Журнал класс - Политический класс 39

Внешняя политика как объект приватизации

Приблизительно до середины 80-х годов ХХ века теория и практика международных отношений являлись элитарным занятием для интеллектуально вышколенных профессиональных каст, определявших и осуществлявших внешнеполитический курс Российской империи и СССР. Управление этой специфической сферой жизни государства основывалось на исторических традициях, глубоком понимании национальных интересов, готовности служить им верой и правдой. Круг вовлеченных и посвященных людей, выдерживавших испытание на соответствие взыскательным требованиям дипломатического искусства, был ограничен строгими внутрикорпоративными правилами, социально-рекрутской базой, самим элитарным духом профессии, веками остававшейся привилегией аристократии — сначала потомственной, родовитой, а затем искусственно выращенной, номенклатурной. П лодотворное равновесие между преемственностью и новациями во внешнеполитической стратегии государства поддерживалось усилиями ума и воли выдающихся личностей с высочайшим чувством ответственности. Все это, подкрепленное материальной и культурной мощью страны, делало такую стратегию единой, цельной, концептуально оснащенной, пусть и не застрахованной от ошибок и просчетов. Она была сущностным признаком великой державы, формой присутствия на международной арене, постоянным напоминанием соперникам о том, что пренебрежение интересами Российской империи и СССР, не говоря уже о прямом посягательстве на них, — очень дорогое и сомнительное удовольствие. С итуация изменилась в одночасье в 1991 году. С крушением Советского Союза, повлекшим за собой эйфорический период братания с Западом, российские верхи фактически упразднили внешнюю политику государства. Развал этой институции производился системно, непосредственно затронув ее фундаментальные, доктринальные и организационные основы. Быстро и адекватно компенсировать массовый исход высококвалифицированных кадров из МИДа было невозможно. Не только потому, что на заполнение образовавшихся вакуумных зон в таком сложном и тонком организме требовалось время, но и потому, что работа там лишилась прежнего большого смысла, а то, что пришло ему на смену, выглядело постыдным контрастом. Иначе и не назовешь бурную деятельность, вдохновляемую стремлением беспрекословно следовать указаниям Запада в рамках новой внешнеполитической доктрины под названием »Yes, sir!». К онечно, соответствующие установки спускались с кремлевских высот, где тогда вообще не имели понятия о сущности и функциях внешней политики… Нет, не великой державы, а хотя бы рядового суверенного государства. В 90-е годы ХХ века президент России не обременял ни себя, ни свой ближний круг раздумьями о размерах и значении доставшегося ему громадного исторического наследства, о колоссальной ответственности за его сохранение, о трагической сути момента. Он сознательно и методично демонстрировал это в ходе своих зарубежных визитов, оставивших в сердцах европейцев и американцев наряду с чувством глубокого удовлетворения некое смущение и настороженность. Новый сюрреалистический стиль публичного поведения, выразившийся в многочисленных эскападах Бориса Николаевича и заставлявший его соотечественников съеживаться от стыда, поставил перед Западом резонный вопрос: а насколько вменяема сама Россия, если она терпит такое? В се это насаждало соответствующую атмосферу в российском правящем классе, растлевало государеву челядь, упраздняло нравственные стандарты. В не этого злокачественного процесса не могла остаться ни одна управленческая структура. В том числе МИД, где мастеров своего дела остается все меньше. Работать там стало неинтересно и унизительно. Служение Отечеству было подменено обслуживанием его недругов, а иметь иное — некомпрадорское — представление о целях международной политики России запрещалось. Попытки мыслящих и честных людей открыть начальству глаза на безумие происходящего пресекались на корню либо влекли за собой оргвыводы. Э то лишь подтверждало старую истину: наивно считать поправимым заблуждением деяния человека, который прекрасно ведает, что творит. В высшее руководство МИДа, как и в высшее руководство страны, спешно призвали либеральных дилетантов: для разрушения особый профессионализм не требовался, а если и требовался, то, скорее, профессионализм подрывника. Ближайшие последствия этого набора оказались плачевными. О дновременно происходил не менее опасный процесс децентрализации, рассредоточения