Ознакомительная версия.
В Петербурге Гоголь снимал квартиру в доме № 39 на Казанской улице. В середине XIX века дом принадлежал известному петербургскому каретному мастеру Иоганну Альберту Иохиму. Он всегда был битком набит множеством весьма разнообразных обитателей. Н. В. Гоголь, поселившийся в апреле 1829 года на четвертом этаже дома Иохима, сообщает в одном из писем, что «дом, в котором я обретаюсь, содержит в себе 2-х портных, одну маршанд де мод (модистку — Н. С.), сапожника, чулочного фабриканта, склеивающего битую посуду, декатировщика и красильщика, кондитерскую, мелочную лавку, магазин сбережения зимнего платья, табачную лавку и, наконец, привилегированную повивальную бабку». Как видим, самый обыкновенный доходный дом.
Из перечисления жильцов видно, что этот дом никогда не походил на пустующий средневековый замок, наполненный бестелесными призраками. И тем не менее, петербургский фольклор приписывает именно ему славу дома с привидениями. Скорее всего, это можно объяснить тем, что сама улица в начале XIX века заселялась в основном ремесленниками-немцами. Здесь постоянно слышалась немецкая речь, из уст в уста передавались средневековые немецкие легенды, некогда вывезенные переселенцами с исторической родины, детям читались немецкие сказки, в повседневном быту бережно сохранялись традиции далекой Германии. И мысль о привидениях именно здесь могла оказаться вполне естественной и привычной.
В Петербурге Гоголь создал свои бессмертные «Петербургские повести». Но если «Невский проспект», «Шинель» или «Портрет» — это вполне реалистическое отражение подлинного быта петербургских улиц, остро подмеченного писателем, то откуда взялась фантасмагория «Носа», на первый взгляд не очень понятно. Где он сумел увидеть или, если уж быть абсолютно точным, не увидеть такой нос в повседневной жизни Петербурга?
И тут выясняется одно любопытное обстоятельство из истории петербургского городского фольклора. Оказывается, в описываемое нами время среди петербургской «золотой молодежи» пользовались скандальным успехом и широко ходили по рукам непристойные картинки с изображением разгуливающего по улицам человеческого детородного органа. Пешком и в карете. В чиновничьем сюртуке и в расшитом золотом генеральском мундире. При орденах и лентах. С моноклем и щегольской тростью. Этакое олицетворение напыщенного служебного чванства. Чернильная душа. Крапивное семя. Канцелярская крыса в пугающем государственном мундире. В народе чиновников не любили и с нескрываемым издевательским ядовитым сарказмом называли древнейшим коротким и выразительным словом, состоящим всего из трех букв. Именно подобного «чиновника» и изобразил неизвестный художник.
С высокой долей уверенности можно утверждать, что эти скабрезные рисунки были хорошо известны Гоголю. Оставалось только придать им более пристойный вид, а в содержание вложить побольше юмора и иронии. Тогда-то, видимо, и появился в голове писателя образ «симметричного по вертикали» органа асессора Ковалева, предательски покинувшего своего хозяина и самостоятельно разгуливающего по улицам Петербурга. Так что взрывной интерес современников к гоголевскому «Носу» не был случайным. Ассоциации, вызванные гениально найденным эвфемизмом, были вполне определенными.
Майор Ковалев, судя по исследованиям петербургских литературоведов, проживал в доме на Вознесенском проспекте, 38. Во всяком случае, в Петербурге его так и называют: «Дом майора Ковалева». Несколько лет назад, по инициативе участников ежегодного петербургского фестиваля юмора и сатиры «Золотой Остап», на фасаде этого дома появилось барельефное изображение самого настоящего носа, якобы некогда принадлежавшего тому самому несчастному майору.
Ко всему этому следует добавить, что такой привычный орган человеческого обоняния, как нос, для Гоголя, вероятно, имел гораздо большее значение, нежели для абсолютного большинства остальных людей. Гоголь обладал довольно характерным, длинным, прямым и острым носом. Можно предположить, что это являлось предметом беспокойства для человека гордого, самолюбивого и обидчивого, каким был в повседневной жизни Гоголь. До сих пор в фольклоре бытует ироничная и далеко не лестная характеристика подобных носов. О них так и говорят: «Гоголевский нос».
