— С превеликим удовольствием. Особенно Италию, — сказал Лейк.
— Да, — произнес дядюшка Лорн, он медленно поднимал пальцы, называя очередное имя в своем перечне, — сначала Люкус мортис, затем Терра тенеброза, затем Тартар, Терра обливионис, Эреб, Баратрум, Геенна, а потом Стагнум игнис[11].
— Разумеется, — с отвратительной ухмылкой протянул Лейк.
— Не пугайтесь, он жив. Но, наверное, сойдет с ума. Ему выпал ужасный удел. Два ангела погребли его заживо в Валломброзе — это было ночью, я сам видел, скрываясь среди лотосов и гемлоков. Ко мне подошел негр, черный священник с белыми глазами, и встал позади, ангелы взяли Марка в плен, они заставили его сорок дней и сорок ночей пробыть у реки, ухом к воде, слушать голоса, а потом священник отправился со мной в долгую прогулку — мы бродили по всей земле, и он рассказывал мне о чудесах бездны.
— А письма он присылает тоже из бездны? — осведомился городской клерк, подмигнув Лейку.
— Да, да, и очень старается, так ему положено, и волосы его все время стоят дыбом — от ужаса, но его отпустят обратно — он поднимется по ступенькам из мрамора, их будет тысяча сто десять и одна, а потом настанет черед другого. Так предсказал черный кудесник».
За этой главой сразу же следует другая, в которой Ларкин, жуликоватый судейский, при помощи детективного расследования приходит к выводу, что письма Уайлдера были и в самом деле присланы «из бездны»: Марк Уайлдер был убит, и его письма не что иное, как подделка, их пересылают из Англии за границу, с тем чтобы сообщник Лейка отправлял их снова в Англию из разных городов Италии. Узнав об этом, мы начинаем ожидать тот кошмарный миг, когда его наконец «отпустят назад» и он восстанет из могилы в Блекберри Делле возле Гиллендена.
«Тем временем собаки продолжали свой непонятный лай где-то совсем рядом.
— Что, черт возьми, случилось? — спросил Уэлден.
Нечто вроде толстой почерневшей ветки с короткими плотными отростками высовывалось из торфа. По крайней мере это выглядело как ветка. Потому-то и лаяли собаки. На самом деле то была человеческая рука…»
В этой книге расследование проводится частными лицами, а местная полиция появляется в самом конце, чтобы арестовать преступника. Примерно то же самое происходит и в высшей степени интересной книге «Шах и мат» (1870), где в основе сюжета полное изменение внешности преступника в результате чудодейственной пластической операции. Остается только удивляться, что этот прием не получил широкого распространения в годы после войны, когда пластическая хирургия и впрямь стала творить чудеса и такого рода операции стали технически куда менее сложными, нежели во времена Ле Фану. Я могу припомнить лишь два таких примера из недавней литературы: роман Хопкинса Мурхауза «Перчатка Альцеста» и рассказ Беклза Уилсона «Потеря Джаспера Вирела». В обоих случаях преступнику удается изменить цвет глаз с голубого на карий.
Что касается «литературы ужасов», то мало что может сравниться по своему мрачному, леденящему кровь колориту со сценой трепанации черепа в романе Ле Фану «Дом возле кладбища». Те, кто читал его, никогда не забудут сцену у постели больного: несчастный страдалец в предсмертном забытьи, перепуганная жена, добрый, но беспомощный местный врач, и в это время раздается колокольчик, на пороге возникает великолепный и ужасный Диллон «в когда-то роскошном одеянии, в огромном и засаленном парике, с тростью с золотым набалдашником в костлявой руке, он распространяет по комнате запах пунша из виски, а под мышкой держит медицинский саквояж»— он явился делать операцию. Сцена написана просто блестяще: из-за запертой двери доносятся медицинские термины, которые бормочет хирург, слышатся звуки его шагов, потом все смолкает — начинается трепанация, а затем смертельно раненный Стерк, которого никто уже не чаял услышать, вдруг замогильным голосом проклинает своего убийцу. Одной этой сцены вполне достаточно, чтобы признать Ле Фану великим мастером «литературы ужасов».
