Замятинские многомиллионные нумера, мерно шагающие под Марш Единого Государства, исполняемый трубами Музыкального Завода, живущие в домах-коробках на виду Бюро Хранителей и всего государства, счастливые своим «математически безошибочным счастьем», — продолжение безумной эстафеты разрушения естества. Воистину, с горькой иронией признаёт вслед за Щедриным писатель XX века: «великая, божественная, точная, мудрая прямая — мудрейшая линий…»
Наверное, Угрюм-Бурчеев приветствовал бы и жизненный уклад некоего государства Океании, изображенный английским писателем Джорджем Оруэллом (псевдоним Эрика Блэра) в романе «1984», увидевшем свет в 1949 году и впервые напечатанном у нас в начале 1989-го («Новый мир», № 2–4). Здесь есть всё, что мило сердцу Угрюм-Бурчеева. И Старший Брат, царящий над всеми, безраздельно управляющий послушными согражданами. И полиция мыслей с вездесущими телеэкранами, которые неотступно присматриваются и прислушиваются ко всему, что происходит в стране. И расписание работы, быта, отдыха людей, одетых в униформу, — расписание, которое безукоснительно должно соблюдаться. Не исключено, что щедринский герой, построив свой Непреклонск, мог бы провозгласить и три главных лозунга, по которым живет Океа-ния: «Война — это мир. Свобода — это рабство. Незнание — сила». Отменил же он прошлое и будущее и упразднил летоисчисление! Вместе с грамотностью!
Во многом Угрюм-Бурчеев преуспел не меньше, чем его последователи. Если днем он лично руководил всей жизнью города, то ночью над Непреклонском витал его дух и зорко стерег обывательский сон. Так же непогрешим и всемогущ Старший Брат: «Каждое достижение, каждый успех, каждая победа, каждое научное открытие, все познания, вся мудрость, все счастье, вся доблесть непосредственно проистекают из его руководства и им вдохновлены» (как поразительно это похоже на реальные славословия многим позднейшим «вождям» и «отцам» разных народов!). И совсем уж по-угрюм-бурчеевски обходятся в Океании с прошлым: его непрерывно перекраивают и подгоняют под сегодняшний день, переписывая газеты и речи, переделывая статистику и всевозможные документы, заставляя людей забывать о том, что было, ибо, «если факты говорят обратное, тогда факты надо изменить». Этим (что вполне логично для подобного государства) занимается Минитерство правды. А Министерство любви проводит репрессивную и шпионскую работу. Министерство изобилия морит людей голодом. Министерство мира ведает вопросами войны. Духом щедринского градоначальника проникнуто и убеждение власть имущих в том, что истинному партиоту «не положено иметь никаких личных чувств и никаких перерывов в энтузиазме», так как нет «иной любви, кроме любви к Старшему Брату».
Ряд выстраивается страшный. Очень похожий на то, что было не в книгах… Что сказать обо всем этом? Сказано и написано уже немало. И все говорится и пишется. Обдуманно, эмоционально, поспешно, неторопливо, с перехлестами, с фактами, с чувствами — по-разному. Сегодня нам приоткрыты многие мрачные страницы нашей недавней истории; знакомство с ними, увы, показывает, что провидческие предупреждения классиков были не напрасны. Нам не удалось избежать встречи с последователями Угрюм-Бурчеева, и теперь приходится расплачиваться за их дикие эксперименты.
Две жуткие мирные эпохи, одну за другой, — с кратким перерывом на оттепель — пережила наша страна: годы сталинских репрессий и годы брежневского застоя, поразившие тело и душу народа. Все происходило буквально по плану щедринского прохвоста. Убивали физически и морально, заставляли маршировать и одобрять, разрушали то, что было накоплено за многовековую историю, уничтожали память и культуру, опоясывали жизнь непреодолимой стеной, отделяющей, настоящее от прошлого и будущего, человека от человека, народ от народа. Просвещение, экономика, общественные институты, межнациональные и межгосударственные отношения, культурное наследие, природа, лучшие умы и сердца страны — все пошло на слом или было исковеркано во имя безумных идей и личных интересов. Как возместить невозместимое, как вернуть невозвратное, как возродить утраченное? Сегодня это должно заботить каждого честного сына Отечества, и каждым должно быть понято как дело личное, которое за него никто не сделает.