и дробления внешней политики России. Эту стратегическую отрасль жизнедеятельности государства стали растаскивать и приватизировать все кому не лень — министерства, ведомства, агентства, регионы, корпорации, предприятия, общественные организации, олигархи, маргиналы различных мастей. Их в политических учебниках уважительно величают «новыми акторами» (слава богу, не актерами) международных отношений. При этом не принято говорить, что они преследуют специфические цели, зачастую не имеющие ничего общего с благом народа и интересами государства. И стремятся добиться их любой ценой. С начала 90-х годов ХХ века для оправдания всех гадостей, которые хлынули в нашу страну после уничтожения «железного занавеса» и на которых в ущерб России быстро научилась наживаться мизерная часть общества, была придумана формула: «С этим ничего не поделаешь, это — глобальное явление». Кое для кого она удобна не только конвертируемостью в совершенно осязаемую прибыль, но и внешним правдоподобием. Ведь в мире действительно происходит много такого, с чем трудно справиться и с чем примиряются как с неизбежным злом. О днако почему-то нечасто вспоминают, что по-настоящему суверенные страны, не желающие потерять свою культурно-историческую суть и свое будущее, защищаются от опасных феноменов глобализации всеми доступными средствами, жестко и последовательно. Они готовы сотрудничать с теми, кто борется с аналогичными проблемами и хочет делать это сообща, на взаимоприемлемой основе. С теми же, кто пытается внушить или навязать им другое понимание того, как нужно жить и что ненавидеть, разговор бывает короткий и не всегда вежливый. Когда, к примеру, в январе 1979 года американский президент Джимми Картер попенял руководству Китая за нарушение прав человека и ограничение свободы выезда из страны, Дэн Сяопин в ответ с готовностью согласился послать в США «миллионов десять китайцев». После этого у моралиста Картера исчезло желание читать Пекину нотации. Т акой способ общения с внешним миром — привилегия сильных государств с развитым инстинктом самоуважения и чувством ответственности перед своими подданными. В се обратимо под луной. К сожалению и к счастьюНа рубеже третьего тысячелетия (и это символично) Россия после катастрофического поражения, кажется, стала нащупывать пути к обретению именно такого, единственно возможного, спасительного для нее статуса. В любой иной роли Россия перестанет быть Россией. Во всяком случае, она не может постоянно находиться между жизнью и смертью, в состоянии «больного человека Европы», чья судьба решается то ли консилиумом врачей, то ли собранием душеприказчиков. Не надо сетовать ни на явный недостаток желающих помочь России исцелиться, ни на явный избыток жаждущих разделить ее наследство. Надо просто сделать так, чтобы эти две противоположные задачи окончательно потеряли актуальность. То есть выздороветь и прочно встать на ноги. Не для того, чтобы пугать своей силой, а для того, чтобы не искушать своей слабостью. Д умать, что это уже произошло, — самая вредная иллюзия на сегодняшний день. Точку невозврата к 90-м Россия не прошла, и неизвестно, когда пройдет. Могущественные финансово-политические кланы, сформировавшиеся в те времена и тайно помышляющие об их реставрации, ставили и будут ставить во главу угла личные, хищнические интересы. Эти люди, лишь сделав вид, будто подчинились путинским правилам игры, ждут малейшей слабинки со стороны государства и государственников, чтобы перейти в контрнаступление. Природа их аппетитов от веку такова, что они не поддаются добровольному самоограничению. Предел им может быть поставлен только извне — либо снизу народом, либо сверху властью. Первый вариант — простой, кровавый, высокозатратный и в итоге непредсказуемый. Второй — эволюционный, долгосрочный, сложный в реализации и не обязательно обреченный на успех. Е сть и третий вариант — снова отдать все на откуп необузданной стихии рынка со всеми как уже испытанными, так и еще не вкушенными нами последствиями во внутренней и внешней политике страны. В ыбор есть. Критерий его верности только один — могущество, благополучие, безопасность России, ее духовное здоровье и уверенность в завтрашнем дне. Все остальное, включая средства продвижения к этому идеалу, — вторичное. И сходя именно из такой философии, следует выстраивать наши отношения с окружающим миром. Исторические предания или новомодные теории, связанные с проблемой цивилизационной идентификации России, ничего