Перестройка поставила новые задачи и перед политической практикой, и перед нашей общественной мыслью. Покончить с окостенелостью общественной науки, дать ей широкий простор, окончательно преодолеть последствия той монополии на теорию, которая была характерна для периода культа личности, когда формы развития советского общества, сложившиеся в экстремальных условиях, были превращены авторитетом Сталина в абсолют, рассматривались как единственно возможные для социализма.
Предстоит осуществить крутой поворот в общественно-политической мысли. И здесь мы должны учиться у Ленина. Он обладал редчайшим качеством вовремя почувствовать назревание глубинных перемен, переоценки ценностей, пересмотра теоретических установок и политических лозунгов.
Вот ярчайший пример. В апреле 1917 года, вернувшись в Россию, Ленин за короткий срок точно оценил ситуацию, тенденции и возможности развития страны после Февральской революции. И не только безошибочно определил единственно возможную тактику деятельности партии и Советов, но выдвинул стратегическую задачу — готовить партию и массы к социалистической революции. Иначе можно было потерять и завоеванное в результате свержения царизма. Даже для многих опытных большевиков такой поворот оказался неожиданным. Вот такой диалектике политического мышления мы учимся, осуществляя перестройку.
И тогда, и потом не раз бывало, что партия не сразу осваивалась с новыми идеями. Бывало трудно, подчас проявляли непонимание даже самые преданные делу революции люди. Но Ленин и его соратники умели убеждать, разъяснять, не раз и не два возвращаться к одному и тому же вопросу, зажигать энергией, привлекать на свою сторону колеблющихся и сомневающихся. Бывало и самому Ленину очень трудно. Однажды с горечью он написал в письме: «Вот она, судьба моя. Одна боевая кампания за другой — против политических глупостей, пошлостей, оппортунизма и т. д.
Это с 1893 года. И ненависть пошляков из-за этого. Ну, а я все же не променял бы сей судьбы на „мир“ с пошляками»[1].
Мне уже приходилось не раз говорить, ссылаясь на Ленина, что, если браться за частные вопросы, не уяснив общего, будешь все время натыкаться на это общее. Исходя из этого, мы с самого начала перестройки, в том числе и на июньском Пленуме ЦК КПСС 1987 года, первостепенное значение придавали концептуальному подходу. Конечно, стремились и к тому, чтобы было поменьше хаоса и в методах. Для того чтобы добиться чего-то существенного, вовсе не обязательно сначала перевернуть все с ног на голову, а потом исправлять ошибки.
Новые задачи приходится решать без «готовых рецептов». Нет таких рецептов и сегодня. Обществоведы не предложили пока ничего цельного. Политэкономия социализма застряла на привычных понятиях, оказалась не в ладах с диалектикой жизни. Отстают от потребностей общественной практики философия и социология. Основательная перестройка предстоит исторической науке.
XXVII съезд КПСС, пленумы ЦК открыли простор для творческой мысли, сами придали мощный стимул ее развитию. Без революционной теории не может быть и революционного движения — это марксистское положение звучит сегодня, как никогда, актуально.
Перестройка — это революция
Перестройка — многозначное, чрезвычайно емкое слово. Но если из многих его возможных синонимов выбрать ключевой, ближе всего выражающий саму его суть, то можно сказать так: перестройка — это революция. Решительное ускорение социально-экономического и духовного развития советского общества предполагает радикальные перемены на пути к качественно новому состоянию. И это, безусловно, революционная задача.
Думается, у нас были все основания заявить на январском Пленуме 1987 года: по глубинной сути, по большевистской дерзости, по гуманистической социальной направленности нынешний курс является прямым продолжением великих свершений, начатых ленинской партией в Октябрьские дни 1917 года. И не просто продолжением, но и развитием, углублением основных идей революции. Мы должны придать историческому импульсу своей революции новый динамизм, двинуть дальше все то, что было заложено ею в обществе.
Конечно же, перестройку мы не равняем с Октябрем — событием переломным в тысячелетней истории нашей Родины и не знающим себе подобных по силе воздействия на развитие человечества.
И все же почему на 70-м году Октября мы говорим о новой революции?
