Итак, я режу бобы один за другим – чик, чик, чик, чик, чик – все отдают мне бобы, я порезал уже штук шестьдесят, и тут приходит начальница и говорит: «Что это ты делаешь?»
Я говорю: «Посмотрите, какой способ резки бобов я придумал!» – и в этот самый момент вместо боба я подставляю под нож палец. Кровь течет, заливает бобы, все орут: «Ты только посмотри, сколько бобов ты испортил! Какой дурацкий способ!» и т.д., и т.п. Так что усовершенствовать свой способ мне так и не удалось, хотя можно было сделать его проще, используя какое-нибудь защитное приспособление или что-то вроде того; но нет, шанса усовершенствовать мой способ мне не дали.
Было у меня еще одно изобретение, которое столкнулось с подобной проблемой. Для какого-то картофельного салата нам приходилось нарезать на кусочки уже приготовленный картофель. Картошины была влажные и слипались, их трудно было нарезать. Я подумал, что было бы здорово, если бы несколько ножей, закрепленных на подставке параллельно друг другу, опускались и разрезали бы сразу всю картошину. Я долго размышлял об этом и наконец придумал: нужно закрепить на подставке параллельные отрезки проволоки.
Я отправился в хозяйственный магазин, чтобы купить ножи или проволоку, и там увидел именно такое приспособление, которое хотел сделать: оно предназначалось для резки яиц. Когда в следующий раз мне принесли картофель, я достал свою яйцерезку, быстренько порезал весь картофель и отправил его к шеф-повару. Шеф-повар был немцем. Это был здоровый видный мужчина, Король Кухни; он ворвался ко мне в ярости, причем синевато-багровые вены на его шее вздулись до такой степени, что, казалось, вот-вот лопнут. «Что случилось с картофелем? – орет он. – Почему он не порезан?»
Порезать-то я его порезал, но картофель слипся. Он говорит: «И как я должен разделять его?»
– Опустите его в воду, – предложил я.
– В ВОДУ? ИДИООООООООООООООООТ!!!
В другой раз мне в голову пришла действительно хорошая идея. Когда я работал портье, мне приходилось отвечать на телефонные звонки. Когда поступал звонок, раздавалось жужжание, а на пульте управления опускался один из клапанов, так что можно было определить, по какой линии поступил звонок. Иногда, когда я помогал женщинам выставлять столы для бриджа или после обеда сидел на парадном крыльце (в это время телефон звонил редко), я оказывался довольно далеко от панели управления, когда раздавался звонок. Я несся, чтобы снять трубку, но стойка была сделана так, что для того, чтобы попасть к панели управления, нужно было немножко спуститься, потом обойти стойку, зайти за нее и только тогда можно было увидеть, по какой линии поступил звонок – на это требовалось определенное время.
Так вот у меня появилась хорошая мысль. К клапанам на щите управления я привязал нитки, протянул их через стойку и спустил вниз. К каждой нитке я привязал небольшую бумажку, а ту часть телефона, в которую нужно было говорить, я поставил на верх стойки, чтобы ее можно было взять снаружи. Теперь, когда поступал звонок, я мог определить, какой клапан опустился, так как я видел, какая бумажка поднялась, соответственно я мог ответить на звонок, не заходя за стойку, и экономил время. Конечно, мне все равно приходилось заходить за стойку, чтобы подключить нужную линию, но я, по крайней мере, отвечал на звонок. «Минуточку», – говорил я, забегал за стойку и подключал нужную линию.
Я думал, что мое устройство совершенно, но однажды мимо проходила начальница и сама захотела ответить на звонок, но не смогла сделать это: мое устройство оказалось слишком сложным. «Что здесь делают все эти бумажки? Почему телефон стоит с этой стороны? Почему ты не… ааааааааааа!»
Я попытался объяснить – ведь это была моя родная тетя, – что причины, почему этого нельзя делать, нет, но ведь это невозможно объяснить умному человеку, который управляет отелем! Вот так я узнал, что ввести в эксплуатацию что-то новое в реальном мире совсем не просто!
В МТИ у всех различных студенческих сообществ[2] были «дымари», где они старались заполучить от новых первокурсников обещание вступить в их сообщество, поэтому летом перед началом моей учебы в МТИ меня пригласили в Нью-Йорк на встречу еврейского сообщества Фита-Бета-Дельта. В то время, если ты был евреем или воспитывался в еврейской семье, шанса попасть в другое сообщество у тебя не было. Никто больше на тебя даже и не посмотрел бы. Я не особо стремился присоединиться к другим евреям, а ребят из сообщества Фита-Бета-Дельта не слишком заботило то, еврей ли я, – на самом деле я во всю эту чепуху не верил и уж ни в коей мере не был религиозным. Как бы то ни было, парни из сообщества задали мне несколько вопросов и посоветовали заранее сдать экзамен по исчислению за первый курс, чтобы не слушать этот предмет – совет оказался очень хорошим. Мне понравились ребята из сообщества, которые приезжали в Нью-Йорк, и впоследствии я поселился в одной комнате с двумя парнями, которые уговорили меня вступить в их сообщество.
