class="p1">– Спасибо, – сухо огрызнулась Катерина. – Умеешь ты подбодрить и поддержать.
– Что будешь делать? – спросила Жанка, когда они вышли на улицу.
– Жить! – ответила Катерина. – Какой у меня выбор?
Она съездила еще раз к цыганке-ворожее, надеясь на существование какого-нибудь мистического способа обнаружения нужной могилы.
– В этом я тебе не помогу! – отрезала ворожея. – Нет такого гадания и не было никогда. Только сама она может тебе помочь… Если, конечно, захочет. А если захочет, то явится во сне и отведет тебя на нужное место. Ты запоминай все хорошо, потому что мертвые повторять не будут.
– Во сне? – удивилась Катерина. – Да мало ли что может присниться!
– Много что может! – ворожея строго нахмурилась. – Самое важное мы из снов узнаем, только не всегда понимаем. Ты не думай о ней плохо, мертвые этого не любят еще больше, чем живые. Спать ложиться будешь, скажи – дорогая моя, покажи мне твою могилу, чтобы я могла уважение тебе оказать. Глядишь и получится, услышит она тебя. Если явится, то, считай, простила.
Катерина так поверила во все это, что около года каждый вечер мысленно обращалась к Земфире. Накрутила себя так, что увидела сон в тему. Явилась к ней корпулентная чернявая женщина, похожая на мадам Грицацуеву в исполнении артистки Крачковской, взяла за руку, привела на Красную площадь к Мавзолею и сказала:
– Здесь я лежу…
Здравствуйте, приехали! Глумливый сон перевернул что-то в душе, точнее – переключил Катерину из режима напряжения в режим спокойствия. «Что толку фигней страдать? – подумала она. – Предопределенное неизбежно, но до него еще далеко. И вообще, многие до тридцати лет не доживают, не то, чтобы до тридцати пяти. К месту вспомнилась дворовая подруга Лека Голоколенко, рыжая веселушка-хохотушка, умершая в четырнадцать (в четырнадцать!) лет от лейкемии. В сравнении с Лекиными четырнадцатью, тридцать пять – это целая вечность… Все, что только можно было сделать, она сделала. Выше головы не прыгнешь, через себя не переступишь, а сны – это глупость глупая, что себе напрограммируешь, то и увидишь. Попалась в руки во время генеральной уборки старая, еще мамина, книжка с детскими стихами, в том числе и про Мавзолей, вот он и приснился.
Загони то, от чего не можешь избавиться в дальний закуток, запри дверь на ключ и закинь ключ подальше… Правильные психологи так поступать не советуют, поскольку подобный подход снижает их заработки. Но Катерину не особо тянуло таскаться по душеведам, да и не на что было позволять себе подобные развлечения, поскольку в курьерах и на промо много не заработаешь – еле-еле на жизнь хватает. Отца своего она никогда не видела и ничего о нем не знала, поскольку мама на все вопросы отвечала одинаково: «Не стоит твой непутевый папаша того, чтобы о нем вспоминать» и сопровождала эти слова презрительным взмахом руки. После смерти матери у Катерины появилась идея разыскать «непутевого папашу» (не корысти ради, а для того, чтобы был на свете кто-то родной), но эта задача была под стать квесту с поиском Земфиры – пойди-ка разыщи нужного Сергея Николаевича Смирнова, если нет ни года рождения, ни каких-либо других уточняющих данных. Это вам ни какой-нибудь Максимилиан Леонардович Шприц (так звали заведующего кафедрой классической филологии) на которого поиск выводит с первого запроса, потому что он один такой во всей Москве, а, может, и во всем мире. Да и был ли мальчик… то есть – Сергей Николаевич? Имя отца нередко со слов матерей записывают, а мама запросто могла его и выдумать.
После окончания Мглы [14] Катерина пошла работать в школу. Не потому, что других вариантов не было, а сознательно – при всех ее недостатках эта работа давала возможность заниматься репетиторством. В иных местах пришлось бы несколько лет сидеть на мизерном окладе, как это обычно бывает с «непротекционными» новичками, и репетиторство не спасло бы, поскольку на этом рынке котируются практикующие педагоги, а не менеджеры или логисты. Да и вообще хотелось спокойной несуетливой жизни – работать рядом с домом, без командировок и прочих напрягов. Работу школьного педагога принято считать крайне беспокойной и донельзя суетливой, но Катерина еще во время первой практики усвоила два важных правила. Первое – не доставай учеников и они тебя доставать не станут, поскольку в мире все устроено по принципу зеркала: «угол падения равен углу отражения». И второе – всех дел не переделаешь, всех отчетов не напишешь, поэтому надо правильно расставлять приоритеты и уделять внимание самому важному, а на менее важное можно и забить. Начальство пошумит-пошумит, да и успокоится, директора с завучами по тому же самому правилу живут.
Это классика жанра и песня души – работать в той школе, которую окончила несколько лет назад. Все знакомое, свое, родное, по улице идешь – со всеми здороваешься, и даже соседи обращаются к тебе по имени-отчеству, потому что учительницу как-то несообразно «Катей» звать. Кому-то такая жизнь может показаться унылой, но Катерину она устраивала полностью, только одиночество иногда доставало и никак не получалось устроить личную жизнь. Капитального устройства – чтобы честным пирком да за свадебку – Катерине не хотелось. Точнее, не хотелось никому рассказывать о проклятии и о своем решении не заводить детей раньше определенного срока. Чего доброго, еще чокнутой сочтут, а педагогу, особенно школьному, такая слава ни к чему – ученики затроллят, а коллеги задолбают «бесценными» советами. Катерина выступала за непроштампованные бездетные отношения, основанные на взаимной симпатии и ни к чему не обязывающие. Если верить чужим рассказам, а также сериалам, то на такую женщину мужики должны были слетаться как пчелки на мед – сплошные радости и никакого обременения! – но Катерине не везло, к ней почему-то тянуло придурков, которые после второго секса заводили речи о свадьбе и детях. Ирония судьбы, мать ее за ногу! Можно было бы разнообразить личную жизнь беспорядочными связями, но Катерине, ставившей душевное тепло выше постельных кульминаций, претила сама мысль об этом – ну что хорошего в том, чтобы прыгать из койки в койку, меняя партнеров, как перчатки?
Претила, до известного момента, а на тридцать четвертом году жизни Катерина словно с цепи сорвалась. Прежде казалось, что времени впереди много, а тут вдруг поняла, что его практически не осталось. Если повезет, то в жизни будет еще два первых сентября, а скорее всего – одно. Коллеги ныли, что им не хочется в школу сильнее, чем ученикам, а Катерина очень любила первое сентября. Особенно ей нравилось смотреть на восторженных и немного испуганных первоклашек, то и дело оглядывающихся
