Разумеется, историю Российской империи, с одной стороны, и историю британской Индийской империи — с другой, принято описывать в разных терминах. Первую — как историю подъема России собственными силами (ср. знаменитую строку Пушкина о Петре I: «Россию поднял на дыбы»), вторую — как историю колониального завоевания и колониального угнетения. Однако на самом деле между этими двумя историями гораздо больше общего, чем кажется на первый (привычный) взгляд. Петр I и его преемники «реформировали» (в другой интерпретации — «калечили», «ломали через колено») Россию, ориентируясь на западноевропейские образцы (в той мере, в какой они их понимали). И хотя инициатива исходила действительно от собственно российской власти, в преобразованиях России — и при Петре I и позже — большую роль играли разнообразные пришельцы из Западной Европы. А с некоторых пор и сами носители высшей власти в России были уже этнически более западноевропейцами (немцами), чем русскими. В Индии же, хотя «инициатива» преобразований пришла действительно извне, сами они осуществлялись далеко не только иноземцами (британцами), которые всегда были лишь в «подавляющем меньшинстве» среди местного населения. Столетнее (а в некоторых частях Индии почти двухсотлетнее) и достаточно успешное существование британской Индийской империи было бы невозможно без активного участия местных уроженцев в ее «строительстве» и функционировании.
Одним из важнейших результатов британского правления в Индии было возникновение нового типа людей — индийцев, получивших европейское (английское) образование. Люди этого типа постепенно принимали все большее участие в администрировании Индии — так что к концу британского правления они составляли уже большинство административного аппарата (что, в частности, позволило достаточно безболезненно произвести передачу власти в 1947 г.).
С европейским образованием в Индию пришли и европейские социально-политические идеи. Европейски образованные индийцы восприняли идеи социального равенства, прав человека, вообще — верховенства права, а также идеи конституционализма и представительной демократии. Именно в этом новом социальном слое постепенно вызрела идея, что Индия могла бы быть независимым от Британии государством. И именно представители этого слоя образовали политические партии, которые стали требовать — уже в XX в. — независимости для Индии. Но одна из проблем была в том, что эта новая, европейски образованная, элита воспроизвела в своих рядах культурное — точнее сказать, религиозное — многообразие Индии. Важнейшая линия разлома прошла между индусами, с одной стороны, и мусульманами — с другой. И этот раскол элиты привел в конце концов (не без содействия британцев) к разделу империи на два государства по религиозному признаку.
Важно отметить еще два момента.
Во-первых, возвращаясь к сравнению между Индией и Россией, надо сказать, что «западнические» преобразования Петра I и его преемников во многих отношениях были гораздо более радикальны, чем преобразования, произведенные в Индии британской властью. Ведь и Петр I и большинство его преемников были «своими», «местными» — и поэтому обладали значительной свободой действий (по присказке: «Чего стесняться в своем отечестве!»), в то время как британцы в Индии всегда осознавали себя лишь незначительным меньшинством чужеземцев среди огромного местного населения и реформировали подвластную им страну большей частью с осторожностью (особенно после восстания 1857–1858 гг., спровоцированного слишком радикальным «реформаторством»). В частности, традиционное российское православие в «петербургский» период было взято под жесткий государственный контроль и, по сути дела, надолго исключено из высокой культуры. В Индии же традиционные религии (индуизм, ислам, сикхизм, джайнизм и др.), как и многие традиционные социальные институты, почти не были стеснены британской властью. Некоторые современные историки обвиняют британцев как раз в том, что они якобы намеренно препятствовали развитию Индии, искусственно консервируя «феодальные порядки».
Во-вторых, следует иметь в виду, что европейское образование и вообще европейское влияние очень по-разному («неравномерно») проникало в разные области Индии. Так, раньше и интенсивней это влияние действовало в провинциях, управлявшихся непосредственно британцами, например в Бенгалии. Калькутта, основанная британцами в конце XVII в. (чуть раньше, чем Санкт-Петербург — Петром), уже в 1773 г. стала столицей всех подвластных британцам территорий в Индии. И не случайно Бенгалия (даже именно Калькутта) дала Индии Рабиндраната Тагора, одного из первых индийских поэтов, получивших международную известность.
