Для начала этой широкомасштабной кампании Сталиным была выбрана компартия Грузии, что уже само по себе не могло не вызвать значительной доли удивления. В ноябре 1951 года в Грузии прошло разоблачение антипартийной группы Барамия. Как сообщалось, она намеревалась захватить власть в республике и подготовить ликвидацию советского строя, рассчитывая при этом на помощь зарубежных империалистов. Политбюро ЦК посчитало нужным рассмотреть вопрос «О положении дел в компартии Грузии».[61] В специальном постановлении, принятом по итогам обсуждения, был сформулирован формат кампании по развертыванию критики и самокритики, внутрипартийной демократии, борьбы с бюрократизмом, которая в 1952 году станет доминантой в жизни всей партии и общества в целом.
Здесь концентрированно определены и названы конкретные направления предстоящей широкомасштабной кампании — борьба с зажимом критики, с обстановкой успокоенности, укрепление связей с массами, проверка исполнения. Все эти взаимозависимые вещи подводились к главной задаче — подбору кадров. Иными словами, речь шла о формировании механизма осуществления кадровой политики, основанной на постоянном и тотальном давлении на партийно-государственный аппарат, когда ответственный работник любого уровня не мог быть застрахован от обвинений и нападок.
Апробированная на грузинской почве, кампания по развитию внутрипартийной демократии стартовала по всей стране и затронула все без исключения регионы Советского Союза, трансформируя звучавшие ранее ритуальные заклинания о пользе критики и самокритики в реальную политическую силу. Об этом со всей определенностью свидетельствуют материалы, публикуемые газетой «Правда». Главный пропагандистский рупор из номера в номер ратовал за борьбу с бюрократизмом, необходимость критического отношения к работе. Требовал со всей строгостью наказывать лиц, виновных в зажиме критики и преследующих коммунистов, сигнализирующих о недостатках. И это были не просто слова: многие руководящие работники лишились своих постов в ходе развернувшейся кампании. В той же Грузии, откуда она брала свое начало, в течение 1952 года было заменено 427 секретарей горкомов, райкомов, заведующих отделами.[62] Под шквалом критики оказались не только партийные структуры, но и государственные органы, о чем свидетельствуют материалы заседаний Секритариата ЦК.[63]
Со смертью инициатора кампании по критике и самокритике, борьбы с бюрократизмом — Сталина, ее запал не иссяк бесследно. Более того, данный инструмент нашел не менее действенное применение в новых условиях. Его эффективность должным образом была оценена и использована именно Хрущевым, который, будучи при Сталине секретарем ЦК, являлся одним из основных организаторов выполнения этой идеи вождя и смог в полной мере осознать преимущества данного партийного оружия в борьбе со своими политическими конкурентами.
После смерти Сталина в условиях соперничества за его властное наследство Хрущев реанимировал практически незабытую аппаратом кампанию по развитию критики и самокритики. Теперь ее острие было направлено на его главного политического противника — Маленкова и его сторонников, сконцентрированных в правительстве и министерствах. Став в сентябре 1953 года первым секретарем ЦК КПСС, Хрущев спустя всего три месяца провозглашает курс на борьбу с бюрократизмом, на развитие критики и самокритики в работе государственных и советских органов. Эта политика оформлялась постановлениями ЦК КПСС «О серьезных недостатках в работе государственного аппарата» (январь 1954 г.) и «О существенных недостатках в структуре министерств и ведомств и мерах по улучшению работы государственного аппарата» (октябрь 1954 г.).[64]
Очевидно, что данная тематика имела весьма актуальный характер. Практика работы государственных и советских учреждений различного уровня отличалась большой забюрократизированностью, непомерным разбуханием штатов управленческого персонала. Об этом красноречиво говорят такие данные: общая численность рабочих и служащих в народном хозяйстве достигла к началу 1954 года 44,8 млн. человек, из них административный персонал составил 6 млн. 516 тыс. человек, или в среднем из семи работающих один являлся управленцем.[65] Практически любое ведомство было настоящим рассадником бумаготворчества. К примеру, Госплан РСФСР рассылал на места паспорт, который состоял из 13 форм, имеющих 4900 показателей. Только одна форма № 13 включала 1512 показателей, в ней должно быть расписано распределение зерна, мяса, молока, яиц, шерсти за каждый год с 1955 по 1960 по всем категориям хозяйств.[66]
