с ненавистью биться против змия» [475]. «Благая агрессивность (θυμός) — способность чистой души уничтожать дурные помыслы» [476], — отмечает он в другом месте.
Именно благодаря этой способности, употребленной в соответствии с исконной природой, духовный человек, преодолевая все препятствия, может удержаться, не уклоняясь, на пути единства с Богом. Душа, по словам преподобного Максима, «пользуется раздражительной силой, чтобы с любовью защищать предмет своих притязаний» [477]. По этой причине он и советует: «Пусть наш разум движется, чтобы найти Бога, и пусть… способность к агрессии сражается, чтобы Его сохранить» [478].
Именно благодаря действию раздражительной силы человек может, в частности, сохранить свое желание всегда устремленным к Богу, препятствуя ему обращаться на чувственные вещи, куда его увлекает искушение. Вот как пишет преподобный Макарий Египетский: «Когда восстают страсти, тогда благоразумные люди их не слушают, но разъяряются против дурных желаний и объявляют им войну» [479]. Такая позиция для духовного человека является непременным и привычным душевным расположением, говорит блаженный Диадох Фотикийский [480], утверждая на этом основании, что гнев при его нормальном, соответствующем природе употреблении приносит душе наибольшую пользу [481]. Это учение развивает и преподобный Иоанн Кассиан Римлянин [482].
Именно благодаря борьбе, которую духовный человек ведет при помощи своей способности к агрессивности, он может сохранить себя духовно чистым: «Есть в уме гнев, сообразный природе, — пишет авва Исаия, — и без гнева не было бы никакой чистоты в человеке; если бы он не разъярялся против всего того, что сеет в нем враг» [483].
Способность к агрессии оказывается особенно полезной в молитве, когда для достижения чистого созерцания человек должен отвергать все помыслы, которые стараются отвлечь его от Бога. Вот что пишет об этом авва Евагрий: «Когда ты бываешь искушаем, не молись, не обратив прежде в гневе несколько слов к тому, что тебя охватывает. Если ты обратишься к помыслам с гневом, ты смутишь и рассеешь внушаемые врагом картины» [484].
Именно благодаря правильно употребленной агрессивности человек, сопротивляясь со всех сторон испытанию искушением, обнаруживает меру и истинную ценность своей привязанности к Богу. «Есть в уме гнев, сообразный природе. И без ненависти к врагу достоинство не откроется душе», — пишет авва Исаия [485].
б) Второе естественное и нормальное назначение способности к агрессии — дать человеку возможность бороться за стяжание духовных благ, к которым он стремится по природе [486], чтобы достичь предназначенного ему Царства Небесного, ибо, по словам Христа, от дней же Иоанна Крестителя доныне Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его (Мф. 11, 12). С сего времени Царствие Божие благовествуется, и всякий усилием входит в него (Лк. 16, 16). Итак, [правильное употребление агрессивности] позволяет человеку приложить все усилия, необходимые для выполнения его задачи, иными словами, для того, чтобы возрасти духовно и стяжать подобие Божие. Вот что пишет авва Евагрий: «Разумная душа действует согласно природе, когда ее раздражительная часть сражается за добродетель» [487]. Эта способность позволяет человеку направить и вознести все свои способности к Богу, в первую очередь, ум. Вот совет преподобного Максима Исповедника: «Пусть ум (νοῦς) весь целиком упорядочится пред Богом, натянувшись посредством агрессивности как некая тетива» [488]. Она позволяет человеку также, собрав все силы вожделевательной способности, устремить их к Богу, «укреплять желание» [489], «сосредотачивать», по словам преподобного Максима, «движение желания на любви к Богу» [490]. И еще агрессивность помогает человеку бороться за духовное наслаждение, к которому он стремится. Вот почему авва Евагрий утверждает, что «природа раздражительной силы в том, чтобы бороться за наслаждение», подразумевая под этим «духовное наслаждение и следующее за ним блаженство» [491]. «Бороться за наслаждение» означает сражаться за то, чтобы стяжать его, а также чтобы сохранить, — и это вторая функция агрессивности, тесно связанная с первой [492]. Вот почему авва Евагрий пишет еще, что «ангелы напоминают нам о духовном наслаждении и последующем блаженстве, чтобы побудить нас обратить раздражительность против бесов» [493].
Способность к агрессии, когда она действует всеми перечисленными выше способами, приобретает форму праведного гнева, мудрого и святого, который советует применять Псалмопевец, говоря: Гневаясь, не согрешайте (Пс. 4, 5). Когда человек пользуется этой способностью в соответствии с природой и ее нормальным предназначением, тогда он благоразумен [494] и «здраво поступает» [495].
Однако во грехе человек извращает эту способность, перенаправляя ее от нормального и благого употребления на употребление противоестественное [496] и неразумное [497]. И тогда эта способность становится нездоровой: «Нечистая способность к агрессии (θυμός) — это способность больной души», — пишет авва Евагрий [498]. Вместо того чтобы бороться за стяжание и сохранение духовных благ, она сражается за приобретение и сохранение чувственных псевдоблаг, к которым человек обратил разум и направил желание [499]. [Эта сила] вся целиком служит чувственным желаниям, обуревающим падшего человека [500], и посвящает себя поиску и сохранению связанного с ними удовольствия. Святые отцы часто намекают на глубокую связь, которая существует между агрессивностью и удовольствием. Авва Дорофей, например, утверждает, что причиной гнева является «в особенности любовь к удовольствию (φιληδονία)» [501]. У падшего человека агрессивность сохраняет функцию борьбы за удовольствие, так как, по словам аввы Евагрия, ее природа «в том, чтобы биться за наслаждение, каким бы оно ни было», но поскольку человек отвернулся от Божественных благ и лишился духовного наслаждения, постольку удовольствие чувственное, плотское становится тем, что эта сила стремится достичь и удержать.
Мы увидели, что за опытом чувственного удовольствия неизбежно следует опыт боли: физической, а также, и в первую очередь, психологической и моральной. Именно поэтому у падшего человека раздражительная сила употребляется не только для борьбы за обладание удовольствием и за сохранение его, но также для того, чтобы избежать этой боли [502], чтобы вообще избежать всякого неудовольствия и всякого страдания [503].
Осуществление этой противоестественной цели предполагает вторую форму извращения раздражительной силы. Перестав бороться с бесами и их искушениями, начав отныне повиноваться их внушениям и исполнять их волю, человек обращает ее против себе подобных в той степени, в какой он видит в них либо препятствия к осуществлению своих чувственных желаний и к достижению ожидаемого в связи с ними удовольствия, либо источник страданий, связанных с эгоистической любовью, которую он питает к самому себе. «Вещественное и мирское мы предпочли заповеди любви, и поскольку мы к этому привязаны, постольку сражаемся против людей, тогда как должны были бы предпочесть любовь ко всем людям любви к видимым
