«…Поговорить с Вами долго и длинно и даже посплетничать…»: Переписка Г.В. Адамовича с Р.Н. Гринбергом (1953–1967)
Составление, предисловие и примечания О. А. Коростелев
Ни Р.Н. Гринберг, ни тем более Г.В. Адамович в представлении читателю не нуждаются. Об Адамовиче существует обильная литература, а в последнее время проявился интерес исследователей к личности и деятельности Гринберга, прежде всего к изданиям, которые он выпускал в 1950-1960-х гг.[1] Поэтому здесь можно ограничиться лишь самыми краткими сведениями, относящимися непосредственно к отношениям Гринберга с его адресатом Адамовичем, который играл существенную роль в редакционной политике «Опытов» и был активным сотрудником «Воздушных путей».
К тому времени, как Роман Николаевич Гринберг (1893–1969) стал соредактором «Опытов», он имел за плечами богатую биографию: сидел в лубянской тюрьме (1921), был удачливым коммерсантом в Берлине (1924–1925), затем в Италии (1926–1929), биржевым игроком и меценатом в Париже (1930–1939), затем в Нью-Йорке (c 1940). Но к литературе его тянуло всегда, с юных лет, и редакторство «Опытов» и затем «Воздушных путей» было отнюдь не случайным эпизодом в его биографии, а, напротив, абсолютно закономерным и весьма успешным ее завершением.
По верному замечанию Р.М.Янгирова, взявшись за «Опыты», Гринберг «сразу же занял видное место в литературно-издательском мире эмиграции. Широчайший круг биографических пересечений — от “будетлян” Р. Якобсона, Д. Бурлюка, Маяковского, В. Хлебникова, О. и Л. Брик до их идейных и эстетических антиподов Г. Адамовича, Вл. Ходасевича, Г. Иванова, Маковского, Ф. Степуна и многих других видных эмигрантов, — дополненный тесным общением с литературно-художественной элитой Америки (Эдмунд Вильсон, Макс Истмен, Исаак Башевис Зингер и др.) обеспечили круг авторитетных сотрудников и высочайшее литературное качество редактируемому журналу, одной из регалий которого стало и имя Набокова»[2].
Адамовича, как видно из переписки, Гринберг с самого начала привлек в «Опыты» как авторитетного автора и консультанта, советовался с ним по самым разным вопросам, от существенных до мелочей, и справедливо считал, что его присутствие в «Опытах» украсит и облагородит журнал.
Переписка практически целиком посвящена литературным темам (других точек пересечения, помимо литературных, собственно, и не было). Для истории «Опытов» она представляет собой первостепенный документ, как, впрочем, и для всей послевоенной литературы эмиграции.
После того как Гринберг ушел из «Опытов» в сентябре 1954 г., переписка на время затихла и вновь оживилась в январе 1959 г., когда Гринберг затеял издание «Воздушных путей» (1960–1967) и пригласил Адамовича к сотрудничеству. Окончательно переписка прекратилась осенью 1967 г., незадолго до кончины Гринберга. На его смерть Адамович откликнулся некрологом[3].
Большая часть переписки (73 письма из 83) сохранилась в рукописном отделе Библиотеки Конгресса (Library of Congress. Coll. Vozdushnye Puti) и печатается с любезного разрешения кураторов архива. Письма Адамовича написаны от руки. 33 письма Гринберга были напечатаны на машинке и потому уцелели в копиях. Оригиналов писем в бумагах Адамовича нет, но в коллекции «Воздушных путей» в Библиотеке Конгресса сохранились машинописные копии (подписи и адреса Гринберг обычно вписывал в первый экземпляр машинописи от руки, в копиях они отсутствуют).
10 писем Адамовича, отложившихся в личных бумагах Гринберга, переданных в Бахметевский архив (письма периода 2 декабря 1962 — 20 ноября 1964 г. // BAR. Coll. Roman Grynberg. Box 1. Folders 1—10), уже публиковались[4]. Здесь они печатаются по автографам. Копии обратных писем этого периода не сохранились.
Пользуясь случаем, хочу поблагодарить за разнообразную помощь, советы и консультации P.M. Янгирова (Москва), Татьяну Чеботареву (Нью-Йорк), Н.А. Богомолова (Москва) и особенно Жоржа Шерона (Лос-Анджелес), без которого публикация не состоялась бы.
1. Р.Н. Гринберг — Г.В. Адамовичу
2 января 1953 г.
