Если вернуться к клинике эпилепсии в нашей выборке, то и в ней (поскольку мы следовали общепринятым диагностическим меркам) мы не выявили случаев «чистой» генуинной эпилепсии с психозами, но напомним хотя бы набл.5, где до развития шизофренического (или шизофреноподобного) процесса имела место «травматическая эпилепсия» с психическими пароксизмами, и приведем следующий пример, который мы на сей раз вывели из раздела травматической болезни, где ему надлежало быть по всем общепринятым психиатрическим критериям.
Набл.66. Женщина 51 года. Из татар Нижегородской области. Родители — разнорабочие. Отцу 80 лет, он здоров, всегда был спокойным, «добрым»; впрочем, то же больная говорит и о других членах семьи. Сама до 26 лет жила в деревне, кончила 4 класса. Была спокойной, улыбчивой, ей говорили: «Что смеешься как дура?» — на фотографиях того времени выглядит полной и добродушной. В войну приходилось много работать в колхозе, не уставала. Переехала в Москву по набору, вскоре вышла замуж. Работала на фабрике, освоила профессию швеи-мотористки. С мужем хорошо жили два года, затем он начал пить и «драться» — терпела его ради сына, к которому он хорошо относился.
В 36 лет ей на голову упала часть станка. Потеряла сознание, не помнит, что с ней было в течение суток после травмы. Полтора месяца была в больнице: с головокружениями и головными болями, тошнотой и рвотой. С тех пор здоровой себя не чувствует и состояние с годами ухудшается — несмотря на частое лечение в неврологических стационарах. При ухудшениях развивается сильная слабость, раздражительность, непереносимость резкого света, шума, транспорта, возобновляются рвоты и усиливаются головные боли; рвоты бывают по нескольку раз в день — «зеленью, как у беременной».
Особенно плохо себя чувствует в последние 5 лет, что сама связывает с диагностической спинномозговой пункцией: после нее не вставала в течение 3 месяцев из-за резкой слабости и головокружений. С того же времени начала слышать «звонки в дверь» (идет открывать и, увидев, что никого нет, всякий раз «расстраивается») и особые, возникающие приступами, сновидные состояния, которые описывает следующим образом. От неприятностей и связанного с ними беспокойства или «просто с утра» испытывает беспричинную тревогу, «нервничает», делается рассеянна, начинает двигаться машинально, как в полусне, громко разговаривает с воображаемым собеседником (из реально существующих людей), расхаживает по комнате, отплевывается, начинает мыть посуду, пол, моет их по второму и третьему разу, часто роняет при этом вещи — все как бы помимо воли, хотя сознание сохранено и она даже понимает «задним умом», что с ней снова случился приступ. В этих состояниях часто ощущает чье-то присутствие рядом: если идет по улице, то слышит шаги за собой — будто ее кто-то преследует. К концу приступа (длящегося час и более) сводит мышцы ног, она мерзнет, не может согреться — вынуждена лечь из-за головокружений и настоятельной потребности во сне. Впадает в забытье, после которого окончательно уже приходит в себя и тогда с особой остротой осознает, что с ней был припадок: делается «неловко, стыдно, что так вела себя». Бывают и другие состояния, которые тоже помнит: слышит в голове гул, шум текущей воды, голоса, идущие будто бы из толпы, — всякий раз закрывает при этом глаза. Иногда достаточно закрыть их, чтоб появился гул в голове.
Стала в последнее время злопамятна до жестокости. «Ненавидит» теперь бывшего мужа, с которым развелась и разъехалась, то же чувство испытывает к больничным врачам, будто бы загубившим ее пункцией. Начиная говорить о чем-либо, забывает, о чем шла речь, не замечает, как меняет тему разговора. В последние годы вообще стала хуже память: не уверена в себе, проверяет свои действия. Лечение у невропатологов эффекта теперь не дает. При ухудшениях лучше всего помогает крепкий сладкий чай и грелки на ноги: то и другое успокаивает — не может спать без грелки, «как ребенок без соски».
В беседе попеременно слащава и жестка; обстоятельна в изложении своих жалоб, охотно говорит о них, сосредоточена на болезни. Несколько раз теряла нить разговора, огорчалась, когда ей указывали на это: «Вот опять не знаю с чего начала». В житейских делах вполне ориентирована, заботится о 17-летнем сыне, который по-прежнему во всем ей повинуется (В).
