“Морелль, – прокомментировал он в июне 1945 года, – превратил в сущности здорового человека, каким Гитлер был ранее, в человека, которого постоянно пичкали уколами и таблетками. Гитлер становился более или менее зависимым от него; он играл на невропатической природе Гитлера, неся несусветную чушь о том, что из-за тяжёлой работы Гитлер расходовал энергию с той же скоростью, что и люди в тропиках, и что потерянную энергию приходится восполнять всевозможными уколами, такими как йод, витамины, кальций, экстракты сердца и печени и гормоны”.
Могут ли такие методы лечения быть абсолютно безвредными?
Капитан Хайнц Ассманн, сотрудник военно-морского флота, офицер при Верховном командовании, который ежедневно находился рядом с Гитлером с августа 1943 года по 23 апреля 1945 года, беседовал с экспертами, которые считали эти тысячи уколов глюкозы явно вредными.
“Они говорили об опасности преждевременного атеросклероза, – писал он, – со всеми его побочными эффектами, такими как преждевременная старость”. Ассманн утверждал: “Есть также основания полагать, что уколы, полученные А.Г., были усилены стимуляторами, такими как первитин (печально известный препарат амфетаминового ряда), потому что несколько наблюдателей, которые были свидетелями обмороков А.Г., рассказали о том, как он резко оживал после таблеток или уколов Морелля”.
Следует сказать, что в досье Морелля нет явных доказательств того, что он вводил Гитлеру первитин, если только витаминные уколы, которые он называл "витамультин форте", не содержали этого ингредиента.
Первитин (химическое обозначение 1-Фенил-2-метиламинопропанегидрохлорид) был веществом, способным фармакологически воспроизводить эффект стимуляции вегетативной симпатической нервной системы. Но первитин вызывал привыкание; более того, было установлено, что он наносит серьёзный и непоправимый ущерб здоровью, и в 1941 году его применение было ограничено в соответствии с немецким законом о наркотиках.
Первитин редко упоминается в бумагах Морелля. Так в заметке от 15 октября 1943 года он писал: “Рецепт на первитин для аптеки Энгель”, с припиской от руки: “Нет в наличии”. Аптека Энгеля в Берлине поставляла все медикаменты в штаб-квартиру Гитлера. А 27 января 1944 года он пишет: “По рецепту эупаверин + первитин, грелки”.
Но Морелль был знаком с опасностями первитина. 1 декабря 1944 года он написал одному пациенту: “Вы можете приобрести интелан и батончики витамультина по прилагаемому рецепту в аптеке Энгеля по адресу: Моренштрассе, 63, Берлин, W8. Но позвольте мне предостеречь вас от первитина. Он не заменит потерянную энергию; это не пряник, а кнут!”
Врачи были раздосадованы, не зная точно, что Морелль вводил Гитлеру.
“Например, – писал Гизинг, – я не знаю, вводил ли он гормоны. Было бы важно знать, оказывали ли огромные дозы гормонов воздействие на телосложение Гитлера в смысле подавления женских стигматов”.
Рейхсминистры и официальные лица нацистской партии также приглядывались к Мореллю. В июне 1943 года Иоахим фон Риббентроп в открытую расспросил его о лечении.
Морелль кропотливо записал этот разговор.
“Рейхсминистр иностранных дел фон Риббентроп пригласил меня на обед в Фушль... После обеда он пригласил меня подняться наверх, чтобы кое-что обсудить. Теперь понятно, зачем он пригласил меня на обед – поговорить о здоровье фюрера и моём лечении”.
Риббентроп, отметил Морелль, поинтересовался, не вредно ли Гитлеру так много уколов:
– Принимает ли он что–нибудь помимо глюкозы? Даёте ли вы ему что-то ещё?
Морелль ответил лаконично, даже загадочно:
– Я даю ему только то, что нужно.
Он мог бы не отвечать столь могущественным людям.
Он знал, что пользуется полным доверием Гитлера. Разве Гитлер не твердил ему, как сильно в нём нуждается?
