Взгляды Бинфорда на сельское хозяйство как на возрождение после апокалипсиса годами подвергается ожесточенной критике со стороны других антропологов. Эти взгляды противоречат истории, которую мы давно и не без успеха себе рассказываем, истории о том, что мы являемся успешными новаторами и хозяевами своей судьбы. Со временем Бинфорд занялся другими вещами и задумался над другими проблемами. Сам он был уверен, что имел основания для выдвижения своей теории, но черепки глиняной посуды и выбеленные временем кости – недостаточное доказательство, и идеи Бинфорда так и остались нетронутой целиной.
Для того чтобы убедить остальных в своей правоте, последователям Бинфорда были нужны неопровержимые доказательства, а именно ген, указывающий на то, что произошло с человеком на заре сельского хозяйства и на то, как мы с тех пор изменились. И такой ген был обнаружен – причем даже не один, а несколько. Они доказывают, как важно было для нашего выживания приручение животных и окультуривание растений. Наличие этих генов ясно указало на то, о чем Бинфорд упоминал лишь косвенно, – на одомашнивание человека.
Эта история начинается с тура (Bos primigenius), предка современных домашних коров. Туры появились на просторах Северной Африки и Южной Азии в то время, когда в этих областях лежали огромные естественные пастбища, а граница зоны тропических лесов отступила к экватору. Питались эти гигантские животные произраставшими в изобилии новыми видами трав. Туры были лишь одним из видов схожих с коровами животных, которых было тогда великое множество – например, бизоны (Bison bison), бантенг (Bos javanicus) и другие. Но туры попали в число избранных. Взрослые особи достигали шести футов в холке, обликом они напоминали коров, но по размерам приближались к слонам. Они проходили по лугам, уничтожая траву, как тли. Крупные зубы были приспособлены для того, чтобы срезать траву у самого корня, а потом тщательно ее перетирать. В желудках этих животных бурлила жизнь в виде бактерий и простейших, помогавших переваривать пищу. Без этих симбионтов туры не смогли бы выжить.
На обширных травянистых пастбищах туры благоденствовали. Но насколько эти зеленые побеги были полезны и питательны для туров, настолько же бесполезными были они для людей. Человеческие существа так и не научились есть траву. Мы можем ее пережевать и проглотить, но переварить целлюлозу и лигнин (основные составляющие вещества травы) нашему желудочно-кишечному тракту не под силу. Нас могут насытить только семена или зерна, и вначале, оглядывая безбрежные зеленые просторы, наши предки чувствовали себя как опаленные солнцем моряки среди бескрайнего моря – промокшие насквозь, но лишенные питья, окруженные пищей и умирающие от голода. Но любую пищу нужно сначала попробовать, а потом уж отказываться от нее. Наши предки набили рты травой, тщательно ее пережевали, проглотили и принялись ждать. Увы, мы потерпели поражение на том поле, где выиграли туры.
Впрочем, успех, как и поражение, имеет свои границы и свои переломные моменты. Туры постепенно заполонили все луга, дошли до границ лесов и остановились. Но и в своих естественных пределах животные продолжали ощущать себя победителями. Как-то раз на узкой тропинке туры повстречались с людьми. Вскоре была заключена сделка. В реальной истории искушения и грехопадения запретным плодом было вовсе не яблоко, а заросшее шерстью вымя самки тура.
Вначале отношения между людьми и турами были неуклюжими и несмелыми, как у двух подростков, впервые пытающихся расстегнуть друг на друге одежду. Не обошлось без неловкости и неизбежных шероховатостей. Доение с самого начала было непростым ремеслом. Даже сегодня требуются незаурядные усилия для того, чтобы «убедить» корову позволить себя подоить. Вот что пишет Джульет Клаттон-Брок в своей книге по естественной истории домашних животных: «Корова должна быть спокойна и хорошо знакома с дояркой. Неплохо, если рядом будет стоять теленок или существо, которое корова воспринимает как теленка. Часто необходима стимуляция гениталий коровы, чтобы спровоцировать секрецию молока»[70]. Нечего сказать, удобств маловато. Но от первого человека, залезшего под корову, чтобы ее подоить, произошла большая часть будущего человечества.