В Калькутте, начиная с XVIII в., и особенно в XIX в., происходило интенсивное взаимодействие различных культур и, соответственно, развернулся широкий спектр отношений к этому взаимодействию. Мусульмане, у которых британцы отняли политическую власть над Бенгалией, замкнулись в своем традиционализме, не желая воспринимать культуру «неверных» христиан, и много позже им пришлось наверстывать упущенное. Среди индусов (для которых приход британцев значил всего лишь замену одной чужеродной власти на другую) были и крайние «западники», обращавшиеся в христианство и порой демонстративно отвергавшие все индийское и индусское; были и упорные традиционалисты, стремившиеся свести к минимуму уступки европейской культуре. Между этими двумя крайностями было немало промежуточных позиций, и многие выдающиеся деятели бенгальской культуры XIX в. проделывали сложную эволюцию в том или ином направлении. К концу века приобрели большое влияние различные течения так называемого «неоиндуизма», сравнимого с российским славянофильством: европеизированная элита бенгальцев-индусов почувствовала необходимость возврата к добританским традициям через преодоление (но и частичное использование) европейской культуры. В этом широком спектре идейная традиция, к которой принадлежал Тагор, занимала как бы срединное, «центристское» положение.
Род Тагора принадлежал к тем индусам, которые служили при мусульманской власти и способствовали созданию так называемого индусско-мусульманского культурного синтеза, а затем довольно рано вошли в контакты с европейцами. В одной из своих статей «Школа поэта» (1926) Тагор писал: «Моих предков принесла в Калькутту первая приливная волна изменчивой судьбы Ост-индской компании. С тех пор уклад жизни нашей семьи стал сочетанием трех культур: индусской, мусульманской и британской».
Дед поэта, Дварканатх Тагор (1794–1846), был одним из самых богатых людей в Калькутте, бизнесменом и общественным деятелем, другом Раммохана Райя (1772–1833), видного реформатора и основателя «Брахма-самаджа». Дело Р. Райя продолжил отец поэта, Дебендронатх Тагор (1817–1905). «Брахма-самадж» — своего рода «протестантская» секта, синтезировавшая в своем учении элементы индуизма, ислама и христианства. Она дала Бенгалии немало выдающихся людей. Только среди ближайших родственников Рабиндраната Тагора — несколько прославленных имен: старший брат — поэт и философ Диджендронатх Тагор (1840–1926), другой брат — литератор и музыкант Джьётириндронатх Тагор (1848–1925), сестра — литератор Шорнокумари Деби (1855–1932), двоюродные племянники — художники Гогонендронатх Тагор (1867–1938) и Обониндронатх Тагор (1871–1951) и др. Но Рабиндранат затмил своей славой всех прочих Тагоров.
В жизнеописаниях Тагора стало почти общим местом отмечать, что поэту «повезло» в смысле места и времени рождения. Под «местом» при этом понимают и Бенгалию в целом, где в XIX в. происходили плодотворные процессы взаимодействия культур, и Калькутту, бывшую средоточием этих процессов, и, наконец, дом Тагоров в Калькутте, где согласно индийским традициям жили и родители, и сыновья со своими семьями, дом, который был одним из центров бенгальской культуры. В этом доме Р. Тагор родился, в нем же он и умер 80 лет спустя.
Со временем рождения Тагору «повезло» в том смысле, что бенгальская культура к моменту его появления на свет находилась на таком этапе развития, когда накопленные силы уже готовы были проявиться в мощном взлете. Поистине счастлив гений, рождающийся в подобный момент истории: материал культуры уже подвергся как бы предварительной обработке, так что творцу есть из чего творить, и он не должен начинать с азов, но, с другой стороны, создано еще так мало и созданное еще так несовершенно, что гению есть где развернуться, есть возможность показать себя в полном блеске.
В литературе Тагор был наследником, по крайней мере, трех тысячелетий индийской словесности, и прежде всего ведических и санскритских традиций. Кроме того, за его плечами — несколько веков собственно бенгальской литературы. В то же время примерно за полвека до рождения Тагора в бенгальской литературе началась качественно новая эпоха, и как раз в 1860-е гг. эта эпоха вступила в пору своей зрелости.