не стоят, если они мешают достижению главной цели — сохранения, приумножения, процветания российского народа. Пусть Россия называется как угодно — Европой или Азией, Севером или Югом — лишь бы жилось в ней достойно и счастливо не микроскопическому слою общества, а всем ее гражданам. М ы исчерпали лимиты на альтруистические подвиги и жертвы во имя всемирного торжества коммунизма, во имя счастья гренадских крестьян, во имя безумных планов наших мнимых идеологических союзников, во имя дружбы с Западом и собственных либеральных экспериментов. Пришло время позаботиться прежде всего о себе или только о себе. Альтернативы жесточайшие реалии нынешней и грядущей мировой политики, которая неумолимо возвращается к Гоббсу и Дарвину, нам не оставляют. У бедительным симптомом этого процесса является признание ведущими западными державами провозглашенной в явочном, одностороннем порядке независимости Косово. Удивляет не столько сам этот факт, сколько отождествление его многими российскими и зарубежными аналитиками с уникальным событием, неким рубежом, знаменующим тотальный крах международного права, отмену всех правил игры на мировой арене. Н ичего подобного в так называемом косовском прецеденте нет. Он — всего лишь очередное, но не последнее подтверждение тех международных процессов, точная дата запуска которых хорошо известна — 1991 год. После развала СССР — великой и громадной державы с, казалось бы, незыблемыми границами, безоговорочно узаконенными историей, международным правом и реальным положением вещей — уже ничто не способно ни изумлять, ни претендовать на наименование «прецедент». В се то, что происходило после 1991 года, есть стихийное, масштабно разрастающееся вторжение в международную практику принципа «теперь все возможно и все дозволено». Уничтожение СССР — это неотразимо соблазнительный образец для клонирования, это приведенный в действие «ключ на старт» цепной реакции с неуправляемыми последствиями, это обесточивание одной из гигантских систем защиты человечества от хаоса и самоликвидации. Еще проще — это срыв сургучной печати «Не открывать ни при каких обстоятельствах!» с крышки ящика Пандоры. П одобное безумие, несовместимое с элементарным здравым смыслом, которое овладело сознанием далеко не глупых людей, облеченных колоссальной властью, вызывает только страх и недоумение. Однако куда больше удивляют рафинированные интеллектуалы, находившиеся и находящиеся рядом с сильными мира сего. Уж они-то могли бы с помощью профессионального анализа вполне очевидных — хотя бы с точки зрения общечеловеческого опыта — вещей восполнить недостаток провидческих талантов или исторического образования у тех, кто принимает глобально значимые решения. Трудно предположить, чтобы высокопоставленные консультанты по обе стороны «железного занавеса» не понимали или не догадывались о масштабах и разрушительной тектонике последствий исчезновения СССР. Еще труднее допустить, что такие матерые поклонники Realpolitik, как евроатлантические лидеры последней четверти ХХ века и их просвещенная обслуга, всерьез восприняли наивный лепет Фукуямы о «конце истории» и в согласии с этой теорией стремились уничтожением тоталитарной «империи зла» облагодетельствовать мир, провозвестив пришествие либеральной «империи добра». А если все всё понимали и обо всем догадывались, тогда форсированный демонтаж биполярного порядка остается объяснить либо азартом игроков, потерявших контроль над ходом большой игры, либо злым умыслом, заведомо подчинившим себе самые изощренные способности человеческой мысли. И спытание однополярностью: интеллект проигрывает искушениюНаступившая после 1991 года однополярность поначалу, признаться, не отнимала надежду на понимание Соединенными Штатами свалившейся на них ответственности за поддержание хотя бы на прежнем уровне стабильности и безопасности на планете. Эта ответственность — после утраты Москвой возможности осуществлять глобальные функции «второго полицейского» — должна была бы даже не удвоиться (как вроде бы подсказывала арифметическая логика), а удесятериться (как того требовала более сложная геополитическая философия). К онечно, такой беспрецедентный вызов предполагал адекватный, интеллектуально емкий и творческий ответ. Верилось, что у американских и других западных мозговых трестов есть соответствующий потенциал, которым они готовы поделиться с первыми лицами страны. (Я и сейчас думаю, что такой потенциал был и остается. Другое дело, что именно и насколько