Можно подойти к ответу на этот вопрос с помощью исторических аналогий. Ленин в свое время подметил, что в стране классической буржуазной революции, во Франции, после ее Великой революции 1789–1794 годов потребовалось еще три революции (1830, 1848 и 1871 годов), чтобы довести до конца начатое ею дело. То же можно сказать и об Англии, где после кромвелевской революции 1649 года имела место «славная революция» 1688–1689 годов, а потом еще оказалась необходимой реформа 1832 года, окончательно утвердившая новый класс — буржуазию — у власти. В Германии были две буржуазно-демократические революции (1848 и 1919 годов), а между ними — крутые реформы 60-х годов, которые Бисмарк проводил «железом и кровью».
«Таких революций, — писал Ленин, — которые, завоевав, можно положить в карман и почить на лаврах, в истории не бывало[2]». Почему же социализм, который призван осуществить еще более глубокие, чем капитализм, экономические, социально-политические и духовные перемены в обществе, не должен пройти несколько революционных перевалов, чтобы выявить все свои потенции и окончательно откристаллизоваться как принципиально новая формация? Ленин не раз повторял такую мысль: социализм будет складываться из многих попыток. Каждая попытка будет в известном смысле односторонней, в каждой будет своя специфика. И это относится ко всем странам.
Исторический опыт показал, что и социалистическое общество не застраховано от появления и накопления застойных тенденций и даже от серьезных социально-политических кризисов. А для выхода из кризисной или предкризисной ситуации как раз и бывают необходимы меры революционного характера. Самое важное здесь то, что социализм способен на революционные перемены, ибо он динамичен по своей природе.
Весной 1985 года партия поставила в повестку дня такую задачу. Серьезность накопившихся и вызревавших новых проблем, запоздание, допущенное в их осмыслении и решении, — вот что потребовало действовать по-революционному, провозгласить революционную перестройку общества.
Перестройка — процесс революционный, ибо это — скачок в развитии социализма, в реализации его сущностных характеристик. Мы с самого начала сознавали: времени на раскачку нет. Очень важно не «засидеться» на старте, преодолеть отставание, вырваться из трясины консерватизма, сломать инерцию застоя. Это невозможно сделать эволюционно, с помощью робкой, ползучей реформы.
Мы не можем, просто не имеем права расслабляться ни на один день. Наоборот, изо дня в день нужно прибавлять в работе, наращивать ее темпы, ее интенсивность. Необходимо выдержать это напряжение, эти, как говорят космонавты, большие перегрузки на начальном отрезке перестройки.
Революцию надо постоянно развивать. Нельзя топтаться на месте. Это показывает и наше собственное прошлое. Последствия замедления мы ощущаем и теперь. Поэтому сейчас нужны двойное мужество и смелость. Мы не имеем права снова застрять. Поэтому — только вперед!
Конечно, действовать по-революционному не значит бросаться вперед очертя голову. Кавалерийские атаки далеко не всегда уместны. К революции относятся законы политики как искусства возможного. Нельзя перепрыгивать через этапы, забегать вперед. Сейчас главное — создать задел, необходимый для выхода на качественно новые рубежи. Иначе можно, что называется, и дров наломать, и скомпрометировать великое дело.
Революция, как мы ее понимаем, — это созидание, но всегда, конечно, и ломка. На то и революция, чтобы ломать отжившее, застойное, все то, что мешает быстрому движению вперед. Без ломки не расчистишь площадку для нового строительства. Вот и перестройка означает решительную, крутую ломку сложившихся препон для социально-экономического развития, устаревших порядков в управлении хозяйством, догматических стереотипов в мышлении. Перестройка задевает интересы многих, все общество. И разумеется, ломка не обходится без конфликтов, а бывает, и без острых сшибок между старым и новым. Бомбы, конечно, не рвутся и пули не летят. Но конкретные носители механизма торможения сопротивляются. А ничегонеделание, равнодушие, лень, безответственность и бесхозяйственность — это тоже сопротивление.
Оно понятно. Ситуация в обществе действительно обострилась, ибо перестройка пошла в глубинные его пласты. Услышали мы голоса: а надо ли было вообще затевать все это?
Самого слова «революция» в применении к перестройке некоторые не воспринимают. Некоторых пугает даже термин «реформа». А ведь Ленин не боялся употреблять это слово и даже учил самих большевиков «реформизму», когда это требовалось для развития дела революции в новых условиях. И нам сегодня нужны радикальные реформы для осуществления революционных преобразований.