Между тем, если верить фольклору, для судеб русской литературы главным произведением Гоголя был не «Нос», и даже не «Мертвые души», а повесть «Шинель» из того же цикла «Петербургских повестей». Во всяком случае, расхожим лозунгом всех русских писателей стало искреннее признание того бесспорного факта, что «все мы вышли из гоголевской шинели». Между прочим, долгое время считалось, что знаменитая фраза принадлежит Достоевскому. Однако известный современный литературный критик и бесспорный знаток как Достоевского, так и Гоголя Игорь Золотусский утверждает, что это не более чем легенда и Достоевский никогда такой фразы не произносил.
Другим произведением Гоголя, благодаря которому петербургский городской фольклор стал еще более богатым, стала, конечно же, бессмертная комедия «Ревизор». Широко известно, что сюжет «Ревизора», как, впрочем, и «Мертвых душ», Гоголю подарил Пушкин. Правда, мало кто знает, что сам сюжет связан с личным опытом Пушкина. Оказывается, накануне его поездки в Оренбург для сбора материала к истории Пугачева губернатору Оренбурга графу В. А. Перовскому из столицы направили секретную бумагу, что «поездка Пушкина имела целью обревизовать секретно действия оренбургских чиновников», а история пугачевского бунта якобы задумана только как предлог. Одновременно с этим Пушкин рассказал Гоголю не то легенду, не то просто анекдот о неком «проезжем господине», тот выдал себя за чиновника какого-то министерства и обобрал всех жителей города Устюжна в Новгородской губернии.
Мифология, связанная с «Ревизором», достаточно богата. Согласно одной легенде, посмотрев спектакль по гоголевской пьесе, Николай I грустно заметил: «Всем досталось, а мне больше всего». Впрочем, это относилось не только к «Ревизору». Видимо, император был неплохо знаком и с «Мертвыми душами». Если верить другим легендам, однажды, во время путешествия по провинции, Николаю I предложили ознакомиться с бытом местных губернских учреждений. «В этом нет никакой необходимости, я читал Гоголя», — будто бы решительно ответил император. Может быть, именно с тех пор и закрепилось в сознании власть предержащих несбыточная мечта о том, что хороши только те «Гоголи, которые бы нас не трогали»?
Последние месяцы жизни Гоголя отмечены, как говорили современники, «болезненными явлениями его духа». По воспоминаниям С. Т. Аксакова, он «сделался болен и духом, и телом». Утверждали, что так повлияла на него смерть Пушкина, весть о которой застала Гоголя за границей.
Впрочем, если верить легендам, Гоголь всю жизнь был болезненно склонен к мистике. Так, он всерьез боялся быть похороненным живым, например во время летаргического сна или поспешного, несвоевременного захоронения. Его смерть и в самом деле окутана суеверной тайной.
Как известно, умер Гоголь от сильного истощения. В феврале 1852 года, «будучи во власти мистических видений», он сжег рукопись второго тома «Мертвых душ», затем, как утверждает фольклор, отказался от еды, слег и через несколько дней скончался. Но существует одна маловероятная легенда о том, что эта смерть была клинической и писателя просто «предали земле раньше времени», до наступления биологической, необратимой кончины. Говорят, что при перезахоронении его тело увидели перевернутым в гробу, а руки — с искусанными пальцами и множеством заноз под ногтями. Будто бы Гоголь очнулся от летаргического сна, понял, что закопан живьем, и стал стучать и биться о стенки гроба. И только потом умер уже окончательно. Многие, в том числе деятели русской православной церкви, до сих пор считают, что это была расплата писателя за то, что своими произведениями, особенно «Вием», он «развратил целое поколение читающей молодежи».
Кстати, открытие в самом начале третьего тысячелетия памятника Гоголю на Малой Конюшенной улице, прямо напротив Казанского собора, многие считают символическим. Будто бы теперь Гоголь приносит вечное покаяние перед Богом.
Памятник, выполненный по проекту скульптора М. В. Белова и архитектора В. С. Васильковского, представляет собой грустную фигуру писателя, заключенного в тесную клетку ограды среди фонарей и деревьев, сквозь которые он, не глядя на Казанский собор, исподлобья наблюдает за суетой Невского проспекта.
Бронзовую фигуру печального писателя в городе прозвали «Тугодумом», а место встречи на Малой Конюшенной улице у памятника — соответственно — «У тугодума».
Еще одним незаурядным человеком из пушкинского литературного круга был дипломат, поэт-драматург, композитор — Александр Сергеевич Грибоедов.
Ознакомительная версия.