Случай этот диагностически легко укладывается в ложе травматической болезни головного мозга: с развивающимся психоорганическим синдромом, вторичной эпилептоидизацией, психическими пароксизмами типа частично амнезируемых амбулаторных автоматизмов и наплывов элементарных галлюцинаций с характерным для органического процесса «нейтральным», «бессодержательным», обезличенным содержанием галлюцинаций (шум воды, неразборчивые голоса толпы и т. д.). Преморбид и семейный фон больной как будто бы не выявляют эпилептических стигм в ее индивидуальной и фамильной предыстории. С другой стороны, психотические пароксизмальные расстройства здесь заметно опережают развитие психоорганического синдрома. Подобная глубина изменений сознания в пароксизмах, равно как и выраженный полиморфизм последних, характерна для более тяжелых случаев травматической болезни — со слабоумием, которого у больной не выявляется. Подобные отношения между общими и очаговыми симптомами могут иметь место при специально височном поражении мозга с фокальными психическими приступами и при наследственной предуготованности синдрома, и второе более вероятно, поскольку «височные» эпилептики тоже как будто бы более вязки, грубее изменены по органическому типу, чем наша обследуемая. Говоря иначе, нельзя исключить того, что случай этот не чисто экзогенный, но экзо-эндогенный (как, по-видимому, и большинство других случаев симптоматической психической эпилепсии, развивающейся далеко не у всех «травматиков», «алкоголиков» и т. д.).
Заметим попутно, что в любом случае эта женщина не получает адекватной медицинской помощи и нуждается в переводе на 2-ю группу инвалидности.
Эпилептоидия тоже «вышла из моды», забыта авторами руководств, заменена в них моносимптомным и самым сборным понятием «возбудимой психопатии» или существует в некой сокращенной и вульгаризированной версии, по которой эпилептоиды педантичны, злопамятны, коварны и «держат камень за пазухой». Между тем для популяционных работ этот тип, к которому, по некоторым оценкам Крепелина (цит. по Т. И. Юдину1), относится «до трети всех психопатов», очень важен и нуждается в современном пересмотре и уточнении. Наша задача в равной степени облегчается и усложняется тем, что этому предмету посвящено большое число отечественных работ 20-х и 30-х годов, краткую сводку которых мы хотели бы сейчас представить.
Сделать это непросто. Относительно шизоидов у большинства авторов еще до начала исследований существует своего рода негласный сговор, консенсус о сущности этой психопатии, которая заключена едва ли не в самом ее наименовании: это та или иная степень «инакости» и «чудаковатости», на поверку оказывающихся всякий раз стертой, неразвернутой, непрогредиентной микрокататонической симптоматикой. С эпилептоидией дело сложнее: основной признак ее (если он вообще существует) вычленить из общего контекста труднее, он хуже отделяется от «здорового» состояния, легче смешивается с «естественной» возбудимостью и потребностью в доминировании. Больше взаимопонимания — относительно пароксизмальных расстройств при эпилептоидии. Общепринято (см., например, у М. О. Гуревича1, Т. И. Юдина1, Е. К. Краснушкина, Л. И. Асановой и др., А. М. Пулатова и С. А. Хашимова), что они являются смягченными аналогами приступов большой эпилепсии и близки или тождественны пароксизмальным продромам этой болезни: именно этой общностью симптоматики и устанавливается прежде всего родство обоих состояний. К пароксизмальным проявлениям при эпилептоидии принято относить: мигрени, спазмофилию, псевдообмороки, детские инфекционные судороги, аффект-эпилептические состояния и эпизоды аффективно суженного сознания, отчасти — вегетативные пароксизмальные кризы. Преимущественно в детской патологии: ночное недержание мочи, снохождение, сноговорение, стереотипные ночные страхи, устрашающие повторяющиеся сновидения, заикание, тики и пр. Сравнение этих расстройств с предвестниками большой эпилепсии показывает, что оба ряда симптомов едва ли не идентичны (см., напр., у Е. Е. Сканави). В обеих конъюнктурах первоначальную причину патологии связывают с незрелостью, «органической недостаточностью», врожденной неполноценностью головного мозга с наклонностью к вазомоторным спазмам (Гуревич1) — говорят о дефектной конституции, находя тому телесные подтверждения в виде общей диспластичности и «физической дегенерации». Что же касается эпилептоидной характеропатии — психопатических проявлений, сопутствующих этому стертому пароксизмальному синдрому, и ее связей с изменениями личности при эпилептической болезни, то здесь все сложнее: мнения авторов, включая самых именитых, существенно между собой различаются. Описание целостного эпилептоидного характера удается хуже, чем названных пароксизмов, и если изображаемый тип целен и убедителен (как, например, у П. Б. Ганнушкина), то он либо нечаст, либо оспаривается в дальнейшем как принадлежащий исключительно эпилепсии. Более распространены и меньше возражений вызывают «отдельные черты» эпилептического характера, наблюдающиеся чаще, чем их «кластерные» совокупности. Попробуем назвать черты, относимые разными авторами к эпилептоидным. Здесь, кроме названных выше, суммируются также работы П. Б. Ганнушкина2,4,6, Я. В. Беренштейна, Я. И. Фрумкина, И. Я. Завилянского и М. А. Мизрухи и других авторов.