Однако наиболее заметная фигура этого периода — это Уилки Коллинз. Писатель крайне неровный, в наши дни он почитается гораздо меньше, чем того заслуживают его произведения, оказавшие воздействие на коллег по перу[12]. Безусловно, он не выдерживает сравнения с Ле Фану в изображении таинственно-ужасного, но поставленные перед собой задачи разрешал с мастерством и вдохновением. Хотя стиль его был слишком сух и прямолинеен, а воображения не больше, чем у юриста-педанта. Вспомним хотя бы знаменитый сон в «Армадейле», разделенный на семнадцать отдельных «параграфов», каждый из которых описан самым тщательным и подробным образом. Его «Женщину в белом», с ее зыбкой, полуреальной атмосферой, можно назвать почти шедевром, хотя в целом его «ужасы» скучноваты и малоубедительны. Зато он явно превосходит Ле Фану, когда дело касается юмора или изображения козней героев-злоумышленников[13], вообще изображения характеров, но главное, в умении выстроить сюжет. Принимая все это во внимание, можно сказать, что «Лунный камень» — лучший детективный роман всех времен и народов. Его масштабность, его великолепная завершенность, его удивительное многообразие и достоверность персонажей заставляют выглядеть современный детектив унылым и схематичным. Ничто человеческое не совершенно, но «Лунный камень» — это один из наиболее совершенных романов.
В «Лунном камне» Коллинз строит сюжет как сочетание повествований, принадлежащих перу различных действующих лиц. Современная реалистическая проза с ее порой чрезмерной приверженностью к внешнему правдоподобию предвзято относится к подобному подходу. Возможно, и в самом деле рассказ Беттериджа не совсем соответствует тому, что мог бы написать настоящий дворецкий, но все же здесь содержится высшая правда — именно так мог думать и чувствовать Беттеридж, даже если бы он не сумел найти для выражения своих мыслей и чувств такую литературную форму. И все же если согласиться с условностью приема, то можно только поразиться, с какой точностью обрисованы персонажи! Убедителен и лишен признаков сентиментальности (что особо следует подчеркнуть) образ жалкой Розанны Сперминт с ее физическим уродством и пагубной любовью. С честью справился Коллинз с одной из самых нелегких задач, что выпадает на долю писателя, в образе Рейчел Верриндер. Он изобразил добродетельную, обаятельную, интересную молодую женщину, ничуть не погрешив против жизнеподобия и достоверности. Из его предисловия к роману становится ясно, что он затратил на эту героиню немало сил и одержал большую победу, которая, однако, грозила обернуться поражением: Рейчел сама по себе так незаметна, что мы даже не отдаем себе отчета, какой удивительный и правдивый художественный образ мы имеем в ее лице.
Детективное начало в романе также заслуживает внимания. Сержант Кафф изображен в таких сдержанных тонах, что выглядит несколько бесцветным по сравнению с Холмсом, Торндайком или Каррадосом, но он полон жизни и энергии. Можно и впрямь поверить, что он достигнет немалых успехов в выращивании роз, когда уйдет на пенсию, он и в самом деле обожает эти цветы, в то время как хочется усомниться в том, что великий Шерлок испытывает сколько-нибудь искренний интерес к пчелам. Будучи официальным лицом, сержант Кафф связан своим профессиональным кодексом. У него, в общем-то, ничего не получается с Рейчел, и вывод, к которому он приходит, не соответствует действительности. Зато в случае с ночной рубашкой Розанны детектив не ударил в грязь лицом, а эпизоды, где его проницательности и знанию человеческой натуры противопоставлена редкая тупость суперинтенданта Сигрейва, читаются как эссе в духе По.
Разумеется, «Лунный камень» был опубликован спустя полтора-два десятилетия после того, как увидели свет новеллы о Дюпене. Но не стоит искать в них прообраз сержанта Каффа. У него был вполне реальный прототип, и эпизод с ночной рубашкой был — с некоторыми изменениями — позаимствован из знаменитого уголовного дела начала 60-х годов об убийстве маленького Уильяма Кента его шестнадцатилетней сестрой Констанцией. Тот, кто интересуется «первоисточниками», может найти превосходное изложение «убийства на дороге» (как оно тогда именовалось) в книге Тениссон Джесси «Убийство и его мотивы» или же в «Знаменитых уголовных процессах XIX века» Эткея, затем сопоставить методы сержанта Каффа с деятельностью реального детектива Уичера.
Сам Уилки Коллинз не раз подчеркивал, что почти все его сюжеты основаны на фактическом материале, это был его неизменный ответ на раздававшиеся порой упреки в надуманности.
«Хорошо бы, — гневно восклицал он, — чтобы люди, прежде чем выступать с подобными суждениями, немного перед этим поразмыслили. Я знаю очень мало случаев, когда вымысел оказывается неправдоподобнее реальности. Могу рассказать вам, откуда я беру мои сюжеты. Как-то раз мы гуляли по Парижу вместе с Чарлзом Диккенсом и развлекались, заглядывая в разные магазинчики. Мы подошли к книжной лавке — полумагазин-полуприлавок, — где я обнаружил несколько ветхих томов — летописи французской уголовной жизни, нечто вроде французского варианта Ньюгейтского календаря. Я сказал Диккенсу: «Вот это находка!» Так оно и было. Там я нашел несколько лучших моих сюжетов»[14].
