Каковы механизмы, соотносящие рукость со склонностью к консерватизму-новаторству? Ранее мы связали левое полушарие с когнитивной рутиной, а правое — с когнитивной новизной. Но тогда, в силу контра-латеральности моторного контроля, праворукость преимущественно вовлекает левое полушарие, а леворукость преимущественно вовлекает правое полушарие. Из этого рассуждения следует, что роли двух полушарий относительно различия новизны-рутины неизменны у левшей и правшей. Однако наше собственное исследование, использующее субъективные познавательные задачи, показало, что функциональные роли двух лобных долей инвертированы у левшей по сравнению с правшами27. Это ещё более подчёркивает сложное отношение между рукостью и полушарной специализацией. Может быть, например, что определённые аспекты полушарной специализации у левшей инвертируются, тогда как другие остаются без изменения.
Другая возможность вытекает из исследований, соотносящих черты личности с биохимией мозга. По-видимому, у людей, отличающихся своей склонностью к риску, в исключительно высокой степени представлены определённого типа дофаминовые рецепторы28. Как известно, дофамин является нейротрансмиттером, особенно тесно связанным с лобными долями. Возможно ли, что этот особый рецепторный тип, аллель рецепторов Д4, особенно распространён среди левшей? Является ли он особенно распространённым среди людей, демонстрирующих предпочтение к новизне при решении когнитивных задач, таких как CBT?
До тех пор, пока не будут получены чёткие ответы на эти вопросы, идеи, развиваемые в этой главе, будут оставаться спекулятивными. Но существует интригующая возможность того, что левши среди нас представляют неугомонный, творческий, стремящийся к новизне фермент в истории — катализатор, неоценимый для прогресса, который, однако, лучше держать под контролем, чтобы он не разрушил ткань нашего общества.
Какова бы ни была нейробиология, лежащая в основе этого, на феноменальном уровне мы знаем, что некоторые люди лучше в новаторстве, а другие — в следовании рутине. И эти различные таланты часто несовместимы. Новаторы, которые развивают новые направления в науке, культуре, или бизнесе, часто неспособны воплотить свои собственные идеи последовательным и систематическим образом; и другие люди, неспособные к развитию новых направлений, однако необходимые для их продвижения, должны перенять «бразды правления», чтобы эти идеи внедрять. Означает ли это, что прокладывающие новые пути новаторы имеют особенно хорошо развитое правое полушарие, а осторожные конвенциональные типы имеют более развитое левое полушарие? Это увлекательный вопрос для дальнейшего изучения нейропсихологией индивидуальных различий.
Подобно творческой активности, психическая болезнь и расстройства развития центральной нервной системы также связывались с леворукостью. Шизофрения, аутизм, дислексия, синдром дефицита внимания — все они характеризуются необычно высокой пропорцией левшей. В то время, как многие случаи леворукости являются «патологическими» (приобретёнными вследствие раннего повреждения мозга)29, многие другие являются унаследованными, предопределёнными генетически. Параллели между творчеством и безумием воодушевляли как учёных, так и поэтов. Особо интересны случаи размытых границ, гениев, ставших безумными, таких как Ван Гог и Нижинский. И гениальность, и безумие являются отклонениями от статистической нормы. Романтический взгляд считает, что творческие озарения, слишком опережающие своё время, часто отвергаются современниками как безумие. Циничный взгляд полагает, что некоторые из числа наиболее долговечных культурных убеждений были результатом психоза. Хотя отношение между творчеством и психической болезнью лежит далеко за пределами этой книги, их общее отношение к леворукости крайне интригует.
Талант лидерства: У-фактор и потёмки чужой души
Человеческий мозг обладает столь же вариативными чертами, как и любые другие части тела. Вес, относительные размеры различных долей, степень выраженности извилин и борозд — все это может быть весьма разным. Хотя когнитивная нейронаука индивидуальных различий ещё не сформировалась, имеет интуитивный смысл предположение, что индивидуальные когнитивные черты и таланты имеют какое-то отношение к индивидуальным вариациям в мозговой организации. Примечательно, что индивидуальная вариативность морфологии человеческого мозга особенно выражена в лобных долях30.
