Ознакомительная версия.
У меня более скептическое отношение к доводам, касающимся глобального потепления, хотя я тоже считаю, что к ним нужно подходить со всей серьезностью. В те времена в распоряжении политических лидеров было довольно мало научных рекомендаций от тех экспертов, которые сомневались в справедливости тезиса о глобальном потеплении, хотя некоторые сомнения все же попадали в прессу. К концу моего пребывания на посту премьер-министра меня стала серьезно беспокоить антикапиталистическая направленность аргументов, которыми оперировали участники похода против глобального потепления. Поэтому в обращении к ученым в 1990 году я заметила:
К каким бы международным акциям по защите окружающей среды мы ни присоединились, нам необходимо обеспечить рост нашей экономики, потому как только он может дать средства для оплаты защиты окружающей среды. У нас есть основания рассчитывать на то, что промышленность проявит изобретательность, которая принципиально важна для отыскания решений наших природоохранных проблем.
За время, прошедшее с того момента, ситуация изменилась по двум аспектам. Во-первых, антикапитализм, который всегда стоял за спиной инвайронментализма, проявился более явно, а в последнее время принял облик антиамериканизма. В полной мере он проявился, когда в марте 2001 года президент Буш заявил, что США не намерены подписывать Киотский протокол об изменении климата. Франция, которую трудно превзойти в подобных делах, резко осудила его: французский министр охраны окружающей среды сказал, что «односторонний отказ г-на Буша является провокационным и безответственным». Европейский комиссар по окружающей среде Маргот Валлстрем разразилась угрозами в адрес американских предприятий. Британский министр охраны окружающей среды Майкл Мичер, хотя и назвал решение Америки «исключительно серьезным», великодушно отверг возможность введения санкций против США, которые, по его мнению, не следует «подвергать остракизму»***. Совершенно фантастический намек на возможность, пусть даже самую отдаленную, принятия Великобританией санкций против Америки лишний раз подтверждает, что чувству реальности здесь нет места.
На самом деле президент Буш поступил с Киотским протоколом совершенно правильно. Его предшественник поддержал протокол с тем, чтобы произвести впечатление на международную общественность, хотя прекрасно знал, что документ не будет ратифицирован в стране:
Сенат США единодушно проголосовал по этому вопросу. Протокол полностью возлагал бремя по сокращению выбросов углекислого газа на развитые страны, в то же время позволяя развивающимся странам, включая Индию и Китай, быстрыми темпами увеличивать выбросы. Задание Америке было совершенно нереальным — от нее требовали: сокращения суммарного выброса парниковых газов на 7 % от уровня 1990 года за период с 2008 по 2012 год*. Причем требования нужно было принять до рассмотрения научных доводов о причинах и масштабах глобального потепления. Киотский протокол был не чем иным, как направленным против роста антикапиталистическим и антиамериканским проектом, который ни один американский лидер, заботящийся о национальных интересах, просто не мог поддержать
Другим отличительным моментом нынешних дебатов вокруг проблемы изменения климата по сравнению с тем, что было в момент моего ухода с Даунинг-стрит, является прогресс в научных исследованиях. Как это обычно бывает в науке, картина оказалась еще более сложной.
В вопросах государственной политики осознание того, что мы не знаем, не менее важно, чем осознание того, что нам известно. Правительства в этом отношении коренным образом отличаются от частных лиц. Человек может действовать в значительной мере интуитивно или на основе неполной информации и в то же время не приносить особого ущерба. Однако правительства, чьи действия касаются миллионов людей, обязаны действовать более обдуманно. Золотое правило гласит:
любое вмешательство правительства влечет за собой проблемы, поэтому вмешиваться нужно только тогда, когда доводы полностью обоснованы. Как подобный подход отражается на политике в отношении наболевшей проблемы изменения климата? Ответ можно найти в процессе последовательного приближения, состоящего из пяти этапов, на каждом из которых нужно ответить на дополнительные вопросы.
Во-первых, действительно ли происходит потепление климата? Тому, кто интересуется прессой и слушает выступления политиков, ответ может показаться совершенно очевидным. Однако факты вызывают определенное сомнение. Действительно, существует долгосрочная тенденция к потеплению; но некоторые эксперты считают ее настолько долгосрочной, что причин для особого беспокойства в настоящее время нет. Признаки потепления появились примерно триста лет назад, во время так называемого малого ледникового периода, и с тех пор не исчезают. Споры вызывают относительно недавние события.