ЦК КПСС, вдохновляемый Хрущевым, выступил в качестве организатора похода против бюрократизма в государственном, советском аппарате. «Правда» постоянно помещала передовые, посвященные этим вопросам: «Покончить с канцелярско-бюрократическим стилем руководства», «Всемерно улучшать работу государственного аппарата», «За честную работу, за экономичность государственного аппарата». Все союзные и республиканские министерства в обязательном порядке направляли в ЦК КПСС свои предложения по оптимизации структуры и сокращению штатов. В результате только по 46 министерствам и ведомствам упразднялось 200 управлений, 147 трестов, 898 снабженческих организаций, 4,5 тыс. различных контор, более 4 тыс. местных структурных подразделений.[67] За этим стояла огромная работа партийных органов. Ее главное значение расшифровывалось ЦК КПСС следующим образом: «Их обязанность — быть блюстителями действительно советского порядка в наших учреждениях, активно бороться с проявлениями бюрократизма, расхлябанности, безответственности, кропотливо воспитывать работников аппарата в духе высокого сознания своего долга перед партией и государством».[68] Как можно заметить, здесь четко просматриваются претензии на более высокую функциональную значимость партии по отношению к государственному аппарату. Роль КПСС подана здесь как руководящая, скрепляющая основные конструкции власти. Не случайно, что широкая кампания против бюрократизма меньше затронула непосредственно партийные комитеты. Они оказались выведены из зоны критики, сосредоточенной в основном на правительственных структурах, что вызывало недоумение у рядовых коммунистов.[69]
Конечная цель широко проводимой антибюрократической кампании становится понятной исходя из итогов январского (1955 г.) пленума ЦК КПСС. На нем Хрущеву удалось добиться смещения Маленкова с поста Председателя Совета Министров СССР.[70] Его деятельность была представлена как олицетворение бюрократического стиля работы, осужденного партией и объявлена источником многих бед и недостатков. Пленум ЦК предъявил Маленкову обвинение в отрыве от живой работы с людьми, затягивании решений по важнейшим вопросам, обильном бумаготворчестве. Например, Каганович говорил: «Если мы возьмем и подсчитаем сумму бумаг, которые выпускаются за подписью тов. Маленкова, то вы увидите, что несколько Маленковых не прочтут то, что подписано в один день. Для того, чтобы прочесть одни заголовки, нужно посадить двух человек. Значит, бумаги сплошь и рядом подписываются не читая, по перечню».[71]
Таким образом Хрущев продолжил применение сталинских инструментов внутрипартийной борьбы, методов давления на политических противников. Несмотря на развенчание «культа личности», механизмы политического соперничества оставались практически неизменными и десталинизация принципиально ничего в них не меняла.
На XIX съезде КПСС было принято решение о значительном увеличении состава Политбюро, преобразованного теперь в Президиум ЦК. В его состав, избранный съездом, вошли 25 членов и 11 кандидатов. Такого большого количества Политбюро не насчитывало еще никогда. Вскоре Сталин образовал неуставной орган — Бюро Президиума ЦК (во многом, по аналогии с Бюро Президиума Совмина), в который не включил Молотова и Микояна. Вспоминая об этих переменах, Хрущев отмечал, что «Президиум фактически не собирался, все вопросы решало Бюро».[72]
Немало вопросов вызывает согласование кандидатур для включения в состав Президиума и Бюро. Среди них было немало новых людей, что, вне всякого сомнения, отражало серьезные намерения Сталина по кардинальному обновлению правящей верхушки. Как отмечал в своих мемуарах Хрущев: «Я и другие прежние члены Политбюро были удивлены, как и с кем составлялся этот список? Ведь Сталин не знал этих людей, кто же ему помогал? Я и сейчас толком не знаю».[73] Утверждение Хрущева о том, что Сталин не знал этих людей, верно лишь отчасти. Сопоставление списочного состава нового Президиума с данными журналов посетителей кремлевского кабинета вождя позволяет установить: Сталин действительно плохо знал только 12 человек (т. е. ровно 1/3 Президиума), которых принимал всего 2–3 раза в жизни или до ХIХ съезда не видел вообще (А. Аристов, Л. Мельников, Д. Чесноков, Л. Брежнев, Н. Игнатов, А. Пузанов). Все остальные, судя по журналам приема, должны быть ему хорошо известны или, по крайней мере, знакомы.[74]