востребовано в нем действующими политиками.) Поскольку, однако, интеллектуальные элиты исповедуют разные взгляды и разные моральные ценности, проблема заключалась в том, кто в нужное время и в нужном месте окажется ближе к уху американского президента или влиятельных представителей высшего руководства государства. Следует, разумеется, учитывать и то, что вашингтонская администрация подбирает себе консультативную команду не только, а иногда не столько по отменному качеству профессиональной подготовки, сколько по критериям лояльности уже заранее выбранному курсу. П орой создается впечатление, что при всех недюжинных и целенаправленных усилиях США по развалу СССР столь стремительное достижение результата застало их врасплох. Они оказались не вполне готовыми ни психологически, ни концептуально к быстрому и радикальному пересмотру своей международной политики в быстро и радикально изменившейся ситуации. На огромной части мирового пространства почти мгновенно образовался вакуум, поставивший перед Вашингтоном головоломный вопрос: как и чем его заполнить? Времени на его трезвое, спокойное, глубоко продуманное решение было очень мало. А в цейтноте обычно совершаются ошибки, часто — непоправимые. Даже великими гроссмейстерами, к числу которых, на беду, не относились ни Рейган, ни Буш-старший, ни Клинтон. В прочем, многие на Западе до сих пор не видят никакой ошибки в разрушении Советского Союза и в последующей хищнической и оголтелой эксплуатации результатов этой пирровой победы. Возможно, они будут думать так до тех пор, пока у них не спадут шоры с глаз. Пример Косово таких людей, судя по всему, ни в чем не убеждает, кроме одного — «мы на верном пути». Видимо, нужны более осязаемые и затрагивающие их лично доказательства неумолимого приближения человечества к гибели. Ну что ж, если так пойдет и дальше, эти доказательства не заставят себя ждать. О днополярность оказалась непосильным интеллектуальным и нравственным испытанием для американских лидеров. Не похоже, к сожалению, и на то, что его выдержало западное академическое сообщество, призванное поставлять «наверх» идеи если не для адекватной реализации, то по крайней мере для размышления. Будем тем не менее справедливы: среди американских и европейских ученых были те, кого глубоко тревожили ближайшие и отдаленные последствия внезапного разбалансирования мирового порядка. Но их голоса никто не хотел слышать — они тонули в мощном слаженно-восторженном хоре, исполнявшем «Оду к радости». Этот музыкальный парафраз «конца истории» славил торжество света демократии над тьмой деспотизма. И конечно, перспективу небывало счастливого устройства этого наилучшего из миров. М ногим казалось, что триумфальное шествие праздника истории по странам Евразии будет длиться вечно. Эмоциональное впечатление от краха Советского Союза, как чего-то невероятного и эпохального, было настолько сильным, что породило на Западе ощущение великой, всемирно-исторической победы, ощущение, не лишенное сходства с массовым психозом. Он охватил практически всех — и либеральных фундаменталистов, и надпартийных прагматиков. Победные трофеи настолько кружили голову, что никто не нашел в себе трезвой смелости предложить Западу добровольно отказаться от части из них во имя долгосрочных глобально-стратегических, а не сиюминутных целей. Во имя более гармоничного, более упорядоченного, более справедливого и поэтому более безопасного будущего. С пособностью не поддаться этому опьянению обладали лишь единицы. Но на балу победителей они были совершенно не к месту, поскольку мешали веселью. Я щик Пандоры: наполовину пуст или наполовину полон? Т еперь никто не знает, как закрыть ящик Пандоры, каких усилий и скольких лет это потребует. И возможно ли такое в принципе. На сей счет имеются сомнения. Их едва ли мог бы рассеять даже единодушный отказ Запада от признания независимости Косово, то есть от курса на попрание суверенитета и целостности Сербии. Повторим: и без Косово накопились и будут повсеместно накапливаться метастазы, экспортируемые злокачественным новообразованием под названием «однополярная диктатура». Суть этой злокачественности не только в том, что разрушаются и без того ослабленные иммунно-защитные механизмы глобальной системы международных отношений (и прежде всего ООН), но и в том, что за счет искусственного и насильственного дробления жизнеспособных субъектов мировой политики плодятся несостоятельные государства, сеющие вокруг себя бесчисленные проблемы