В тот вечер, когда я запланировала „тарасовскую“ передачу, я уговорила А.Собчака выйти в живой эфир. Обычно после этого он сразу уезжает. А тут по моей просьбе задержался в кабинете у руководителя нашего ТВ Петрова. В это время шли другие сюжеты. Собчак вольно или невольно отвлек Петрова разговорами. Тарасов „заговорил“ в соответствии с моими расчетами, когда Петров ехал в машине домой. А когда передача уже началась, останавливать ее не решился бы даже он. Скандал бы вышел огромный!
Я перестраховалась. Ведь не могу же я обвинить Петрова в том, что он обязательно бы это „вырубил“. Но рисковать я не могла.
Почти так же получилось и со „Взглядом“. Появление Любимова на нашем ТВ не скроешь. Мы „выдали“ сначала маленький кусочек из „Взгляда“, минут на пять. Но „взглядовцы“-то оставили нам целую передачу в записи. Мы опять сдали липовый сценарий. Я понимала, что руководитель комитета не может дать согласие на „Взгляд“, если программу снял с эфира председатель Госкомитета. Директор программ спросил меня, где писалась передача — в Ленинграде или в Москве? Я соврала впервые в жизни. Сказала, что в Ленинграде, иначе ее бы стали просматривать. Перед началом „колеса“ в живой эфир вышел В.Правдюк, занимающийся вопросами философии, литературы. Его выход не вызывал опасения за то, что дальше пойдет чистая политика. И после этого мы запустили в эфир заставку „Взгляда“ и дали всю передачу. Все были поставлены перед свершившимся фактом. Это была наша победа, пусть и достаточно локальная».
После краха августовского путча «Пятое колесо» из Ленинградской телепрограммы «перекатилось» на ЦТ. Б. Куркова возглавила Ленинградскую дирекцию Всероссийской телерадиокомпании — и в таком качестве ответила на вопросы «Учительской газеты» (сентябрь, 1991):
— А как вы оказались в Белом доме?
— Я приехала в Москву по служебным делам. Утром 19-го мне звонит муж из Ленинграда и говорит: «У вас там что, переворот?» А я ему говорю: «Не сходи с ума, мне из окна Кремль виден, все тихо, птицы поют». Включила телевизор и поняла: тишина уже взорвалась. Я тут же позвонила Собчаку на его московскую квартиру. Он сказал: «Встретимся в приемной Ельцина». Я приехала, а секретарь мне с гордостью говорит: «Мы Собчака направили на дачу в Архангельское, к Борису Николаевичу. Там и Бурбулис, и Силаев, и Хасбулатов. В общем, все российское руководство. Я им со злостью говорю: „Тоже мне конспираторы! Вы что же, решили погубить всех сразу?“ Пока Ельцин и Собчак не приехали в Белый дом, было очень страшно.
— Мы знаем, что вы были все дни путча в Белом доме. Многие говорили: „Это не женское дело“!
— Нет, женское! Депутаты не делятся на мужчин и женщин. А в дни путча я была не просто депутатом, но и журналистом, я выполняла свой профессиональный долг. Кстати, со мной работали наши женские телевизионные бригады. У двоих наших сотрудниц — маленькие дети, и я требовала, чтобы они немедленно ушли из Белого дома. Но они не ушли. Вот вам и не женское дело!
— Кажется, впервые этот дом на набережной назвали белым в вашей передаче „Пятое колесо“ год назад?
— Да, передача так и называлась „В Белом доме России“. Но, честно говоря, дом этот ужасно неудобен. 19 августа в цокольном этаже мы открыли радиорубку.
А то ведь дело до смешного дошло: Ельцину надо перед народом выступить, а в Доме правительства ни одного мегафона. Это наше извечное российское разгильдяйство! Помню, в два часа пятнадцать минут я ввела в радиорубку первого выступающего — Хасбулатова. Он должен был обратиться к защитникам на баррикадах. Хасбулатов шел, ворчал, ругался на народного депутата Лопатина, который взялся нас довести по лабиринтам кратчайшим путем. Сели мы к микрофону, и я сказала: „Друзья, каждый час мы теперь будем сообщать вам о событиях в Белом доме и в Москве. Все, что услышите от нас, передавайте родственникам, знакомым, сослуживцам, дипломатам. Москва должна получать информацию“. Первая ночь работы на радиостанции была очень трудной. Помогали вести передачи и Владимир Молчанов, и ребята из „Парламентского вестника“, и „взглядовцы“.
— Вы смелый человек. Вы очень часто влезаете в самую гущу свар. Вам было когда-нибудь страшно?
