Сейчас известно, что Петтенкофер был не прав, а Кох — абсолютно прав. Но известно также и то, что возбудители болезней не всегда обладают одинаковой силой или, как говорят, одинаковой вирулентностью. Некоторые из них вызывают сильную, другие, наоборот, слабую инфекцию. Большую роль играет также сопротивляемость организма. Об этом знает каждый на основании своих повседневных наблюдений. Для того чтобы доказать это, героические эксперименты не нужны.
Поэтому опыт, поставленный на себе Петтенкофером, был нежелательным уже в то время. Он, по сути дела, поставил под угрозу целый город, так как исследователь намеренно отказывался от всяких мер предосторожности. Как и до начала опыта, он принимал и посещал больных, его выделения не дезинфицировались, неся тем самым миллиарды холерных вибрионов в городскую канализацию, и если бы вся эта история произошла с полноценными бациллами, то в Мюнхене, вероятно, с быстротой молнии разразилась бы эпидемия чудовищной силы. Но это были микробы, лишенные своей силы. Кох предполагал позднее, что Петтенкоферу умышленно прислали старую, ослабленную культуру, так как догадывались, что он намеревается провести опыт на себе. Но, с другой стороны, не представлялось возможным отклонить просьбу университетской кафедры, с которой поддерживались дружеские связи. Просьба была выполнена, но из предосторожности была послана старая культура. Тем не менее это нисколько не умаляет величия героического поступка Петтенкофера.
И другие исследователи проделывали этот опыт, проверяя на себе воздействие холерных бацилл. В этой связи следует назвать прежде всего некоторых русских исследователей. Это сделал в Париже последователь Пастера Илья Ильич Мечников
и вслед за ним Николай Федорович Гамалея,
Даниил Кириллович Заболотный и Иван Григорьевич Савченко, ставший впоследствии известным киевским бактериологом.
В 1888 году Гамалея первым предложил использовать для защиты от холеры умерщвленные холерные бациллы. Их безвредность он испытал вначале на себе, а затем на своей жене. Заболотный и Савченко приняли в присутствии комиссии врачей однодневную, то есть полностью действенную, культуру холерных бацилл; за день до опыта каждый из них подверг себя иммунизации, проглотив культуру умерщвленных бацилл. Этот опыт, являющийся продолжением описанных выше экспериментов, был произведен в 1897 году. Он имеет особое значение в истории медицины, так как впервые было доказано, что от инфекции можно защититься не только путем инъекции соответствующего возбудителя, но и путем приема ослабленной культуры бацилл внутрь. Именно поэтому последующие опыты в этом направлении имели столь большое значение.
Следует также упомянуть имя Владимира Хавкина.
Позднее он стал крупным бактериологом. Без ущерба для здоровья Хавкин ввел себе вначале небольшую дозу ослабленных бацилл холеры, а затем более крупную. Результатом этих не менее опасных экспериментов был вывод, что лица, не болеющие холерой, также могут быть носителями живых, вирулентных холерных вибрионов. Итак, эти опыты явились вкладом в проблему бациллоносителей, имеющую значение не только для холеры, но и для других инфекционных болезней, например для тифа.
Среди опытов, которые исследователи ставили на самих себе, один, проведенный Мечниковым, протекал очень драматически. Тогда во Франции, а именно в Бретани, свирепствовала холерная эпидемия, поставлявшая материал для опытов. Мечников, получивший в 1908 году Нобелевскую премию за свои бактериологические исследования, проглотил большое количество «холерных запятых» и остался здоров.
Примеру Мечникова последовал его ассистент Латали. Результат был тот же, а именно — отрицательный. Тогда третий из сотрудников института повторил опыт и проглотил холерные вибрионы. Эта был доктор Жюпий. Результат оказался ужасным. Он заболел холерой в такой острой форме, что его выздоровление вызывало сомнение. Мечников был глубоко потрясен. Он неоднократно повторял, что если Жюпий умрет, то он покончит с собой, и, вероятно, угроза была не только фразой. К счастью, Жюпий остался жив.
