Через год он принялся за книгу и сочинял ее почти всю жизнь, — впрочем, только в свободное время: постоянно отвлекался ради других произведений, а также преподавал философию и медицину в разных университетах; к тому же долго был секретарем феррарского герцога — Эрколе II д’ Эсте…
Короче говоря, «Сто сказаний» («Ecatommiti» — греч.) Джиральди вышли в свет в 1565 году в Мантуе. Но действие обрамляющей новеллы привязано к тому, страшному 1528 и начинается в разграбленном Риме. Там, видите ли, объявилась еще и чума И вот несколько кавалеров и дам, спасаясь от Черной смерти, отплывают в Марсель. А на корабле, конечно, рассказывают по кругу занимательные истории.
То есть это как бы еще один «Декамерон», только очень угрюмый. Сюжеты сплошь уголовные, причем о преступлениях таких громоздких, что судебный приговор, самый что ни на есть законный, не утоляет нашу тоску о справедливости. Там есть, например, новелла (Седьмая в Третьей декаде) о венецианском военачальнике, по происхождению мавре, который вместе с одним прапорщиком — и подстрекаемый им — забил насмерть свою жену, прелестную и верную. Точней, убивал прапорщик (орудие убийства — чулок, наполненный песком), а мавр обрушил на труп жены потолок, чтобы все подумали: несчастный случай. Действительно — уличить злодеев суд не сумел, даже пытка не помогла. Оба впоследствии погибли, — но Богу пришлось пренебречь законодательством Республики, чтобы отомстить за невинность Диздемоны.
А в новелле Пятой декады Восьмой божественную справедливость (в смысле буквальном, то есть «Мне отмщение, и Аз воздам») проводит в жизнь император Священной Римской империи германской нации Максимилиан (правил в 1493–1519 гг.). Хотя все начинается с его же кадровой ошибки: «назначил губернатором Инсбрука одного своего приближенного по имени Джуристе». (Перевод А. Габричевского; не могу отделаться от подозрения, что имя персонажа — на самом деле прозвище, типа Законник.)
И дал ему пространный наказ: «…чтобы ты нерушимо и свято соблюдал правосудие… Никакое нарушение справедливости не получит у меня прощения», и т. д.
Так себе человечек был этот самый Джуристе — подхалим и карьерист. Однако же в новой должности проявил себя хорошо и городом управлял как следует, пока не случилось ЧП. Кстати — ходит такой слух, что Джиральди Чинтио извлек эту фабулу из какого-то судебного архива. Пересказывать ее, сами увидите, глупо, так что приготовьтесь к огромным цитатам.
«Случилось, что один тамошний юноша по имени Вьео изнасиловал одну юную гражданку Инсбрука, на что поступила жалоба к Джуристе, который тотчас же приказал его задержать, и после того, как юноша признался в насилии, совершенном им над девицей, приговорил его к отсечению головы согласно закону этого города, требовавшему подобного наказания для преступника этого рода даже в том случае, если бы он согласился жениться на своей жертве».
Замечаете, как излагает? Текст сугубо юридический. Приговор постановлен и должен вступить в законную силу. Но тут — неожиданная апелляция, и над уже решенным судебным делом громоздятся обстоятельства нового, более сложного.
«У юноши была сестра, невинная девушка, не достигшая восемнадцатилетнего возраста, которая, помимо того, что блистала исключительной красотой, обладала нежнейшим голосом, и прелестный облик сочетался в ней с женственной целомудренностью. Эпития — так звали ее, — услыхав, что ее брат приговорен к смерти, сраженная тягчайшим горем, решила попробовать, не удастся ли ей если не спасти его, то по крайней мере смягчить наказание. А так как они вместе с братом выросли под надзором одного старца, которого отец держал в доме, чтобы он преподавал им философию…»
Это нужно, чтобы мотивировать высокий теоретический уровень дальнейшей дискуссии; мотивировка слегка хромает: отчего, казалось бы, если получено такое образование, брату юрист-девицы самому не постоять за себя? — и Чинтио поясняет в скобках:
«…(как видно, брат ее плохо сумел этим воспользоваться), она отправилась к Джуристе и попросила его сжалиться над братом, приняв во внимание…»
Итак, доводы защиты:
«…и нежный его возраст, ибо ему еще не исполнилось шестнадцати лет, и его неопытность, и любовное томление, подстрекавшее его к насилию. Она доказывала ему, что, по мнению величайших мудрецов, прелюбодеяние, совершенное из любви, а не для оскорбления, заслуживает меньшей кары, чем ее заслуживает оскорбитель, и что это как раз относится к случаю ее брата… ко всему прочему, он, для искупления совершенного им проступка, готов жениться на этой девушке… И она полагает, что такой закон был установлен скорее для устрашения, чем для его соблюдения, ибо ей кажется жестоким карать смертью такой грех, который может быть достойно и свято искуплен к полному удовлетворению пострадавшего …»
Всегда и все в новеллах Чинтио общаются, как в зале суда на открытом процессе. Разумеется, и наш Джуристе отвечает Эпитии в том же духе и отметает ухищрения, — но это все ерунда. Он заворожен ее лицом и голосом (см. выше словесный портрет). Повествование оборачивается обвинительным актом:
«Ужаленный сладострастной похотью, он задумал совершить над ней то, за что приговорил Вьео к смерти»!
