Разработанная офисом реформирования секретаря обороны вооружённых сил США под руководством вице-адмирала Артура Сибровски (Arthur K. Cebrowski), эта технология относится к разряду именно военных, так как направлена на то, чтобы осуществлять перехват власти в государствах и ставить их под свой контроль. В этом случае зачастую противник узнаёт о своём поражении только после того, как оно уже состоялось. Несмотря на то что сетевые войны в основном ведутся без использования обычных, классических средств вооружения, без прямого использования армии и ставших привычных нам за последнее столетие технологий проведения военных операций, возможны и горячие фазы сетевой войны. Силовое воздействие осуществляется в том случае, когда источники сопротивления, с одной стороны, несистемны — то есть их нельзя устранить сетевым способом, с другой стороны — маргинальны, фрагментарны и незначительны. Например, разрозненные небольшие террористические группы, случайным образом разбросанные по значительной территории и не имеющие общей стратегии и координации действий между собой. Однако даже при этих условиях силовая фаза сетевой операции проводится лишь в крайнем случае, в основном когда значение имеет временной фактор и необходимо ускорить завершение операции. Вместе с тем важнейшим элементом сетевой стратегии является «стравливание» групп противника между собой, провоцирование вооружённых конфликтов, столкновений и прочих силовых и насильственных действий на интересующей территории. Всё это, к сожалению для нас, не поверхностные домыслы, а следствие серьёзной интеллектуальной работы, технологическая выжимка из развития западной мысли в целом, протекающего на протяжении последних двух столетий и имеющего фундаментальное научное и даже онтологическое обоснование.
Сетевые войны в «международных отношениях»
В современной картине мира инструментальность «международных отношений»[9] всё больше выходит на первый план. Основной мотивацией к осуществлению тех или иных действий на международной арене всё чаще становятся не локальные цели. Это прежде одни народы вступали в противостояние с другими из-за ограниченности внутренних ресурсов или жизненного пространства[10]. В этом случае «международные отношения», действительно, рассматриваются как внешний выплеск внутренних проблем[11]. Сегодня цели, ради которых осуществляются «международные отношения», становятся более глобальными, связанными с переформатированием всего социального пространства земли в идеологическом, культурном, цивилизационном смысле. Речь идёт о некоем конечном, то есть эсхатологическом, видении картины мира. А «международные отношения» в их классическом представлении, опирающиеся на такие традиционные парадигмы, как реализм (ныне — неореализм), либерализм (неолиберализм), радикализм (неомарксизм)[12] и т. д., становятся лишь инструментом достижения глобальных, конечных целей.
В этой связи меняются и основания реализации процессов «международных отношений». От чисто прагматических и рациональных они переходят к философским и даже метафизическим представлениям о конечных целях международной политики. Ярким примером тому служит политико-мировоззренческое течение неоконсов в США. Представители этого течения берут за основу именно философские концепции, вычленяя оттуда технологические подходы к формированию общества. Главный принцип неоконсов состоит в том, что философия должна быть реализована на практике, а идеи должны претворяться в жизнь, а не использоваться только лишь для интеллектуального удовольствия[13], ибо, как любят повторять неоконсы, «Ideas do matter».
Сама же система «международных отношений» сегодня переходит с уровня межнациональных отношений, сложившихся в момент образования Вестфальской системы и окончательно закреплённых Версальским договором, на более низкие уровни. Субъектами международных — в прямом смысле слова — отношений всё чаще становятся именно народы, а не политические нации, этносы. Теперь даже общественные, негосударственные структуры, НПО, НКО по праву считают себя субъектами глобальной политики и влияют на процессы, происходящие далеко за пределами государств, в которых они зарегистрированы. Но и это не стало пределом: на место коллективной субъектности, пусть и более низкого уровня, чем государство, приходит атомизированная субъектность индивидов, объединённых в искусственные сети по итогам так называемой массификации — в терминах Алена де Бенуа, о чём было сказано выше. Сети, в свою очередь, представляют собой систему множественных горизонтальных связей, определяемых Жилем Делёзом как ризома[14]. И здесь уже речь идёт об изменении философского представления об устройстве общества — эволюции воззрений от классических, периода Нового времени, к сетевым, сложившимся с момента начала постиндустриальной эпохи до полного становления мировоззренческой парадигмы постмодерна. Именно ризома, а точнее — её наличие, является необходимым условием распространения американской «Империи», на что недвусмысленно намекают Негри и Хардт, утверждая: «Общие контуры современного имперского строя могут быть представлены в виде ризомы, разветвленной корневой системы, универсальной сети коммуникаций, все точки или узлы которой связаны между собой»[15].