и опасные недуги. В начале 1990-х годов еще сохранялись иллюзии относительно искренности желания США озарить бедствующую часть человечества светом самого высокого в мире «маяка свободы» и понести ради этой благородной идеи немалые расходы. Россияне простодушно надеялись, что их неофитический порыв в сторону Запада и дружные покаяния за свой неправильный исторический путь будут оценены по достоинству. Им помогут построить новый мир, примут в европейскую семью и простят их, как блудных детей, вернувшихся и повинившихся за попытку жить своим умом. П остроить новый мир нам действительно помогли — мир, в котором несколько десятков человек в мгновение ока присвоили себе создававшиеся веками и принадлежавшие народу богатства. У России появилась возможность гордиться тем, что она стала страной миллиардеров, принесших людям сво*оду… свободу от нажитого тяжким, честным, долгим трудом. Эта свобода обернулась катастрофической убылью населения, системным распадом экономики, включая оборонный комплекс, тотальной криминализацией, культурным упадком, нравственным растлением и дегенератизацией общества, особенно молодежи. Н о это еще не все. Результаты победы такой разновидности капитализма нужно было сделать полными, окончательными и необратимыми. Ради этого российские нувориши не останавливались ни перед чем. Их стратегическая задача состояла в установлении контроля над всеми, в первую очередь базовыми, жизненно важными сферами деятельности государства. Чтобы превратить его в наемного агента, гаранта сохранения и приумножения баснословных состояний. И в 1990-е годы они этого добились. Под их диктатом оказалась вся внутренняя и внешняя политика России, следствием чего явились разграбление ресурсов, форсированная приватизация целых производственных отраслей, умопомрачительные финансовые махинации, расстрел парламента, чеченская война, шквал сепаратизма, небывалый размах организованной преступности, монополизация СМИ, «успешные» перевыборы президента, принятая по отношению к Западу доктрина «чего изволите? » и т. д .Теми, кто пытался всерьез сопротивляться новым хозяевам России, пополнялись ряды безработных, обанкротившихся, впавших в безвестность, безвременно ушедших в мир иной. Вставать у «серьезных» ребят на пути было смертельно опасно и требовало настоящего мужества. Поэтому месту на погосте многие предпочитали поиск возможностей наняться к ним на службу, чтобы хоть что-то перепадало с барского стола. И это, надо признать, не всегда были крохи. Т яжелая болезнь России затянулась, чем не преминул воспользоваться Запад. Он сбросил белый халат врачевателя, и под ним оказался натовский мундир. Нам совершенно четко показали наше место в мировой табели о рангах и совершенно внятно объяснили, чем грозят наши потуги подняться с колен и выше. Было сделано все, чтобы укрепить нас в убеждении: изначальным объектом массированного удара со стороны Запада был не только коммунизм, но и Россия. В отличие от нас, россиян, завзятых «европейцев», услужливо бросившихся доказывать себе и всему миру универсализм общечеловеческих (то есть западных) ценностей и их преимущества над посконной совковой цивилизацией, «отсталый третий мир» безошибочно догадался о глубинной, фундаментальной, драматической сути того, что случилось в 1991 году и позже. На крах биполярного порядка, повлекший за собой глобальную тиранию единственного сверхдержавного полюса, Восток отреагировал, скорее, инстинктом самосохранения, чем разумом. И сделал это быстро и жестоко. Э та реакция только набирает силу, превращаясь из оборонительной в наступательную, агрессивную, принимая планетарные масштабы и изощреннейшие формы. Она, развиваясь по своей внутренней, автономной логике, уже теряет управляемый, организованный, идейный характер и все заметнее эволюционирует в иррациональном направлении. По сравнению с этим антизападным феноменом классическое национально-освободительное движение, воплощенное в институциональных структурах и возглавляемое вменяемыми лидерами, являлось проблемой, вполне поддающейся контролю, то есть наименьшим злом, о котором сейчас остается лишь мечтать. И даже нынешний сетевой терроризм, приносящий больше страха, чем жертв, — не самое жуткое из того, что может ожидать человечество в будущем. А вот если (или, не дай бог, когда) террористы, используя шансы, щедро предоставляемые либеральной рыночной экономикой эпохи глобализации с ее священным принципом «все на продажу», получат доступ к новейшим технологиям