Мы склоны определять людей по их талантам и недостаткам. Один музыкально одарён, но лишён способности к пространственному воображению; кто-то другой хорошо владеет словом, но не имеет слуха. Такие описания схватывают специфические черты личности, но не её сущность. Но когда мы называем кого-то «умным» или «проницательным», а кого-то «глупым» или «недалёким», мы уже не говорим об узких специальных чертах. Мы затрагиваем нечто более ускользающее и более глубокое. Мы подходим намного ближе к определению сущности личности, к определению самой личности, а не её свойств. Быть «умным» (или «глупым») — не ваше свойство, это и есть вы. Любопытно, что имеется определённая степень независимости между этим глобальным измерением человеческого ума и более узкими специальными чертами. Человек может быть лишён каких-либо специальных талантов, — музыкального, литературного или спортивного — и тем не менее восприниматься другими как очень «умный». Возможно также обратное, когда уникально одарённый человек тем не менее воспринимается как «глупый». Рискуя совершить культурное святотатство, я предположу, что, судя по биографическим данным, Моцарт, вероятно, был несколько «глуповатым» гением. В отсутствии житейской мудрости, вероятно, можно уличить одного из моих интеллектуальных героев — Алана Тьюринга. Разумеется, примеры обратного, «просто умных» людей, бесчисленны и, по определению, анонимны. Многие читатели этой книги, вероятно, относятся к этой категории.
Но что мы подразумеваем под терминами «проницательный» и «недалёкий»? И что представляют собой мозговые структуры, индивидуальные вариации которых определяют эти глобальные черты? Этот вопрос прямо относится к поиску общего интеллекта — «фактора G» — и к его измерению, проблеме, которая выходит за пределы этой книги. Вопрос остаётся предметом горячих научных дебатов. В последние два десятилетия произошёл отход от понятия общего фактора G в пользу «множественных аспектов интеллекта». Ведённые Гарднером31 и Големаном32 предметно-специфические «интеллекты» более или менее соответствуют когнитивным переменным, систематически изучаемым специалистами по когнитивной нейронауке и тестируемым клиническими нейропсихологами, которые можно разложить на составляющие как при неврологическом здоровье, так и при неврологической болезни.
Независимо от того, как определяется когнитивный конструкт общего интеллекта, я не знаю о существовании каких-либо отдельных, определённых характеристик мозга, отвечающих за такой фактор G. Немногие имеющиеся исследования гениальных мозгов не смогли представить убедительные находки, а некоторые из них прямо противоречат интуитивным представлениям (что показывает, насколько ошибочны наши интуиции относительно этого предмета). Например, мозг писателя Анатоля Франса был известен своим малым размером33. Мозг Эйнштейна обнаруживает любопытное отсутствие дифференциации между височными и теменными долями, как если бы часть височной доли была «присвоена» теменной долей34. Возможно, это объясняет известное с его собственных слов предпочтение визуализации перед формализмами в развитии его идей (а также его дислексию). Но поскольку мы не верим в гомункулуса, поселившегося где-то в районе угловой или супрамаргинальной извилины, эта особенность слишком локальна, чтобы объяснить всеохватывающий G. Это приводит нас к выводу, что многие формы «гения» отражают локальные свойства психики (и следовательно — мозга) и могут иметь мало отношения к нашему интуитивному ощущению того, что значит «быть умным», как глобального, центрального, определяющего личностного свойства. Локальная природа гения подчёркивается биографическими данными Моцарта и Тьюринга. Судя по тому, что мы знаем об их жизни, большинство людей не считало ни того, ни другого «умным».
Однако что можно сказать о У-факторе (У — значит «умный»)? Я убеждён, что в отличие от фактора G, У-фактор действительно существует. В этом я полагаюсь на молчаливую поддержку большого числа обычных людей, которые понятия не имеют о факторе G, но остро чувствуют У. Непрофессионалы, не обременённые какими-либо узкими психологическими предубеждениями, поразительно уверенно и успешно определяют, кто умён, а кто нет. На что они реагируют в других людях? Что лежит в основе их интуиции? Я всегда думал, что имеет смысл задать этот вопрос, но вы не найдёте ответа на него в литературе. Подоплёка житейской оценки интеллекта — увлекательная тема, лежащая на стыке нейропсихологии и социальной психологии.