В июле 1944 года Гитлер отмахнулся от разъярённого доктора Гизинга со следующим объяснением:
– Давайте внесём ясность. Первым меня исцелил Морелль. Я знаю, что новомодные методы Морелля ещё не признаны на международном уровне, и что даже здесь Морелль проводит исследования во многих областях, не придя к окончательным выводам. Но разве не так ли всегда было с инновациями в медицине? Для принятия новых методик всегда требовалось какое-то время. У меня нет ни малейших сомнений в том, что Морелль доведёт дело до конца. И в тот момент, когда для его исследований понадобится финансовая поддержка, он получит её от меня.
Неудивительно, что другие врачи завидовали положению Морелля, особенно врач, сопровождающий Гитлера, Карл Брандт. Брандт был симпатичным молодым хирургом, которого американцы повесят в 1947 году.
Брандт ломал голову над загадкой Морелля: на допросе в сентябре 1945 года он попытался ответить, как Мореллю удавалось сохранять свою должность в течение 8 лет.
Подвергался ли он какому-то внешнему давлению, чтобы удержать Гитлера под своим влиянием? Был ли он игрушкой в чьих-то руках? Или Морелль сам стремился поработить Гитлера в собственных политических или коммерческих целях? В конце концов Брандт сдался. Хотя Морелль обладал в меру звериной хитростью, он был “слишком туп” для политических интриг; кроме того, он никогда бы не ввязался во что-либо, что могло бы подвергнуть его тучную тушу личному риску.
Возможно, Морелль влиял на Гитлера так, как это делают врачи, до тех пор, пока Гитлер не смог обходиться без его лечения и в итоге не стал считать себя обязанным Мореллю лично?
Хассельбах, помощник Брандта с 1936 года, также обратил внимание на очевидную зависимость Гитлера от Морелля. “Я просто не мог смириться с тем влиянием, которое Морелль оказывал на Гитлера в медицинском отношении”, – писал он.
Брандт предположил три возможных способа, с помощью которых Морелль мог заманить диктатора в ловушку: либо с помощью какого-нибудь наркотика, такого как морфий; либо с помощью гормонального лечения; либо менее специфическими средствами – возможно, играя на благодарности, которую пациенты испытывают к врачам, вылечившим болезнь или стимулировавшим их работоспособность. Причины, по которым Гитлер держал при себе Морелля, вероятно, были иррациональными.
Его выбор был продиктован антипатией, проявленной во времена Третьего рейха ко всем настоящим экспертам. Большинство высокопоставленных партийных руководителей отдавали предпочтение врачам с сомнительной репутацией.
Гиммлер и Риббентроп были преданы немедицинским практикам и массажистам, таким как Феликс Керстен; Гесс – фитотерапии и астрологии.
В Третьем рейхе дилетант был королём, и Гитлер в этом отношении был даже примером.
30 августа 1944 года он зарычал на своего нового начальника штаба ВВС, генерал-лейтенанта Вернера Крейпе, который высказал экспертное мнение, что реактивный самолет Мессершмитт–262 станет лучшим истребителем, чем бомбардировщик:
– Эксперты хороши только в одном: объяснять, почему что-то не работает!
Его отвращение к военным аналитикам Генерального Штаба было столь же печально известно: он называл Генштаб заведением для лжи.
Поэтому что может быть более естественным, чем то, что вечно занятый фюрер нанял врача, который мог производить мгновенные “чудодейственные исцеления” с помощью иглы для подкожных уколов?
Фактическое отношение Морелля к Гитлеру будет проанализировано в другой главе.
Вероятно, только клинические эксперименты могут установить, в какой степени неоспоримая способность Гитлера к длительному выздоровлению была обусловлена лекарствами Морелля. Морелль, несомненно, оказывал на фюрера влияние через употребление стимуляторов.
“Под стимуляторами, – писал Брандт, – я имею в виду не только ежедневное потребление витамина С, но и многочисленные уколы глюкозы, которые, несомненно, влияли на ощущение Гитлером жизненной силы”.
Хассельбах был более категоричен в своей оценке методов Морелля. “Во многих случаях он внушал пациентам, что они страдают от серьёзной болезни, которую он затем успешно ”вылечивал", – утверждал он.