Наземные станции контроля температуры показывают, что температура на нашей планете повысилась на 0,3–0,6 °C после 1850 года, причем примерно наполовину — в годы, последовавшие за Второй мировой войной. В то же время замеры температуры с помощью высотных зондов и спутников в течение последних 20 лет свидетельствуют о тенденции к ее понижению. Косвенные данные о количестве дождей, состоянии ледников, уровне моря и неустойчивости погоды, нередко приводимые в качестве доказательства глобального потепления, тоже неоднозначны. Одни ледники растут, а другие сокращаются. Уровень моря, возможно, и поднялся, но это может быть просто еще одним долговременным явлением, связанным с окончанием последнего ледникового периода.
Подобные сложные взаимозависимости тем не менее не удерживают политиков от заявлений о том, что капризы погоды, например, показывают необходимость решительных действий. Перемешивание проявлений феномена, известного как «Эль-Ниньо», и более широких вопросов, связанных с изменением климата, может быть частью этого*. Однако политическая позиция обязывает играть определенную роль. Так, Тони Блэр заявил, что наводнения в Великобритании, имевшие место в последние годы, вызваны глобальным потеплением**. Те, кому грозят налоги на выбросы углекислого газа, сознательное ограничение экономического роста и более высокая безработица, заслуживают лучшего.
Во-вторых, действительно ли углекислый газ является причиной глобального потепления? Здесь также неопределенность колоссальна. Как отмечалось выше, СО не единственный парниковый газ. Существенный вклад вносят ХФУ, метан, закись азота, аэрозоли и пары воды. Поэтому учет только концентрации углекислого газа при анализе ситуации и выработке политики неизбежно ведет к ошибкам. Еще существеннее — и сложнее в оценке, что подтверждается непрекращающимися спорами, — вклад солнечной активности. Солнце не отдает свою энергию равномерно; его температура циклически повышается и понижается. Исследования показывают, что именно увеличением потока солнечной энергии может быть наполовину обусловлено повышение температуры в период с 1900 по 1970 год и на треть— после 1970 года*. И если мы в состоянии кое-что сделать для сокращения выбросов СО и других парниковых газов, то в отношении солнца этого сказать нельзя.
В-третьих, действительно ли выделение углекислого газа есть результат деятельности человека, особенно экономической? Это опять может показаться наивным, если учесть политическую риторику, сопровождающую проблему. Сейчас, как, впрочем, и всегда, для либеральной интеллигенции нет ничего более привлекательного, чем мысль о том, что «мы все виноваты». Но так ли это? Факты ясности не дают.
Всеми уважаемая Межправительственная комиссия по проблемам изменения климата (1РСС) пришла в 1995 году к заключению, что «совокупность фактов свидетельствует о заметном влиянии человека на глобальный климат… [Тем не менее] возможности количественно оценить влияние человека на глобальный климат в настоящее время ограничены»**. На деле не все ученые разделяют даже такое мнение; но в любом случае тон его заметно менее категоричен, чем у заявлений некоторых пессимистов. Я, как и очень многие неэксперты, вполне могу понять причину, по которой эксперты пользуются таким витиеватым языком. Содержание углекислого газа в атмосфере выросло почти на 30 % с конца XVIII столетия, по всей видимости в результате уничтожения лесов и сжигания ископаемого топлива. Но в любом отдельно взятом году подавляющая часть содержащегося в атмосфере углекислого газа не является продуктом человеческой деятельности. Фактически менее 5 % углерода, находящегося в атмосфере, напрямую связано с человеком — в результате главным образом того же сжигания ископаемого топлива и уничтожения лесов***. Это, несомненно, жестко ограничивает результативность любой политики, направленной на сокращение выбросов углекислого газа путем изменения поведения людей. Именно поэтому внимание в некоторых странах было сосредоточено на том, как поглотить (или связать) углекислый газ, а не ограничивать его выбросы. Соединенные Штаты, например, предлагают в качестве дополнительной меры по сокращению количества СО восстанавливать леса, которые поглощают углекислый газ, но Европейский союз возражает. Чем внимательнее присматриваешься к конкретным предложениям по сокращению содержания углекислого газа в атмосфере путем одного лишь ограничения его выброса, тем яснее понимаешь, насколько они дорогостоящи и экономически вредны.
Ознакомительная версия.