массового умерщвления всего живого, то тогда и начнется настоящий Апокалипсис. Тем более что производство подробнейших инструкций о том, как устроить его покруче, поставлено в Голливуде на поток, причем, к прискорбию, выдающимися мастерами кинематографа. Н а гневный протест Востока против «конца знакомого мира» США отвечают с нарастающей асимметричностью, закручивая спираль глобального насилия. Отсутствие организованного сопротивления со стороны крупных держав быстро приучило Вашингтон действовать, не считаясь ни с союзниками, ни с соперниками, ни с международным правом. Но не стоит поэтому изображать США исчадием ада. Американцы в принципе делают почти то же, что делала бы на их месте любая другая держава, свободная от внешних факторов сдерживания, которые были бы достаточно внушительными, чтобы уберечь от соблазна игнорировать их, и от иллюзии, что это можно позволить себе, ничем не рискуя. В се это приводит к тому, что мировая политика теряет одну за другой и без того не очень надежные системы защиты от анархии, хаоса, войны. В строительство этих систем были вложены громадный труд, тяжкий исторический опыт ошибок скорбных и великая жажда навсегда избавить человечество от вероятности повторения страшного суда 1939-1945 годов. В ысшим воплощением здравомыслия политиков и интеллектуальных усилий лучших умов мира стала Организация Объединенных Наций. Она при всех своих неудачах оказалась самым успешным в истории претворением в жизнь мечты философов о вечном мире. Отчасти потому, что ей предшествовала вселенская трагедия, пронзившая души ужасом и скорбью, заставившая людей понять, что картину следующей мировой войны не в состоянии нарисовать даже апокалиптическое воображение. О днако миросберегающий механизм ООН справлялся со своими функциями не только и не столько поэтому. В конце концов Лига Наций тоже образовалась вследствие беспрецедентно масштабной для того времени катастрофы, и над созданием этого инструмента предотвращения войн трудились интеллектуалы, не менее выдающиеся, чем проектировщики Ялтинско-Потсдамской системы. Охранительный потенциал ООН как одной из несущих опор этой системы в отличие от Лиги Наций, олицетворявшей Версальско-Вашингтонский порядок, обеспечивался появлением принципиально новых факторов общеглобального характера — двух уравновешивавших друг друга сверхдержав и ядерного оружия. Это, в свою очередь, делало более эффективным международное право, воспитать уважение к которому, как свидетельствует история, способны не столько идеалы, мораль и просвещенность, сколько сила, воля и страх. Ч то России к лицу? С егодня, когда мы, кажется, поняли, чего лишились, и, возможно, уже смирились с этим, на повестке дня встает вопрос о том, чего мы наверняка лишимся, если кардинально не поменяем философию восприятия глобальных процессов и не осознаем, что определять меру и необходимость участия или неучастия в них России должна не чужая воля и чужие интересы, а наша собственная стратегия — трезвая, гибкая и абсолютно эгоистичная. Н е Россия виновата в том, что Ялтинско-Потсдамскую систему сменила Антисистема, в которой право силы попирает силу права как никогда разнузданно и бездумно. Не Россия виновата в том, что вслед за биполярной эпохой может почить в бозе и эпоха ООН. Не Россия виновата в том, что в мире вновь актуальны девизы «каждый за себя», «спасайся, кто может» and the devil take the hindmost. Е сли в чем и виновата Россия, так только в одном: она позволила себе стать слабой, а другим — воспользоваться этим. Однако время стенаний по этому поводу прошло. Бывшей и (верю) будущей великой державе не к лицу страдальческая риторика обиженного человека. А что же России к лицу? Процветание. Достоинство. Мудрость. Спокойная уверенность в своей силе, которая должна быть такой, чтобы ни у кого не вызывать ни малейших сомнений и именно поэтому исключить необходимость ее применения. Р астущую потребность в таком взгляде на вещи подтверждает не столько косовский казус, сколько органичная встроенность его в длинную вереницу явлений, наблюдаемых после 1991 года и не сулящих России ничего хорошего. Трудно не заметить, что хронологически факт провозглашения независимости Косово находится в обрамлении международных событий, внутренняя связь между которыми невольно бросается в глаза. Хотя их слишком много, чтобы перечислять или считать случайным стечением обстоятельств, все же не могу удержаться от мысли об одном странном совпадении. Совершенно не