Вообще следует констатировать, что из многих опытов на себе, проведенных учеными в то время и позднее, — всего известно сорок таких опытов с возбудителем холеры — ни один не закончился смертельным исходом, в то время как случайная лабораторная инфекция в Гамбургском институте гигиены стала причиной смерти ученого-исследователя Оргеля. Конечно, не всегда можно было объяснить, почему эти опыты на себе оканчивались благополучно. Можно лишь благодарить случай, способствовавший этому. Прав был, вероятно, Мечников, ставивший решение вопроса о том, кто из двух людей при прочих равных условиях заболеет холерой, в зависимость от особенностей бактерий, поселившихся в кишечнике человека, от его кишечной флоры. Можно, пожалуй, утверждать, что Мечников был специалистом по кишечным бактериям. Он подразделял их на благоприятствующие холерной инфекции и препятствующие ее развитию. Это объяснение, разумеется, вполне приемлемо, так как известно, что между бактериями бывают войны, что они конкурируют между собой, что иногда одна разновидность бактерий уничтожает другую. Открытие пенициллина Александром Флемингом было основано именно на этом факте.
Петтенкофер пережил свой героический эксперимент на несколько лет. В феврале 1901 года он застрелился, преследуемый болезненным страхом перед грозящей дряхлостью. Тогда, наверное, говорили, что для него было бы лучше, если бы он не пережил своего опыта.
Ни одна болезнь не вписала в историю эпидемий так много трагических глав, как это сделала чума, которая своими нашествиями не только уничтожала большую часть населения городов и деревень, но и влекла за собой упадок культуры в Европе.
Рис.: Чумная палочка при флюоресцентной микроскопии
Хроника чумы, без сомнения, одна из самых мрачных книг в истории человеческой культуры. Но когда время плясок смерти прошло и чума из Европы вернулась в те страны, откуда пришла, когда наука пережила расцвет бактериологии и начала борьбу против смертоносных зародышей, когда исследование проблемы чумы стало вестись научно обоснованными, обещающими успех методами, тогда пришли не только триумфы и победы, но и были отмечены примеры врачебного героизма, не страшащегося опасностей, связанных для врача-исследователя и врача-практика со словом «чума».
Рис.: Средневековый противочумный костюм
По внешним признакам чуму называли черной смертью. Возбудители чумы, попадая в человеческий организм всеми возможными путями (через кожу, слизистую оболочку, через органы дыхания и с пищей), вызывают различные формы заболевания в зависимости от того, какая часть тела поражается инфекцией в наибольшей степени.
Прежде всего следует назвать бубонную чуму. Желваки, появляющиеся при этом, не что иное, как распухшие железы. Вначале сильно распухают паховые лимфатические железы. Вообще же проникшие в тело микробы поражают прежде всего ближайшие железы, обосновываясь и размножаясь там, после чего начинается их воспаление и нагноение. Но болезнь не останавливается на этом. Она постепенно охватывает соседние лимфатические сосуды и железы. Процесс распространения инфекции чумы был изучен главным образом венскими патологами Альбрехтом и Гоном.
При некоторых, но не всех, эпидемиях чумы сильно поражается кожа: появляются кровотечения, темно-синие пятна, преобразующиеся в большой фурункул, карбункул, который через некоторое время вскрывается и выделяет насыщенный микробами гной. В тех случаях, когда образование карбункулов определяет в основном картину болезни, говорят о кожной чуме в отличие от ранее описанной бубонной и легочной — третьей формы этого заболевания.
Бывают эпидемии, когда чума поражает прежде всего легкие. Эпидемия, унесшая в XIV веке в Европе и Азии огромное число жертв, была, видимо, именно легочной чумой. Из 100 миллионов жителей известных тогда стран умерло 25 миллионов. При легочной чуме выделяется кровавая, темная мокрота, откуда и происходит название «черная смерть». Само собой разумеется, что при этом заболевании сердце не выдерживает высокой температуры и прежде всего натиска бактериальных ядов, и, хотя характер различных эпидемий и смертность при них различны, все же чума относится к наиболее тяжелым недугам, которым подвержены люди. Ее можно назвать даже самой тяжелой болезнью, и естествен тот безграничный ужас, который охватывает людей при упоминании о чуме.