Если раньше залогом успеха являлось военное превосходство, выраженное сначала в численности армий, а затем в качестве и объёмах вооружений, то теперь для установления контроля над большими пространствами используются сетевые технологии, а с противником ведутся сетевые войны[16].Мотивами же к установлению глобального контроля и цивилизационному захвату больших пространств становятся эсхатологические идеи завершения истории на «своём аккорде», для того чтобы положить свои представления, свои модели устройства в основание нового мира, идущего на смену старому. Подобные взгляды свойственны многим, в том числе и наиболее влиятельным мировым политикам, а в некоторых моментах они граничат с религиозными представлениями о мотивах политической и международной деятельности. Это именно то, что социолог и теолог Питер Бергер определяет как десекуляризацию[17].
Таким образом, обоснование такого явления, как сетевые войны, связано с необходимостью осмыслить изменения парадигмальных подходов к «международным отношениям» в более эсхатологическом и даже метафизическом ключе. Так как благодаря этому можно определить роль философии и идей, вытекающих из философских воззрений, в формировании решений, касающихся устройства мира и будущего человечества, где социальные сети стали ключевым инструментом установления контроля и влияния.
Трансформация общества: от коллектива к сети
Предпосылки возникновения сетевых процессов следует искать в сфере изменения структуры общества. То есть его трансформации от коллективной субъектности, через индивидуальную, объединённую в искусственные «множества» к сетевому типу общества, где субъектами становятся атомизированные массы, объединённые в различные сети. Таким образом, сетевые процессы возникают на основе сетевой реальности, той среды, в которой и происходят сетевые процессы. А сами сети становятся базой для этих процессов, необходимой инфраструктурой, главным условием существования сетевого общества. Сеть Интернет здесь можно представить лишь как наиболее показательную, эталонную модель сети. Но помимо этого сюда относятся любые другие сети — сети закусочных, торговые сети, сетевые религиозные организации, секты, молодёжные клубы, сети создания и раскрутки брендов (или мемов), любые социальные сети. Всё это представляет собой необходимую среду сетевых процессов. Важнейшим свойством здесь является атомизированность участника сети, так как только это позволяет максимально гибко и во всём многообразии перекомбинировать сети, создавая новые системы связей на базе одной и той же массы обезличенных множеств.
Таким образом, наличие сетевой среды является главным условием возникновения самих сетей и, как следствие, сетевых процессов, реализуемых посредством использования этих сетей. И если в пространстве коллективной субъектности распространению мировоззрения или информации противостояла, собственно, общая, коллективная идентичность, то в условиях сетевого общества передача и распространение информации (а соответственно и мировоззрения) могут происходить без непосредственного прямого воздействия на общество как цельный коллективный субъект. И здесь собирающая, мобилизующая функция государства перестаёт быть решающей. Грубо говоря, теперь государство не является помехой для сетевых процессов, они проходят сквозь государство, минуя его, проникая вглубь, преодолевая границы. Сетевые процессы подлинно интернациональны. Раньше в среде коллективных субъектов с устойчивой идентичностью передача информации, навязывание мировоззрения и, как следствие, управление были возможны лишь в процессе завоевания того или иного пространства, государства, народа.