исключаю, что это действительно совпадение. Но меня тем не менее так и подмывает по-обывательски подивиться той прихотливой игре случая, которая заставила американцев «по техническим соображениям» сбить антиракетой свой собственный спутник аккурат накануне дня объявления косовской незалежности. Но если эти странные совпадения здесь ни при чем, то моего воображения хватает лишь на робкую гипотезу: а может, это «дружеский» совет тем, кто вздумает усомниться в праве косоваров на самоопределение, а Соединенных Штатов — на явочное предоставление его путем расчленения Сербии? В овсе не настаиваю, что это — не досужие домыслы. Но иногда они тоже не помешают — хотя бы как узелок на память. Просто так. На всякий пожарный… Чтобы потом не жалеть о том, что мы где-то опять проглядели. К ак бы то ни было, никого и ничего бояться не нужно, тем более если чьи-то жесты имеют «дружеско-предупредительный» подтекст. Устрашение рассчитано на того, против кого оно эффективно. Вводить мировое сообщество в заблуждение относительно безнаказанности попыток разговаривать с Россией на таком языке — значит поощрять превращение их в рутинную практику. Н о упаси нас Господь и от другой крайности — внешнеполитического авантюризма и экстремизма. Действовать с открытым забралом там, где требуется тонкая дипломатия, — контрпродуктивно и опасно. У того, кто лезет на рожон, есть хорошие шансы нарваться на удовольствие получить по полной программе. У России еще долго будет хватать своих внутренних неотложных проблем. Именно их решению придется подчинять нашу внешнеполитическую стратегию, соответственно регулируя ее акценты, векторы, степень активности или пассивности. Н ашу линию поведения даже в таком исторически чувствительном для России вопросе, как Косово, где «цивилизованный мир» демонстрирует вопиющее презрение к международному праву, следует выстроить тщательнейшим образом. И для начала подумать, нужно ли нам бежать впереди паровоза, то есть сербского правительства, которое, видимо, постепенно привыкает к мысли, что Париж стоит мессы. Иначе говоря: Косово, конечно, святыня, но если уж ее суждено отдать, так пусть хоть в обмен на что-нибудь. Для официального Белграда (а возможно, не только для него) этим «что-нибудь» является членский билет в Евросоюз. Тот факт, что этот билет покупается у спекулянта, то есть втридорога, судя по всему, тоже не вызывает гневного протеста. А тут, глядишь, США и Евросоюз сподобятся еще и на дополнительную компенсацию, к примеру, в виде кусочка населенной сербами территории Боснии и Герцеговины. П ри таком раскладе нам-то с какой стати быть святее папы римского? У читься у ЗападаРазумеется, скрывать свою позицию неприятия прецедентов, подобных косовскому, недостойно для России, даже если весь мир захочет сделать их нормой. Вместе с тем целесообразно ли сковывать себя на все времена и на все случаи жизни жестким универсалистским подходом к проблеме территориальной целостности государства, учитывая, что она никогда не гарантировалась международным правом? Не лучше ли на таких казусах учиться искусству оставлять за собой максимально возможную свободу действий при любых обстоятельствах? Учиться у той же западной, в частности британской, дипломатии XIX века. Роберт Каслри, Джордж Каннинг, Генри Пальмерстон никогда не подчинялись прецедентам, созданным кем-то. Они создавали свои и навязывали их другим. В британской внешнеполитической доктринологии не было священных принципов, кроме одного — собственных интересов. С теми, кто помогал их осуществить, Лондон партнерствовал, а с теми, кто мешал, — воевал. А нгличане не раз демонстрировали прекрасную и совершенно циничную технологию манипуляции двойными стандартами, в одних случаях выступая за целостность государств, в других — за самоопределение народов. В этой игре они часто переигрывали своих соперников, включая Россию. В есьма показателен один из хрестоматийных примеров. До 1823 года англичане неукоснительно поддерживали территориальный статус-кво в Османской империи — ненавистной им по форме правления, духу, культуре, чуждой по вере. Той самой империи, под гнетом которой веками томились христианские народы, в том числе наследники греческой цивилизации — предтечи европейской, частью которой, между прочим, являлась и Англия. Когда в 1821 году началось освободительное восстание греков, на которое турки ответили массовой резней, Лондон пальцем не пошевелил, изъявив лишь одно желание — чтобы султан поскорее навел «порядок». Более того, Форин офис отвергал или саботировал все инициативы России о совместном вмешательстве в этот конфликт, тем самым давая Порте карт-бланш на продолжение карательных операций. И лишь героическая борьба греков и восшествие на престол в России решительно настроенного Николая I изменили ситуацию: Лондон пришел к выводу, что выгоднее поддержать «сепаратизм» и получить свои дивиденды. Виртуозная техника решения этой задачи достойна восхищения. Прежде всего потому, что это было сделано руками соперницы — России — и при такой международной конъюнктуре, которая, казалось, не обещала англичанам ничего, кроме потерь. А обернулось все громадным стратегическим выигрышем, обеспечившим Англии доминирующие позиции в Восточном Средиземноморье вплоть до середины ХХ века. Н евеселая, но поучительная для нас ирония истории: оказалось, что в войне с Турцией за независимость Греции русские (а не британские) воины проливали кровь за то, чтобы независимая Греция выбрала себе в качестве долгосрочного стратегического союзника и опекуна не Россию, а Англию. При этом Лондон умудрился сохранить дружеские отношения с Портой и вернуться к политике защиты целостности Османской империи, не упуская возможности при любом удобном случае обвинить Петербург в посягательстве на этот «нерушимый принцип международного права». К то-то скажет: «Давно это было». Возможно. Вот только не забыть бы за давностью лет, что подобные исторические факты (а их тьма), сколько бы мы ни отворачивались от них как от дидактически бесполезной архаики, убеждают в одном: если с тех пор что-то и изменилось в двойных стандартах, так это масштабы их применения, которые явно расширились, и прикрывающая их риторика, которая стала более изобретательной. Непоколебимой сущностной константой остается и навсегда останется идея о высшей целесообразности, а средством ее реализации в конечном счете — сила, которой лучше не угрожать и не пользоваться, но иметь которую нужно непременно. Ч то делать и как делать? Р астраченные в 1990-е годы силы России нужно копить умно, не давая клятв верности идеям глобализации, но и не впадая в изоляционизм. Использовать лишь однозначно выгодные для нас составляющие того и другого. Н е коллекционировать членские билеты международных организаций, издержки пребывания в которых для России выше преимуществ. Н и в коем случае не давать втягивать себя в чужие игры и ни за какие посулы, ибо новейшая история показала, чего они стоят. П ерестать долдонить об исконной и непреходящей европейскости России. Не потому, что это не так (хотя бы отчасти), а потому, что это выглядит как унизительное прозябание в очереди в Европу и коленопреклоненный призыв причислить нас к «цивилизованному миру». Насильно мил не будешь: когда созреют — полюбят, если уж нам без этой любви никак не прожить. Глупо кичиться своей исключительностью, но не намного умнее повторять с упоением кем-то придуманную пустую формулу: «нормальная страна». З ачем нам вообще идентифицировать себя непременно с кем-то или с чем-то? Это еще как-то можно было бы понять, не имей Россия огромной богатейшей истории. Поиск матрицы для самоотождествления вовне себя и есть то самое догоняющее развитие (в данном случае в области идеологии), о пагубности которого говорят ведущие эксперты. Н ад «комплиментарным имиджем» России нужно неустанно трудиться прежде всего внутри России, искореняя постыдную нищету, безнравственность, преступность, немыслимую коррупцию и воровство, бескультурье и невежество. Только тогда у нас будет соответствующий образ и за рубежом. Пока же, к сожалению, мы можем экспортировать, скорее, картины потемкинских деревень, пышные фасады, скрывающие убогую и опасно контрастную реальность. П рошло время, когда не считалось неприличным говорить, что «колбаса за рубль двадцать» должна стать национальной идеей России. Кое-кто, видимо, не возражал бы против превращения народа в коллективное одномерное существо, удовлетворенное в своих физиологических потребностях и полностью лишенное духовных. Сейчас многие видят и понимают, какой трагедией это грозит России. Утешение, правда, не великое, если не знаешь, что делать со все еще высокими темпами моральной деградации «верхов» и «низов» нашего общества. О становить и повернуть вспять этот процесс, стать сильной, справедливой, богатой державой, принадлежность к которой и право участвовать в ее судьбе почитались бы за высокую честь и ответственность. Чем не национальная идея? Вот только не ну