Он обнадеживает ее: дескать, надо все хорошенько обдумать (она бежит в тюрьму и обнадеживает брата), но при следующей встрече формулирует свою позицию без затей.
«— Я по закону не могу проявить к нему милосердия. Правда, что касается тебя, которой я хотел бы угодить, то, если ты (раз ты уж так любишь своего брата) захочешь ублаготворить меня собою, я готов даровать тебе его жизнь и заменить смертный приговор менее тяжким наказанием».
Коррупция в чистом виде — во всей силе своего инструментария. Далее — настоящий торг, словно речь — о взятке обыкновенной. Но с подтекстом похабным:
«На эти слова Эпития вся вспыхнула и сказала ему:
— Жизнь моего брата мне очень дорога, но куда дороже мне моя честь, и я скорее готова спасти его ценой своей жизни, чем ценою своей чести, поэтому бросьте эту бесчестную мысль. Но если я любой другой ценой могу вернуть себе брата, я это очень охотно сделаю.
— Иного пути нет, — сказал Джуристе, — кроме того, который я тебе назвал, и напрасно ты этим брезгуешь, ведь легко может случиться, что первые же наши встречи будут таковы, что ты сделаешься моей женой.
— Не хочу, — сказала Эпития, — ставить свою честь под угрозу.
— Почему под угрозу? — возразил Джуристе. Быть может, ты сама еще не представляешь себе того, что должно с тобою случиться. Хорошенько об этом подумай» и т. д.
Срок — сутки. Эпития уходит, бросив решительное «нет», однако же с оговоркой — «если вы на мне не женитесь». Заключенный братец на свидании в тюрьме окончательно сбивает ее с толку. Она-то к нему разлетелась: не правда ли, ты предпочтешь умереть, чем такой позор? А изнеженный мальчишка — в слезы, и ну «умолять сестру не соглашаться на его смерть (Формулировочка-то! психолог этот Вьео! тоже, выходит, из лекций крепостного гувернера кое-что почерпнул. — С. Л.), раз она может спасти его тем способом, который ей предложил Джуристе». (Безжалостное какое уточнение про способ; это не голос мальчишки — это скрип феррарской сухой иглы.)
Короче, возвратимся к протоколу:
«…на следующий день отправилась к Джуристе и сказала ему, что надежда, которую он ей подал, обещав на ней жениться после первых же объятий…»
Ссылка, вы понимаете, нарочито некорректная.
«…и желание освободить брата не только от смерти, но и от всякого другого наказания…»
Ставки растут!
«…заставляют ее полностью отдаться в его власть, и что она охотно это делает ради того и другого, но прежде всего требует, чтобы он обещал ей жизнь и свободу брата.
Джуристе, считая себя бесконечно счастливее любого человека, так как ему предстояло насладиться такой красивой и милой девушкой (Вроде как чувства играют! а не то что холодные руки, ясная голова. — С. Л.), сказал ей, что он подтверждает прежнее свое обещание (Оборот, однако ж, безукоризненный. — С. Л.) и что он вернет ей (Слушайте! слушайте! — С. Л.) освобожденного из тюрьмы брата на следующее же утро после ночи, которую она с ним проведет.
И вот, поужинав вместе, Джуристе и Эпития легли в постель, и злодей получил от нее полное наслаждение, но, прежде чем лечь с девушкой, он вместо того, чтобы освободить Вьео, приказал немедленно отрубить ему голову».
Я же говорил: тот еще тип. Прежде, прежде чем лечь — обратите внимание, — распорядился, до! Чтобы, значит, не передумать, разнежившись? Или для вкуса: вот ты, дескать, стараешься тут ради братца — старайся, надейся… знала бы ты, каков он сейчас.
Или еще как-нибудь так рассуждал, юрист растленный: уступаю страсти, но не поступаюсь принципами; главное — диктатура закона; ну, а девушки — а девушки потом.