Относительно деталей истории такого начинания, как доение коров, существует множество предположений при полном отсутствии достоверного знания – как и относительно зарождения сельского хозяйства вообще. Многие археологи и антропологи считают, что такие события в истории одомашнивания и окультуривания – неважно, касается ли это коров или пшеницы – могли произойти на периферии успешных обществ. Эти ученые принимают историю так, как она изложена в популярных учебниках. Одомашнивание тура явилось еще одним свидетельством нашей тяги к новшествам и покорению природы, а также послужило новым доказательством раннего зарождения науки и технологии. Действительно, оглядываясь назад, можно сказать, что наша способность укрощать диких животных кажется просто магической. Сначала мы приручили коров, а потом лошадей, коз, кошек, а заодно и собак. Мы делали это поколение за поколением, не кнутом, так пряником. Творя подобные превращения, легко задрать нос и вообразить себя богом. Но если присмотреться внимательнее, то выяснится, что изменились не только туры. Они изменили и нас, хотя никто этого не замечал вплоть до самого недавнего времени. Сами туры к этому совершенно не стремились, но под влиянием равнодушной и слепой эволюции они в итоге поступили так, словно осознанно хотели приспособиться к нам, а нас приспособить к себе. Даже Ли Бинфорд, полагавший, что сельское хозяйство стало результатом стремления к выживанию, не мог в полной мере представить себе, насколько тяжелы были условия существования человека и как велика их роль в становлении современных людей.
В последние пять лет прогресс генетики позволил нам поставить вопрос не только о степени родства разных животных, но и о том, когда возникли варианты тех или иных генов, какие из наших способностей были ими обусловлены и насколько быстро эти способности стали общераспространенными. В подавляющем большинстве случаев новые гены-мутанты сразу исключаются из популяции, так как их носители обычно погибают, не достигнув половой зрелости. Некоторые новые гены удерживаются в популяции, но их ожидают разные судьбы. Они могут сохраниться на какое-то время, а затем все равно исчезнуть. Гены могут и постепенно распространиться благодаря небольшим преимуществам, которые они предоставляют. Возможно, хотя и маловероятно, что какой-то ген внезапно становится всеобщим. Такое возможно только в том случае, если его носители спариваются со всеми членами популяции или если почти все особи, у которых этот ген отсутствует, погибают. Прибегая к довольно прозрачному эвфемизму, генетики называют такой сценарий «селективной зачисткой». Термин, конечно, больше подходит для характеристики хоккейного турнира, чем для описания процесса, в ходе которого особи, лишенные какого-либо наследственного признака, погибают.
Новые генетические методы позволили ученым реконструировать истории туров и людей по отдельности, а затем переплести между собой нити обеих этих историй. История происхождения коровы от тура началась около девяти тысяч лет назад где-то на Ближнем Востоке, когда туры стали заходить в людские поселения. Возможно, там росла самая вкусная трава, а может, это было самое безопасное место, где им не угрожали хищники. Что именно послужило причиной, никто, конечно, не знает. Как бы то ни было, пришли ли они к нам добровольно или упираясь всеми четырьмя копытами, спустя несколько поколений они были приручены и одомашнены. Начиная с этого момента туры стали путешествовать по Земле вместе с людьми и вскоре оказались в Европе и Азии. Животные занимали ареалы, расчищаемые для них человеком. Они распространились далеко за пределы своих экологических ниш и, сделав это, стали все больше и больше отличаться от тех особей своего вида, которые остались без человеческой опеки, от тех диких туров, которые в итоге вымерли, не выдержав конкуренции со своими одомашненными сородичами. Первым турам с людьми стало лучше, чем было без них. Одомашненные туры выжили, а многие травоядные, хищники, да и растения исчезли с лица Земли.
Выживанию одомашненных туров способствовало изменение генома, определившее более изящное телосложение и более покладистый характер коровы, но при этом уникальные гены появились и у людей – гены, изменившие и нас с вами. Благоприятным наследственным признаком стало появление фермента лактазы, подарившего взрослым человеческим особям способность переваривать молоко. Этой способности лишены взрослые коровы, собаки, свиньи, обезьяны, крысы и другие млекопитающие. Молоко – исключительно детская еда, по крайней мере, это справедливо в отношении всех млекопитающих за исключением современного человека. Для того чтобы переваривать молоко во взрослом состоянии, человеку пришлось сохранить детскую способность продуцировать лактазу. Лактаза – это фермент, расщепляющий содержащийся в молоке сахар (лактозу), что делает молоко полезным для нас продуктом. Совершенно ясно, что наши предки не были способны переваривать молоко. Пещерные люди, если они и пили его не в детском возрасте, страдали от поносов и метеоризма. Возможно, они могли извлечь какие-то питательные вещества из молока, но очень немного, и если, например, люди заболевали, то от молока и последующей диареи их состояние могло только еще больше ухудшиться. Тем не менее сегодня большинство людей западноевропейского происхождения, то есть потомки людей, первыми приручивших диких быков и коров, способны усваивать молоко во взрослом состоянии. Другими словами, не только тур изменил свой геном в процессе одомашнивания, но и человек. Можно сказать, что мы тоже были приручены и одомашнены. Как только плотность населения стала настолько большой, что мы стали полностью зависимыми от коров, путь назад к собирательству и охоте был для нас навсегда закрыт. Наш образ жизни необратимо изменился – как и наши гены. Так мы перестали быть дикарями.