— Нет, хотя всякое бывало. И кресты на дверях рисовали, и по телефону угрожали, и ругались непристойно. Был момент, что друзья меня даже „вооружили“ газовым баллончиком. Машины у меня не было и нет. Живу от работы далеко, часто поздно возвращаюсь. В такси коллеги одной ездить запрещают, всегда провожают. А если на метро еду, муж у станции встречает… Нет, мне не страшно. Нужно себя первый раз перебороть, а дальше, как колесо, катится и катится.
Я помню, вышла 20 августа ночью на крышу Белого дома. Дождь идет, внизу напряженно гудит на баррикадах многотысячная прозябшая и промокшая толпа. На Кутузовском танки огоньками мигают… А на баррикадах — молодые ребята с палками и камнями. Что будет, если… Вот это страшно! Не за себя страшно. Мне ведь не шестнадцать, жизнь прожила трудную. Надо выстоять во что бы то ни стало. Мне люди верят».
Невзоровский синдром России
Август 1991 лишил власти не только путчистов, но и их приспешников в руководстве ЛенТВ (Б.Петров), в том числе и ведущего телепрограммы «600 секунд» Александра Невзорова. С осени 1990 года этот неуравновешенный молодой человек превратился в печальное явление советской политической жизни, стал выразителем умонастроений наиболее реакционной и темной части русского населения.
«600 секунд», несмотря на свою краткость, сумели составить конкуренцию более солидным собратьям, предложили фантастическую скорость микросюжетов — смесь сообщений информационных агентств, ленинградской криминальной хроники и курьезов, подаваемых в слегка ироничной манере. Постоянный ведущий десятиминутки Александр Невзоров, почти в одиночку обеспечивавший ежедневный эфир, стал одним из популярнейших телеведущих.
В общем, почти каждый раз получалось так, что ленинградские тележурналисты давали пример решения задач, над которыми подолгу бились их коллеги в Москве и других городах. И если главный результат первых пяти лет перестройки — это гласность, то разве то, что происходило на ленинградском экране, — это не телевизионная революция?..
Да, революция, но теперь, наученные горьким опытом Великого Октября, мы с опаской смотрим даже на самых непримиримых (!) противников… коммунизма вокруг нас. В особенности на тележурналистов и политических деятелей. Имя того же А.Невзорова, блестящего телевизионного репортера, стало знакомо у нас в СССР к концу 1990 года даже среди тех людей, которые в силу удаленности от Ленинграда, Москвы и других зон Центра А.Невзорова на экране практически не видели. 12 декабря на одном из ленинградских пустырей А.Невзорову стреляли в сердце; он чудом остался жив, М.Горбачев публично выразил ему свое сочувствие, в поисках преступника на ноги подняли все ленинградское МВД и КГБ. Впрочем, пресс-секретарь Горбачева Виталий Игнатенко не стал увязывать президентскую заботу с сочувствием к политической позиции потерпевшего.
Лично мне, да и многим, Невзоров с его неприятием советского истеблишмента, критикой всех и вся, монархизмом, борьбой за «спасение России», за которую он «готов идти до конца», — не по душе. Кто у нас любит Государя Императора и «сильную руку»? Кто у нас не любит большевиков, кооператоров и авангардистов? Догадались? Неужели члены общества «Память», такие вот они все серьезные, плечистые, не очень образованные, в кожаном, с черными знаменами с черепом и скрещенными костями. Да ведь точно такой флаг — в кабинете у Александра Невзорова на фотографии из газеты «Коммерсант» (10.12.1990). Итак, 1990 год; Невзорову 32 года, родился в Ленинграде, пел в церковном хоре, собирался принять постриг, пробовал быть каскадером; последние три года он ведет телепрограмму «600 секунд», демонстрирует телезрителям сожжение партийных билетов КПСС с изображением Ленина — и ничего, не запрещают его передачу. Смотришь на него, нервного, жесткого, вечно кого-то обличающего, запугивающего, смакующего зло и грязь человеческую и думаешь: нет, такого комиссара, хунвейбина, нам не надо, такие у нас уже были.
И дело даже не в том, что сам А.Невзоров состоял в теснейшем альянсе с пугоязовско-крючковской прослойкой, что несколько ленинградских психиатров демонстрировали по просьбе «Независимой газеты» (27.7.1991) не только выписки из истории болезни № 613/683 за 1975 г. призывника А. Г. Невзорова в психиатрической больнице № 3 г. Ленинграда. Психиатры подтверждали прежнее медицинское заключение — наблюдая за поведением их бывшего пациента на экране телевизора. Но, повторяю, ужас не в самом существовании бесноватого телекомментатора, а в том, что агонизирующий режим избрал его в качестве глашатая своих преступных акций. И ужас в том, что для миллионов (!) людей в СССР Невзоров именно в этом своем новом, полуофициальном качестве стал кумиром.