Перестройка общей жизни немыслима без изменения нашего собственною самоощущения, самосознания, самобытия. А они у нас порядком принижены, порой прибиты, нередко истерзаны, в иных случаях почти неразвиты. Надо отказаться от многого привычного и должного, уверовать в возможное и желаемое, решиться на перемены, которые могут глубинно затронуть весь жизненный уклад. Болезненно это, но исторически необходимо. На переломе всегда трудно. Главное — решиться!
Как тут быть? С чего начинать? Думаю, с духовного распрямления, с культуры личности и общества в целом. И экономика, и политика, и образование, и торговля — все движется человеком. И если он внутренне свободен и воспитан — это ведь, прежде всего, состояние духа! — то не сделает ничего во вред другому, не станет жить за счет себе подобных, не будет опасаться бесцеремонного вмешательства в свой мир. Хозяин на земле, на производстве, равный среди равных, живущий по законам совести и разумной государственности, а не по произволу Угрюм-Бурчеевых, благодетелей и Старших Братьев, этот человек действительно неисчерпаем в желании и умении созидать. Но ведь таким он не появится «ниоткуда», по заклинанию. Его надо растить, сызмальства выявляя в нем Человека и Гражданина. Конечно, здесь и классике найдется дело!
Но при чем тут все-таки, скажете вы, Молчалины и их семейство? Чего стоят эти бледные тени на фоне страшных теней Угрюм-Бурчеевых.
Многое! Они друг друга производят на свет Божий!! Сон разума, считал великий испанский художник Франсиско Гойя, рождает чудовищ. Каждый раз рядом со Старшим Братом оказывается угодливый Младший Брат — врозь не живут. Возьмите любого Фамусова или Крутицкого — и найдете поблизости Молчалина или Глумова, которые хоть и держатся в тени начальственной спины, но тенью не являются. Они «блаженствуют» и «переползают»…
Во многих пророческих сюжетах Салтыкова-Щедрина бессловесные Молчалины, равнодушно и бездумно выполняющие указания сверху и лично ни за что не отвечающие, играют роль безотказных винтиков и отлично смазанных шестеренок. Это они засели во всевозможных департаментах «Государственных Умопомрачений», «Возмездий и Воздаяний», «Преуспеяний и Препон», «Устранения и Порождения Недоразумений» и им подобных (Боже, как близок по сути этот поэтический вздор нашим прозаическим «Дорбумцентр-межстанстроям»!). Это они, притерпевшись и приспособившись ко всему, потеряв разум и всякий стыд, вложили щедрую дань в бюрократизацию и увядание школы, в разработку проектов насилия над природой, в планирование и строительство безликих городов, в укрепление фундамента и всех этажей здания командно-административного руководства экономикой, политикой, культурой. Это они забалтывали новые мысли, оскопляли прогрессивные законы и под флагом благонамеренности выступали против всякой независимости и самостоятельности. И, конечно, они против любых перемен устоявшегося, каким бы оно ни было, ибо, как заметил один из щедринских Молчалиных, для них «всякая перемена — мат!»
Новые поколения Молчалиных, хотя и похожи в главном на приспособленцев, зарисованных Грибоедовым и Лермонтовым, Гоголем и Островским, в процессе эволюции приобрели собственные черты и закрепили родовые качества. Они размножились, объединились, вросли во все сферы жизнедеятельности общества и стали серьезнейшим тормозом на путях его развития. Потому-то один из самых яростных ударов щедринской сатиры направлен именно против них. Молчалины явные и тайные, названные своим именем и безымянные, присутствуют во многих произведениях писателя. Но наиболее полно и сочно их коллективный портрет выписан в эпопее «Господа Молчалины», части которой печатались журналом «Отечественные записки» в 1874–1876 годах, а через два года соединились в отдельном издании под заголовком: «В среде умеренности и аккуратности».
Более пятидесяти лет разделяет «Горе от ума» и «Господ Молчалиных». Как изменились за этот период нравы! То время призывало в герои пылких Чацких, бескорыстно служивших истине и бесстрашно бросавшихся в неравный бой, — это выдвинуло на первый план Молчалиных, которых «и современники, и потомство разумеют под темным наименованием, и другие”». То было время надежд и стремлений, — это принадлежит к. таким «минутам затишья в истории человеческой общественности, когда человеку ничего другого не остается желать, как тишины и безвестности». Молчалины, по мнению писателя, как раз и являются «полнейшими выразителями» современной действительности, которую вполне можно уподобить сумеркам. Только они «сохраняют среди этих сумерек остроту зрения, одни видят и различают» там, где «настоящий, заправский человек не может сделать шага, чтобы не раскроить себе лба».