Дорогой Георгий Викторович,
Пастухов[5] и я, мы очень обрадовались, получив Ваше милое письмо[6]. Мы хотим Вас иметь в первом №, поэтому крайний, самый крайний срок получения Ваших рукописей (весьма желательно, напечатанных на машинке) 15 февраля. Разумеется, мы Вам признательны за «Комментарии», но этим мы не хотим ограничиться. А стихи и проза? Для «Коммент<ариев>» мы отвели страниц от 12 до 15 размера и набора «Нов<ого> журнала», Вы знаете[7].
Эти «Опыты» наши не хотят быть похожи на старые толстые журналы в том смысле, что статьи и эссеи загонялись в последний угол и печатались они петитом. Мы с надеждой ждем художественной прозы, которая, может, и явится примечательной, но первенства она у нас иметь не будет, и если статья интересна, мы ее готовы будем пустить на первом месте, впереди даже стихов[8].
Кстати, о прозе. Ее так мало, что просто удивительно. Может, и наступило время, что нельзя больше писать про знаменитую «даму в котиковом пальто» с Невского проспекта?[9] Где, у кого искать ее, я думаю, прозу, не даму. У Алданова? Он так поссорился с М.С. Цетлиной, нашей издательницей, что боюсь сунуться, но кроме того, его проза «не курьезна» больше, примелькалась, истерлась, и сказать ему, судя по последнему роману, «Пиши, как хочется»[10], кроме цитат, нечего. Это — между нами. Марк Алекс<андрович> такой любезный человек и чувствительный, что я бы не хотел… О других не вспоминаю. Если что появится любопытного в нашем «портфеле», я с Вами поделюсь. А пишу я Вам об этом сейчас для того, чтобы просить Вас, что, если Вы узнаете про какую-нибудь прозу, где-нибудь лежащую без дела, — напишите мне, и мы постараемся привлечь ее к нам. Собственно, мы еще мало кому писали. Только на будущей неделе у нас будут печатные бланки, которыми «устрашать» проще.
Когда Вы соберетесь сюда? Рейзини[11] мне говорил об этом так туманно, что должен спросить у Вас. Приезжайте!
Сердечный привет от Сони[12].
Ваш
Посткрыптум <так!> забыл — мы очень рассчитываем на Вашу библиографию, рецензии на книги, театр, синема, картины и письма отовсюду, где Вы будете.
Еще хочу сказать, что, когда мы говорим «без политики» — это значит без мелкой партийно-фракционной полемики, которой набивались толстые журналы. Но есть политика — миро-отношение, без которого нет жизни и не может быть смысла в наших «Опытах». Вы меня понимаете. Такой политики мы от Вас и ждем!
2. Р.Н. Гринберг — Г.В. Адамовичу
11.1. 53
Дорогой Георгий Викторович
Вы должны быть в Англии[13]; Вы мне нужны по следующему делу:
В программу «Опытов» входят так наз<ываемые> анкеты — Вы знаете, что это такое. Мы хотим задавать в каждом № наших сборников по одному вопросу иностранцам; вопросы должны быть интересны русским читателям; то, что нас интригует больше всего — узнать о России, об ее отношении к остальному миру, о нас самих; вопросы могут быть узко литературными, предпочтительно, однако, более широкие, на темы общественно-культурные, но не политические.
Так вот, какой такой вопрос задать им для первого №? Я Вас спрашиваю. В зависимости от вопроса, содержания его, мы и напишем и адресуем либо философам, либо писателям, или политикам, или поэтам, словом, каждому свое. Француз, англичанин, немец, американец и, возможно, итальянец — каждый крупного калибра — должен будет отписать нам ответ, а люди эти, за редчайшими исключениями, ответчивые. Что Вы думаете обо всем таком?[14] Будьте тоже ответчивы и веселы — пишите, жду.
Ваш
3. Г.В. Адамович — Р.Н. Гринбергу
14/I-1953
104, Ladybarn Road Manchester 14
Дорогой Роман Николаевич,
Простите, что отвечаю с опозданием. Я в Париже не жил на rue de Ponthieu[15], где живу обычно, — из-за того, что там испортилось отопление.
Письмо Ваше затерялось у консьержки, и получил его я только накануне отъезда в Манчестер.
Вы меня обрадовали сроком присылки рукописи — 15 февраля. Я боялся, что надо спешить, а значит, времени еще много: походить, пожить со всякими мыслями и даже «переспать» с ними, как выражается Крымов[16].
Насчет новой и заслуживающей внимания прозы — ничего утешительного сказать не могу. В Париже кое-что есть, но качества среднего и Вам известного. О новых талантах что-то не слышно. Да и вообще я на своем веку имел случай прочесть только две рукописи действительно талантливые и подписанные никому решительно не известными именами (Агеева «Кокаин»[17] и Емельянова «Свидание Джима»[18]).
