Пророками хиппи были не интеллектуалы прежних лет, а идолы рок-н-ролла. Скончавшиеся от передозировки героина чернокожий виртуоз электрогитары Джими Хендрикс и королева белой соул-музыки Дженис Джоплин; группа «Двери» с шаманствующим лидером Джимом Мориссоном, умершим при загадочных, невыясненных обстоятельствах; эпатирующие «Роллинг Стоунз», один из членов которых, Брайан Джонс, был обнаружен утонувшим в собственном бассейне с чудовищной концентрацией наркотиков в крови; те же — «Битлз», начиная с пластинки «Револьвер» (1966 год,) и до «Белого альбома» (1968 год), баловавшиеся и стимуляторами — амфетамином, и «травой», и «кислотой». Да и сама «совесть Америки» — певец Боб Дилан (Роберт Циммерман) редкий день обходился без пары крепчайших «косяков».
«Сексуальная революция» на Западе (сейчас мне часто придется произносить это слово — «революция») тихо почила в бозе с появлением угрозы СПИДА; многие ее приверженцы стали почтенными отцами семейств и лишь с грустью вспоминают иногда о бурно проведенной молодости, свободной любви, групповых игрищах и прочих проявлениях свободы нравов.
«Антибуржуазный» рок-н-ролл (хотя и в то время он почти полностью контролировался музыкальными концернами и направлялся в нужное русло, но случались и прорывы, когда люди вроде Фрэнка Заппы могли себе позволить роскошь свободного творчества, сообразно своим вкусам, взглядам и пристрастиям) со смертью самых ярких своих представителей, с утратой духа протеста и антиконформизма, прогрессивной ангажированностью в лучшем смысле этого слова, наивной верой в возможность преобразования мира (вспомните знаменитые “ All You Need Is Love ” — «Все, что тебе нужно, — это любовь» или “ Imagine ” — «Представь себе»), утопического, но от этого не менее привлекательного, стремления создать содружество людей с принципиально другой шкалой ценностей, превратился в то, во что он и должен был превратиться — в яркое, зрелищное, коммерческое шоу, безопасное и, главное, супердоходное.
Рок — «знамя» бунтарей, постепенно трансформировался в подобие «музыкальных обоев», ненавязчиво ласкающих слух, но безликих и однообразных (сладкая открыточная лирика) или в скрежещущий и бьющий по ушам «хэви-меттл» (для любителей «оторваться»). Он не стал хуже или лучше, но из него ушел «драйв» — внутреннее напряжение и накал, а также творческая индивидуальность и искренность. Он стал попросту тривиален. Протест превратился в банальное бузотерство и хулиганство, тщательно дозированные в интересах «имиджа», крик души — в вопль без боли, поиски нового — в конъюнктуру и манерничанье, откровение исповеди — в смакование собственной исключительности (зачастую сомнительной) и самолюбование.
Практически стерлись границы между настоящим роком и попсой. Рок всегда демонстративно противопоставлял себя эстраде, в которой влияние кабаре и безвкусицы ощущалось, и ощущается, очень сильно. Он изначально был подобием городского народного фольклора, создаваемого такими же ребятами, как и их аудитория. В этом качестве он привлек молодежь. И если специалисты до сих пор ломают копья в дискуссиях о том, чем же отличается рок от поп-музыки, то на ассоциативном уровне не столь искушенные слушатели эту разницу четко улавливали. Теперь же границы размыты, многие штампы и клише рок-н-ролла перекочевали в «поп» и наоборот.
Проблема отцов и детей рассосалась сама собой, когда те, кто призывал не верить никому старше 30-ти, продолжали бушевать и кривляться на сцене и в 40, и в 50, упорно приближаясь к дате, обозначенной в шлягере Пола Маккартни «When I, m Sixty Four » — «Когда мне стукнет 64». Такие геронтократы рока, как «Роллинг Стоунз», наглядно показали, что и в почтенном возрасте можно выдавать превосходную музыку и собирать полные стадионы, но, как заметил, правда, по другому поводу, язвительный насмешник Леннон, эстетический момент при этом оказался утраченным.
Титаны старого рока живут за счет своего старого багажа. Да и ничего нового после 50-60-70-х годов в молодежной музыке не появилось (я имею в виду музыкальные идеи), не считая усовершенствований в области звукозаписывающей и звуковоспроизводящей техники. Оборотистые большие дяди из шоу-бизнеса давно прибрали «рок-революцию» к своим рукам. Андеграудные (подпольные) альтернативные исполнители широкой публике неизвестны, в них не вкладывают деньги и их не «раскручивают» — они не соответствуют параметрам рыночного продукта.
«Цветочная хип-революция» оставила после себя несколько преувеличенные ностальгические воспоминания о славных 60-х: о сопричастности к антивоенному движению, к борьбе за гражданские права черных американцев, а также целые армии молодых людей, пристрастившихся к «кислоте» и героину. «Психоделическая революция», провозглашавшая претенциозно-гуманистический тезис «Мы убиваем себя, чтобы не убивать детей во Вьетнаме», а не какой-то вульгарный предлог — «Мы просто хотим балдеть», имела трагический итог. Люди андеграунда и незначительное количество племени хиппи сменили свои пестрые одежки и феньки на строгие костюмы так ненавидимого ими истеблишмента, и вписалась в систему, столь отвергаемую ими в молодости; большая же часть неисправимых ортодоксов (читай — законченных наркоманов) остались загибаться на чердаках в трущобах Нью-Йорка и Сан-Франциско.
