Ознакомительная версия.
Книжечке «Собственноручные рескрипты покойного Государя Императора, Отца и благодетеля Александра I к его подданному графу Аракчееву с 1796 до кончины Его Величества, последовавшей в 1825 году» как-то не уделяют особого внимания. А она того стоит. Великий князь Николай Михайлович, выдающийся российский историк, блестящий знаток Александровской эпохи, осторожно заметил об этом аракчеевском предприятии, что «очевидно, начато при жизни Александра I и закончено после его кончины». Можно предположить: хитроумный «Змей» рассчитал так: если Александр будет жить и отречётся – книжечка ему подарок; если погибнет от рук бунтовщиков – Аракчееву оправдание. Из неё же видно: он – всего лишь помощник царя, верный исполнитель его воли, а вовсе не всесильный правитель империи, как почему-то (!) принято считать.
Главный раздел книжки – рескрипты о военных поселениях. В нём неоспоримые доказательства, что автор проекта вовсе не Аракчеев, а сам Александр, что начиналось устройство военных поселений вовсе не в послевоенные времена, когда граф был всемогущ, а ещё в 1810 году, когда он пребывал в отставке. А потом… что ж, он и не скрывал, что был беспрекословным и непреклонным исполнителем царской воли. Но за это и спрос другой.
Издание такой книжечки – дело малопочтенное, нечто вроде предательства. Но это – с одной стороны. С другой – Аракчеев всего лишь попытался обнародовать правду. Император ведь и в самом деле был не только инициатором создания военных поселений, но, несмотря ни на что, полагал, что именно в них вчерашние крепостные без кровавых потрясений постепенно преобразуются в «вольных хлебопашцев». Потому и поручил разработать план освобождения крестьян самому большому знатоку военнопоселенской жизни графу Аракчееву.
Поразительно не только то, что будущие декабристы и их антипод Аракчеев одновременно разрабатывают реальные планы освобождения крестьян. Правда, он предлагает путь тихий, мирный, длительный, с политическими потрясениями не связанный. Поразительно, что и те, и другой делают это под плотным покровом тайны.
А ведь находились люди, которые делали то же самое открыто. Это адмирал Николай Семёнович Мордвинов, тот самый, что (единственный из членов Следственной комиссии!) не подпишет суровый приговор декабристам. Это и легендарный герой суворовских походов и Отечественной войны Михаил Андреевич Милорадович, которого застрелит на Сенатской площади декабрист Каховский. Если Мордвинов сам работал над запиской императору, то Милорадович вполне отдавал себе отчёт, что в вопросах экономики и права не силён, потому поручил подготовить записку «Нечто о крепостном состоянии» одному из талантливейших экономистов своего времени Николаю Ивановичу Тургеневу.
Кстати, Тургенев – едва ли не самая горькая утрата императора Александра (если верить, что он действительно хотел освободить крестьян). Тургенев не мог быть спокоен, пока «Россия с горестью взирает на несколько миллионов сынов своих, которые не имеют даже и прав человеческих», но он был категорически против преобразований революционных, считал, что «постепенные и мирные происшествия имеют действия более благодетельные, нежели мгновенные перевороты». Более того, был уверен: пока не закончится процесс освобождения крестьян, нельзя допускать ослабления самодержавной власти. Как полезен был бы императору такой помощник… Но Александр, внешне вполне доброжелательно принимая разные программы решения крестьянского вопроса, продолжал обещать и ничего не делал. Именно это заставило Николая Ивановича Тургенева в конце концов вступить в тайное общество и стать одним из его вождей.
Из письма архимандрита Фотия архимандриту Герасиму в Москву: «Знай, что ангел святый Божий есть Государь наш… праведник наш царь… армия диавола паде, ересей и расколов язык онемел; общества все богопротивные, яко же ад, сокрушились… Молись о А. А. Аракчееве. Он явился раб Божий за св. Церковь и веру, яко Георгий Победоносец. Спаси его Господь».
Написано это было 29 апреля 1824 года. До декабрьского восстания оставался год, семь месяцев и пятнадцать дней.
10 сентября 1825 года дворовые Аракчеева в имении Грузино Новгородской губернии, не выдержав чудовищных издевательств, убили любовницу и домоправительницу графа Настасью Минкину.
А 22 сентября в Таганроге Александр получает письмо, написанное 11 сентября: «Случившееся со мною несчастие потерянием верного друга, жившего у меня в доме двадцать пять лет, здоровье и рассудок мой так расстроило и ослабило, что я одной смерти себе желаю и ищу, а потому и делами никакими не имею сил и соображения заниматься. Прощай, батюшка, помни бывшего тебе слугу; друга моего зарезали ночью дворовые люди, и я не знаю ещё, куда осиротевшую свою голову преклоню: но отсюда уеду».