В МТИ было еще одно еврейское сообщество, которое называлось САМ. Члены этой общины решили отвезти меня в Бостон, чтобы я мог побыть вместе с ними. Я принял приглашение и на первую ночь остановился в комнате на втором этаже.
На следующее утро я выглянул из окна и увидел, что по лестнице поднимаются два парня из другого сообщества (с которыми я встречался в Нью-Йорке). Ребята из Сигма-Альфа-Мю выбежали, чтобы поговорить с ними, и разгорелся жаркий спор.
Я заорал из окна: «Эй, я должен остаться с теми парнями!» и поспешно выбежал из общежития, не понимая, что они соперничали друг с другом и пытались повлиять на меня, чтобы получить обещание присоединиться к их сообществу. Я не ощущал никакой благодарности за устроенную для меня поездку да и вообще ничего в этом роде.
Сообщество Фита-Бета-Дельта почти распалось за год до этого: его раскололи пополам две различные клики. Члены одной клики были видными ребятами, любили ходить на танцы, а после гонять на машинах и т.п. Другая же клика состояла из ребят, которые только учились и больше ничего, даже на танцы никогда не ходили.
Прямо перед моим вступлением в сообщество у них прошло большое собрание, во время которого они пришли к важному компромиссу. Они решили собираться вместе и помогать друг другу. Они установили определенный уровень оценок, которого должен был придерживаться каждый. Если кто-то не дотягивал до этого уровня, парни, которые все время учились, должны были научить его и помочь ему выполнить всю работу. С другой стороны, на танцы должны были ходить все. Если кто-то из парней не знал, как назначить свидание, другие парни назначали это свидание для него. Если кто-то не умел танцевать, они учили его танцевать. Одна группа учила другую думать, тогда как вторая учила первую быть компанейскими ребятами.
Это было как раз для меня, поскольку я был не слишком компанейским. Я был настолько робким, что, когда мне приходилось забирать почту из ящика и проходить мимо старшекурсников, которые сидели на ступеньках с девушками, я просто цепенел: я не знал, как пройти мимо них! Не помогало даже то, если девушка говорила: «А он симпатичный!»
Вскоре после этого второкурсники пригласили своих девушек и их подруг, чтобы они научили нас танцевать. Гораздо позже, один парень научил меня водить его машину. Они немало потрудились, чтобы сделать из нас, интеллектуалов, светских львов, то же можно сказать и о нас. Баланс получился недурной.
Мне было немного сложно понять, что же в точности значило быть «компанейским». Вскоре после того, как эти компанейские ребята научили меня, как вести себя с девушками, я увидел в ресторане, где я однажды обедал, симпатичную официантку. С неимоверными усилиями я наконец собрался с духом и пригласил ее составить мне пару на следующих танцах в сообществе, и она согласилась.
В сообществе, когда мы разговаривали о парах на следующие танцы, я сказал парням, что на этот раз им не нужно назначать для меня свидание – я уже сделал это сам. Я жутко собой гордился.
Когда старшекурсники узнали, что я назначил свидание официантке, они пришли в ужас. Они сказали мне, что это невозможно и что они назначат мне свидание с «подходящей» девушкой. Они заставили меня чувствовать себя так, словно я поступил очень плохо, в общем, пошел по дурной дорожке. Они решили взять ситуацию в свои руки. Они отправились в ресторан, нашли официантку, отговорили ее от свидания и нашли мне другую девушку. Они пытались воспитать своего, так сказать, «блудного сына», но я думаю, что они были не правы. Тогда я был всего лишь первокурсником, и мне не хватило уверенности в себе, чтобы остановить их и не позволить отменить мое свидание.
Когда я дал им обещание вступить в их сообщество, начались всевозможные шуточки. Например, однажды они, завязав нам глаза, отвезли нас за город в середине зимы и оставили у замерзшего озера примерно в сотне футов от дороги. Мы оказались в центре абсолютного нигде – ни домов, ни вообще ничего, – и мы должны были найти дорогу обратно к сообществу. Мы были немного напуганы, так как были молоды и, в основном, молчали – за исключением одного парня, которого звали Морис Мейер. Его вообще был невозможно заставить перестать шутить, каламбурить и изменить свое радостно-счастливое отношение типа: «Ха, ха, о чем переживать-то? Разве это не забавно?!»
