– Ты, пусти коза! Сука, чё делаешь?!
– Нет, теперь не пущу. Иди пей где хочешь, а не у меня в комнате. Жри свою водяру! Мне плевать. На тебя плевать!
– Ну и сука! Пойду и выжру! Всю выжру тебе на зло!
Нелька бросилась на кровать и зарыдала, уткнувшись носом в подушку. Плакала долго и безутешно, но наконец слезы кончились, и на смену им пришли глубокие порывистые вдохи, как бы с легкой дрожью. Такое бывало с ней очень давно, маленькой девочкой, когда после сильного и длительного рева от несправедливой обиды, вдруг внезапно приходило облегчение в виде таких вот шумных вздохов. Ей самой показалось на момент, что она опять в своем детстве, завершение почти детского плача сработало, как дежавю. Вроде она не прошедшая Крым и Рим, тридцатилетняя стокилограммовая бабища, а снова маленькое, запуганное существо, спрятавшееся между теплой печкой и здоровым мешком с тыквами от страшного, огромного мира с коварно обижающими взрослыми. Эти внезапно навернувшиеся детские переживания стали приятны для нее, она еще пару раз вздохнула, и закрыла глаза. Скоро перед глазами поплыли мутные большие картины, переходящие в неясные пятна, фиолетовые, синие, желто-зеленые на бесконечном бархатном фоне черной пустоты. А потом унеслись и они, и Нелю окутал тихий сон, каким спят вдоволь наревевшиеся дети.
Она проснулась под утро от страшного стука в дверь. Наверное Петр приперся, кому же еще. Однако за дверью явно было несколько человек. Все похоже трезвые, голоса вроде знакомые – мужики со второго этажа. Накинув халат, она поспешила открыть. Точно, перед дверями стояли два парня из 28-й, по домашнему одетые в «спортивку»… Видно, что испуганы.
– Неля, Петр умер. В нашем сортире. Мы в ментовку пока не звонили, к тебе вот пришли…
Втроем прошли в сортир. До Нельки еще не дошла серьезность происходящего, хотя она чувствовала, что парни ее не разыгрывают. А может Петр просто мертвецки пьян? С интересом пересекла некую запретную линию мужского туалета и тут поняла, что что парни не ошиблись. Петр лежал поперек унитаза, как на дыбе. Лицо его упиралось в зассаный пол, и будучи ниже тела налилось синей трупной кровью. Рядом валялись две пустые бутылки. Нелька тихо присела, макнув полы своего халата в туалетную грязь. Она не плакала и ей не было страшно. Коснулась холодной шеи, поднялась и сказала:
– Ну вот и пиздец. Сгорел мой Петенька от водки. Надо бы ментам позвонить…
Потом она долго сидела на подоконнике в коридоре мужского этажа, подходили парни, своя родная лимита, что-то говорили. Она моментально забыла, что бросила курить, стреляла горькую и плоскую мужскую «Приму»и смолила одну за одной. Текли слезы и сопли, она утирала их ладошкой, пальцы становились мокрыми и мочили сигарету. Приехали менты, походили по сортиру, попросили парней помочь вынести тело. Какой-то лейтенант задал несколько вопросов. Вопросы были простыми – когда видела последний раз, был ли пьян, и сколько у него оставалось водки? А вот жила ли она с ним, беременна ли от него, это никого не интересовало. Нелька поняла, что вокруг смерти Петра копошатся лишь мелкие дежурные формальности с полным официальным безразличием. Ей быстро сунули подписать протокол свидетельских показаний, а потом о ее существовании забыли.
Новость моментально облетела общагу. В Нелькину комнату потянулись подруги с соболезнованиями, вскоре приехала Наташка. На работу Нелька в этот день не пошла. А на следующий вышла как обычно. Ее душа переполнилась жалостью. Вначале было жалко Петра. Потом стало жалко саму себя – жизнь показалась окончательно сломанной. Машинально она прокрутила события на полгода назад, и ее взяла досада – почему она послушала ту глупую клятву больше не пить и почему не пошла на аборт? Жалость и досада сменились гневом к тому, кто сидел в ее пузе – она больше не хотела этого ребенка. Работалось плохо, однако Нелька с остервенением начала кидать штукатурку на стены, а когда та вышла, то схватила ведро и сама побежала вниз за свежим замесом, подъемника ждать не стала. Пусть будет выкидыш! Ломило руку от тяжести, дужка врезалась в пальцы, однако ничего не происходило. И тут вечером к ней пришла Верка-Колобок и рассказала один народный рецепт, как ребенка весьма просто убить внутри, а потом вызвать преждевременные роды.
