, какими мы до сих пор полны в области уголовного права. Мы с плеча разрешаем вопросы, не исследуя фактов; мы уверяем себя, что известное заведение действительно полезно, ибо его конструкция четырехугольная, или продолговатая, или круглая и потому дозволяет изолировать преступников, радикально излечивать их от аномалий, зависящих от атавизма, травматических повреждений или глубокого органического изменения.
Сюда присоединяется очень сложная администрация, в особенности в тюрьмах, где введен труд и где стараются обойтись без содействия комиссионеров, всегда пагубного. Затем встречаются большие затруднения в деле удовлетворения умственным потребностям заключенных посредством разрешения заключенным беседовать с людьми интеллигентными, посредством доставления заключенным книг из библиотек, посредством организации религиозного обучения таким образом, чтобы последнее не привело ни к религиозной мании, ни к атеизму, ни к нетерпимости.
Не думаем, чтобы все это можно было предусмотреть и устроить при помощи нескольких параграфов сухого устава; нельзя эти задачи решить и посредством целого ряда статистических таблиц, которые легко составить так, как хочется, причем они ничуть не будут соответствовать действительности.
Все эти вопросы могут быть разрешены лишь при помощи детального практического и теоретического изучения, причем придется освободиться от априоризма, втершегося в тюремную практику и много ей повредившего.
Напомним здесь иллюзии, которые еще так недавно существовали по этому предмету.
Неудачи, которые нам пришлось пережить, зависели от избытка обобщений: под предлогом устранения самовластия, произвола, убили движение и жизнь. Если даже приговоры европейских судов будут обрушиваться на несчастных людей с той же правильностью, с какой капля за каплей вода льется из крана на землю, то еще ровно ничего не изменится: приговоры теряются в массе так же, как капли воды теряются в песке. Думать, что можно исправить зло тюремного заключения – несбыточная иллюзия. Думать, что этого можно достичь кратковременным заключением в тюрьму – абсурд. Тюрьма больше всякого другого наказания требует осмотрительного применения. Применение тюремного заключения без разбора по отношению ко всякому, кто попадает под суд, ослабляет его силу, подрывает значение тюрьмы и подкапывается под самое основание пенитенциарной системы, тем более что почти невозможно давать работу заключаемым на несколько дней, вследствие чего наказание прямо ведет к развитию лени.
2. Но есть еще более важный предмет изучения – интересный и для тюремного начальства и вообще для лиц, применяющих наказание; я говорю об изучении преступного человека. Прежде думали, что можно изучать болезни, а не больного, преступления, а не преступника.
Бесполезно говорить, как это было гибельно, так как одно и то же преступление может быть совершено под влиянием страсти, в минуту безумия, вследствие врожденного порока, и, смотря по обстоятельствам, нужны и специальные наказания. Бесполезная и дорогостоящая борьба, которую до сих пор вели с преступлениями при постоянно возрастающем рецидивизме, лучше всего указывает наши заблуждения.
Необходимость изучения преступника вытекает даже из старых принципов тюрьмоведения. Я имею в виду интересные наблюдения, произведенные в Цвикау, которые показали, что с преступниками надо обращаться сообразно индивидуальности каждого из них и применяться к характеру его, если желают достичь сколько-нибудь удовлетворительных результатов. Как вы примените на практике условное освобождение или станете с успехом управлять исправительным заведением, не зная индивидуальных особенностей преступников?
И каким же образом изучать индивидуальность, если не организовано специальное преподавание науки о преступниках?
Вследствие отсутствия такого преподавания юристы и значительная часть тюремных чиновников смотрят на преступников как на вполне нормальных людей, которых постигло несчастье, как на призывных, которым вместо хорошего жребия выпал жребий попасть в тюрьму.
Естественно, что при таких основных заблуждениях необходимо ошибаются и в принятии меры против преступников; результат всего этого тот, что во всех странах, за исключением Англии и Северной Америки, честные люди более страдают от расходов на заключение виновных, нежели от их проступков.
3. Эти исследования должны производиться, конечно, на месте.
Весь механизм одиночной камеры, все колеса, приводящие в движение службу в исправительном заведении, организация труда, который должен облегчить расходы государства, не вредя изолированности и исправлению заключенных, все это может быть практично лишь тогда, когда основано на фактических данных.
Невозможно узнать преступного человека, не видя его вблизи, что вовсе не трудно; юридическим басням, которыми пропитана Европа, надо приписать предвзятый взгляд, что осужденный неохотно принимает посетителей и с трудом подвергает себя антропометрическому исследованию, в особенности если имеешь дело с обыкновенным преступником.
Из любви к науке и для медицинской практики выстукивают в госпиталях сотни чахоточных; сотни беременных женщин исследуются молодыми студентами; в хирургических клиниках ощупывают переломленные члены, исследуют тела лиц обоего пола; и хотя посещения иногда гибельно действуют на сумасшедших, тем не менее мы разрешаем студентам посещать психиатрическую клинику в течение целого учебного года. Неужели же затруднения должны возникнуть, как только дело коснется преступников?
Как объяснить эту манеру рассматривать дело навыворот и притом как раз по отношению к преступникам, которые, конечно, менее деликатны и менее интересны.
Если бы наши намерения щадить преступников были искренни, то следовало бы принять меры не против упражнений на преступниках, а против опубликования газетных заметок, распространяющих разные неприличные и клеветнические подробности, сопровождая их портретами обвиняемых.
Мы бы должны были ограничить гласность суда присяжных, которую тоже вследствие условной юридической фальши рассматривают как охранительницу честных людей, обвиняемых, слабых, и даже политической свободы.
Подсудимого, который может оказаться честнейшим человеком, терзают в печати, называя его по имени и фамилии; во всех газетах помещают его портреты, биографию; и после всего этого поднимают вопль, если какой-нибудь ученый вместе с товарищами желает изучить физиономию не подсудимого, а настоящего привычного преступника!
Ознакомительная версия.