У последователей битников и хиппи — панков и реперов «стран-фантазий» уже не было. Их эстетика — разрушенные, загаженные задворки больших городов, автомобильные свалки и вонючие ночные клубы, где прием «колес» и алкоголя сопровождался неприкрытой агрессивностью, драками и поножовщиной. Этим не нужны были экзотические места, в выжженных «крэгом» мозгах места для иллюзий не оставалось.
Существует, правда, и другая, очень аргументированная версия, что наркотики, особенно «кислоту», сознательно запустили в молодежное движение спецслужбы, дабы сбить антивоенный накал (тогда Большая Америка воевала с Маленьким Вьетнамом), используя при этом увлечение молодежи рок-музыкой и неприятие буржуазных ценностей, олицетворением которых были семья и официальная религия.
Чем заканчивались «путешествия» в страны-миражи, всем хорошо известно: разложением, упадком и полной деградацией. Все, что связано с употреблением наркотиков, навязанных по специальной программе или как «спонтанное» явление (хотя известно, что даже прыщ на носу спонтанно не вскакивает), неважно, ждет такая участь. Поэтому искушение повторить свой индивидуальный «трип» в зыбкий мир женщин-цветов у меня не возникало, хотя, чего там скрывать, воспоминания о нем остались самые радужные.
Предварительно следствием было выяснено, что на момент происшествия в салоне автомашины было четыре человека. Кроме Алиева и Оксаны, сидевших впереди, на заднем сиденье находились еще две девушки: Ш. Ольга и С. Жанна. Этих двух девиц Магомед, зашедший с подругой в бар «Камила», пригласил для компании, чтобы покататься на машине. Когда романтическая прогулка плачевно закончилась, не успев начаться, девушки выбежали из автомобиля и бросились в расположенное неподалеку здание ДРСУ, чтобы вызвать по телефону «скорую помощь». Алиев остался на месте, пока не приехали сотрудники ГИБДД.
В своих показаниях, данных следователю 29 августа 2003 года, обе свидетельницы, как под копирку, говорили одно и тоже. Когда вечером 27 августа они отдыхали в кафе «Камила», к их столику подошли Алиев с Оксаной и пригласили их покататься. Оксана, с их слов, была слегка под хмельком, Магомед Алиев производил впечатление трезвого человека. Девицы все равно уже собирались уходить домой, поэтому от предложения не отказались.
Выйдя из кафе, Ольга и Жанна сели на заднее сиденье машины, Алиев — за руль, Оксана — на переднее пассажирское кресло справа от водителя. Это обстоятельств обе подчеркивали четко и определенно. Поездка оказалась непродолжительной. Едва они выехали в сторону дороги, ведущей на Абганерово, как машина не вписалась в поворот и врезалась в дорожный знак на обочине.
Со слов Ольги и Жанны, Магомед с криком: «Оксана! Оксана!», — вытащил ее из салона автомашины и положил на обочину дороги.
Жанна в результате ДТП не пострадала, у Ольги была повреждена правая плечевая кость, на основании чего Кермен Алексеевна при производстве судебно-медицинской экспертизы квалифицировала это повреждение как вред здоровью средней тяжести. У самого Алиева были зафиксированы небольшая ссадина на лице и ушиб передней поверхности грудной клетки.
Но тут произошло не совсем желательное для следствия событие. Еще до дачи показаний Ольги и Жанны, 28 августа 2003 года Магомед Алиев написал в своем «Объяснении» следующее: «…Она (Оксана — примеч. автора) села ко мне в машину, и мы поехали в центр с. Садовое, где остановились недалеко от магазина… …и стали разговаривать. В ходе разговора она стала просить меня дать ей управление машиной и покататься, на что я не согласился. И мы поехали в сторону выезда из села на Абганерово. Около средней школы № 1 я остановился, чтобы сходить в туалет, а когда вернулся, она сидела за рулем и сказала, что поедет потихонечку и, сделав круг вокруг села по объездной дороге на Абганерово, вернется в село. Она умеет управлять, ей дает машину отец, она даже самостоятельно ездила в город Волгоград. Я согласился, и мы поехали. По дороге разговаривали, перед выездом на объездную дорогу, около ДРСУ, я заметил, что она сильно разогнала машину, и стал говорить, чтобы она сбавила скорость. Но в этот момент мы выехали на перекресток, где надо было поворачивать направо. Оксана не справилась с управлением, закричала и в этот момент мы столкнулись с дорожным указателем. Я ударился о лобовое стекло, Оксана упала мне на ноги. Я увидел, что она без сознания. Я вытащил ее из салона, пощупал пульс; у нее был пульс. В это время ехала какая-то легковая машина, какой марки, я не заметил; цвет также не заметил. Я остановил эту машину и попросил отвезти Оксану в больницу. Помог положить ее в салон. Кто сидел в салоне, я не заметил, так как находился в шоке. Когда они уехали в больницу, я остался возле машины. Через некоторое время подъехали сотрудники милиции и начали разбирательство, я рассказал им о случившемся. В этот вечер Оксана была выпившая, я перед этим выпил одну бутылку пива, а днем, еще до встречи с Оксаной, я выпил 200 граммов водки…»