Рецепт был прост – пачка лаврушки на стакан кипятка. Отвар выпить, а сам лист завернуть в марлю и засунуть на ночь во влагалище. Тогда пачка лаврового листа стоила четыре копейки. Вечером Колобок зашла в магазин и взяла сразу десять пачек, к немалому удивлению продавца. Принесла их Нельке. Та, следуя ее инструкциям, запарила, настояла, выпила, завернула, засунула. Колобок просидела с Нелькой до часу ночи, однако ничего не произошло. Утром разболелся живот, но не сама матка, а с боку, где придатки, хотя боль была терпимой. Нелька пошла на работу, а вечером позвала Колобка, и они повторили процедуру. Результат был тот же, но живот болел уже меньше. После отвара немного мучила изжога, но в общем состояние было нормальное. День в день они израсходовали семь пачек, и Нелька уже была готова отчаяться в Колобковой медицине, как вдруг ощутила, что метод работает – шевеления плода полностью прекратились. Она продолжала ходить на работу, таскать там тяжелые ведра с цементом, однако роды не наступали.
Прошло еще пару недель и живот заметно спал. Неля не понимала, как такое возможно, и что с ней происходит, не может же ребенок рассосаться! Работать стало очень тяжело, она быстро уставала, стала совсем слабой и начала терять вес. Навалилась апатия и безразличие. Каждый день к ней приходила Колобок, помогала с ужином, мерила температуру. Температура если и была, то небольшая, а вот аппетит пропал совсем. От вида и запаха еды Нельку рвало. Колобок чувствовала, что что-то не так, что-то идет не по плану, чувствовала свою вину и боялась страшных последствий. Она умоляла Нельку ни в коем случае не ходить к врачу, ободряя ее, что все идет как надо и роды с мертворождением наступят со дня на день. Обхаживала Нельку как могла, даже когда та перестала ходить на работу. С отдела кадров позвонили комендантше, и та пришла выяснить в чем дело. Нелька страшно похудела и едва держалась на ногах. К счастью Колобок оказалась рядом – объяснила комендантше, что Нелька на больничном, заболела с горя после смерти Петра. Такой ответ показался естественным и с отдела кадров больше не звонили. Изредка приезжала Наталья, но и ее Колобок убедила не поднимать шума. Непрошенных гостей быстро отвадили под тем же предлогом душевной травмы, этим же объяснили и ужасный Нелькин вид. Вскоре Неля настолько ослабела, что едва могла встать с кровати. Даже ходить в туалет стало невмоготу. Работая в общаге, Колобок денно и нощно находилась с Нелькой, обслуживала ее, принесла откуда-то стульчак с горшком, который выносила ночами, в тайне от людских глаз.
Когда Нелькина худоба стала пугающей, дверь в комнату стали держать на замке, а перед дверью повесили простынь – Колобок боялась, что кто-либо увидит Нелькино состояние и вызовет «Скорую». Теперь живот выделялся куда резче, чем даже тогда, когда Нелька была здоровая на своем пике беременности. Как последнее средство решили еще раз попробовать лаврушку. Неля с трудом заставила себя проглотить противную жидкость и запихала в себя тампон с листом. Ей стало совсем плохо, живот скрутило, но не внизу, а в области желудка. Гримаса боли отразилась на ее лице, но слабость и истощение взяли свое, и наступило забытье.
Колобок валялась рядом на Наташкиной кровати и читала книжку, когда зашуршал ключ в замке. Она подскочила и подбежала к простыне, отделявшую перед дверью импровизированную прихожую. Вернувшаяся Наташка недовольно крутила носом – в комнате стоял неприятный запах, неизбежный спутник стульчаков, уток и лежачих больных. Колобок попросила Наташку не шуметь, так как Неля спит. Но Неля уже не спала – она умерла.
На вскрытии быстро нашли причину интоксикации и следующего за ней истощения – пергаментный плод. В определенных условиях женский организм не отторгает мертвого плода, а оставляет его в матке. Такой плод не может подвергнуться полной резорбции. Он частично рассасывается, истончается и становится как бы сделанным из парафина. Название «пергаментный» это официальный термин. Для меня плод парафиновый или пластмассовый, потому, что я пергамента за свою жизнь в глаза не видел, хоть и знаю что это такое – тонкая, выделанная под бумагу, кожа. Решено было его сохранить, как учебное пособие для курсантов, и третий участник этой драмы нашел свое прибежище в банке с формалином. Ну а насчет самой главной причины – лаврового листа… Ха, вы думаете, что я такой умный? Да в жизнь бы не определил почему такое произошло, кабы не характерный запах желудочного содержимого и сами листья, извлеченные из влагалища.
Прапорщик Мишуков обслуживал катапульту – здоровый механизм, чем-то похожий на аттракцион. На небольшом помосте у высоченной решетчатой мачты стояло пилотское кресло, скользящее вертикально вверх по длинной рельсе, идущей по металлической ферме. На этом тренажере тренировали военных летчиков аварийно покидать самолет. В самолете под креслом имеется специальный пиропатрон, который и выстреливает пилота словно ракету. «Удовольствие» не из приятных, но готовиться к таким ЧП надо. Вот и создали для этих целей машинку, имитирующую возникающие нагрузки. Тренировки на катапульте строго лимитированы – каждый «прыжок» дает сумасшедшие нагрузки на позвоночник, а если переборщить, то и сотрясение мозга получить можно. Сколько раз Мишукову приходилось мыть кресло от мочи и дерьма, поэтому он каждого пилота просил сходить в туалет перед занятием.