Тон письма, как и сам поступок, выходил за рамки принятого в отношении императора поведения.
Император не только простил Аракчеева, но и написал ему: «Ты мне пишешь, что хочешь удалиться из Грузина, но не знаешь, куда ехать. Приезжай ко мне: у тебя нет друга, который тебя бы искреннее любил. Место здесь уединённое…»
Вряд ли Александр Павлович мог допустить, что человек, вернее которого, казалось, и быть не могло, вполне прагматично воспользовался бедой, которая с ним случилась: он не поехал в Таганрог, потому что чувствовал: это опасно. Почему? Просто сработал исключительно развитый у Аракчеева инстинкт самосохранения? Или он что-то знал? Или полагал, что заговорщикам удастся задуманное? Если так, тем большей подлостью было оставить обожаемого монарха без защиты.
Забегая несколько вперёд, добавлю: 30 ноября, когда до Новгорода доходит весть о смерти Александра, Аракчеев скоропостижно выздоравливает и немедленно оповещает об этом великого князя Константина Павловича, как он считает, – нового государя.
А пока… царь далеко, в Таганроге, всемогущий Аракчеев самоустранился от власти. Победа военной революции в этих обстоятельствах кажется тем, кто её замышляет, вполне реальной…
Вот здесь я распрощаюсь со зловещим временщиком и вернусь к тем, чьей преданностью и помощью Александр Павлович пренебрёг.
Я уже рассказала о том, как постепенно, а главное – вынужденно, люди талантливые, энергичные, которые могли бы стать деятельными помощниками царя, если бы он решился провести так часто им обещаемые реформы, становились его врагами. А тайные общества, существование которых он только подозревал, становились реальностью русской жизни. Потом членов этих обществ одни будут называть героями-мучениками, жертвами самовластья, другие – преступниками, мятежниками, злодеями, врагами Отечества. Вообще отношение к декабристам многие десятилетия оставалось неким пробным камнем: это вовсе не значит, что для того, чтобы тебя считали приличным человеком, обязательно следовало восхищаться всем, что они сделали или только задумали. Отнюдь. Скажу так: чтобы одобрять все их действия, нужно не иметь разума; но чтобы не сочувствовать их делу и их судьбе, нужно не иметь сердца.
Кое-кто (современные приверженцы легитимизма) именуют их преступниками и сегодня. И эти «прокуроры» не желают видеть, что русский государь сам долго и старательно провоцировал своих подданных (лучших из них!) на действия противоправные и – по сути – бессмысленные. Как он это делал, я и попыталась рассказать.
Честно говоря, ещё совсем недавно трудно было представить, что вполне уважаемая публика (если судить по признакам внешним: образованию и положению в современном обществе) в наши дни будет считать декабристов преступниками.
Удивительно (а может быть, как раз закономерно), что среди тех, кто сегодня поносит декабристов, больше всего яростных антикоммунистов, гордо именующих себя демократами. На самом деле они, как, впрочем, и все, кто учился в советской школе, помнят слова Ленина: «Декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию. Её подхватили, расширили, укрепили, закалили…» И так – непрерывная цепочка, вплоть до большевиков. Из этого делают вывод: именно декабристы – первые виновники всех несчастий России. Но чтобы прийти к такому выводу, нужно почитать слова вождя большевиков за непреложную истину. Когда так считают коммунисты – понятно. Но антикоммунисты… Волей-неволей возникает вопрос: уж не большевики ли они по сути своей?
А тогда, в начале двадцатых годов позапрошлого века, перед теми, кого после восстания назовут декабристами, стоял вопрос принципиальный, требующий незамедлительного ответа: как идти на штурм самодержавия? С народом (под народом разумелись солдаты) – как во Франции? Или для народа, но без него самого? Мнения по этому поводу были разные. Все сходились, что привлечение рядовых необходимо, но расходились в средствах.
На самом деле агитация среди солдат после «семёновской истории» была уже невозможна без риска погубить тайное общество: при штабе Гвардейского корпуса была создана тайная военная полиция, которую возглавил некто Грибовский, человек образованный, не лишённый талантов, умевший вызвать к себе симпатию. Именно Михаил Кириллович Грибовский, будучи членом Коренной управы Союза благоденствия, сообщил правительству о целях и структуре Союза, составил подробный список его членов, более того, не поленился дать каждому характеристику и определить степень участия каждого в делах тайного общества.
Ознакомительная версия.
