Первое. Она обеспечивала приход сильной личности, этнопатрональную диктатуру, твердую власть, способную закрепить новый статус привилегированного сословия, обеспечить передачу и фиксацию крупной частной собственности в нужном направлении.
Второе. Она позволяла потеснить партийных феодалов (не способных идти на острую конфронтацию с центром) и местную финансовую олигархию, остро нуждающуюся в хорошо отлаженных связях с центром.
Третье. Она обеспечивала приоритет «своих» над «чужими» по этническому принципу, а значит, камуфлировала эксплуатацию «своих» «своими» по классической схеме Третьего рейха, сделавшего «козлом отпущения» евреев. Здесь ими могли стать русские, азербайджанцы, евреи, гагаузы, неважно кто, лишь бы польстить амбициям «коренников». На этой основе построены все этнопатрональные системы. Поскольку классический вариант подобной организации общества — Нигерия, то мы назовем такой способ укрепления социальной базы «нигерийской моделью».
Четвертое. Она обеспечивала круговую поруку, позволяла развязать террор и насилие, блокировала механизм репрессий и контроля центра.
В целом с момента выхода на арену «твердого» антикоммунизма и этнократизма процессы пересеклись, вошли в резонанс и обнаружили окончательно и бесповоротно один, в подлинном смысле этого слова неофашистский знаменатель.
Говоря о неофашизме, мы в данном случае употребляем этот термин в его действительном, прямом геополитическом значении, а не как некую аллегорию. К сожалению, это явление получило в СССР недостаточно широкое освещение и такие классические компоненты новой фашистской глобалистики, как Срединная Европа (в противовес объединенной по англо-американскому варианту Европе Тэтчер и Миттерана), «биогуманизм», адресующий к новым евгеническим теориям и противопоставляющий себя «техномарксизму», последовательный «антиимпериализм», «антиамериканизм» с поддержкой любых сил, борющихся против сговора «ялтинских хищников», сознательно сделанная ставка именно на преступный бизнес, и прежде всего наркоманию, определенный тип включенности в экологическое и антивоенное движение, культивирование определенных форм суб- и контркультуры, ориентированных впрямую на сатанизм, оккультно-мистический ренессанс и ориентация на сброс христианства как религии слабых — все это остается в нашем обществе без подробного описания, несмотря на рост публикаций на эту тему в Европе, Латинской Америке, Юго-Восточной Азии, где процесс исследуется и описывается самым тщательным образом. Рядовому советскому обывателю сегодня гораздо больше говорят о «мафии КПСС», чем о «мафии СС», зачастую радостно рифмуя эти два понятия. В результате — весь цикл исследований, проведенных на Западе по поводу действительного содержания мафии СС как геополитической структуры, остается вне поля зрения советской общественности, хотя это могло бы много прояснить в действительном содержании происходящих геополитических изменений.
Горячо обсуждаемая сегодня идея выхода Ленинграда из состава СССР и его вхождения в так называемую «Балтию», намечаемые контуры этой новой государственной единицы, слишком похожие на тот «Остланд», который Гитлер планировал ввести в состав Третьего рейха, объявление национальными героями Эсэсовцев (Литва, Латвия, Эстония), Бандеры и бандеровцев (Западная Украина), железногвардейцев (Молдавия), лидеров татарских военизированных формирований и белорусских националистов крайнего толка не могут не вызывать беспокойства,
Мы вовсе не хотим огульно зачислять в неофашисты всех национал-либералов и даже всех сепаратистов, поскольку спектр политических движений, сил, умонастроений весьма широк. Мы просто констатируем рост именно этой компоненты. За последние несколько лет мы фиксируем мутацию национально-освободительных движений в сторону неофашизма (в религии, идеологии, типе символики, культуре, международной ориентации).
В плане социально-психологическом такая тенденция вполне закономерна, поскольку демонтаж коммунистической идеологии шел и продолжает идти с использованием техники культурного шока, с сохранением логики тоталитарного сознания при замене только субстрата, наполняющего эти тоталитарные формы, но без малейшей попытки разрушить сам тип тоталитарного мышления. В этих условиях любой борец с коммунизмом автоматически героизируется, а любая контрастная коммунистической, тоталитарная идеология близка и желанна, поскольку соответствует структуре тоталитарного сознания.
В плане геополитическом — чем более стремительно и катастрофически будет идти процесс «обрушения» СССР, тем больше шансов на опрокидывание геополитического баланса с выходом на арену неофашизма именно как «третьей силы», восстановлением альянсов «осей» и союзов конца 30-х годов и в Европе, и во всем мире. В этом смысле вся геополитическая концепция, базирующаяся на «линейной» конфронтации СССР-США, плане игры по «обрушению» одномерного противника, сама подвергается стремительному обрушению.
Анализ оценок, даваемых процессам в СССР «новыми правыми» во Франции и Германии, говорит о том, что пробуждение правых и ультраправых сил в Европе связывается с «геополитическими волнами из СССР» и что ставка на рост влияния этих сил в Европе связана с технологией обрушения колосса на глиняных ногах, именно с технологией (темпом, последовательностью, степенью радикализации), а не с обрушением как таковым.
В этой сложной и крайне тяжелой для страны ситуации нас беспокоит та легкость, с которой из всего неофашистского спектра оказалась вычленена и в скандализированной форме предъявлена массовому сознанию «русско-фашистско-коммунистическая угроза». Инициатива шла из Прибалтики, где именно в это время происходила усиленная консолидация бывших эсэсовских частей и формирований.
Инициатива оказалась подхваченной широким спектром общественных течений столь активно, что на сегодняшний день на вопрос о том, что такое неофашизм, носитель политизированной масскультуры ответит: «Память, Память и еще раз Память».
На деле «Память», выдвигаемая как образец русского фашизма, — это действительно русский вариант этнократизма в двух его комбинациях: «мягкой», либеральной и «твердой» или, как любит говорить сама «Память», — «крутой». В последнем случае имеет смысл говорить о русском неофашизме в его так называемой «харбинской» (названо по аналогии с русским фашизмом 20-х годов) разновидности.
Вероятность прихода к власти этой разновидности фашизма достаточна велика. И где-нибудь на территории от Смоленска до Симбирска «твердая» русская этнократия получит тем большую возможность реализовать шовинистический бред барона Унгерна, чем выше станет накал других националистических движений, чем больше будет масштаб сгона русскоязычного населения, чем более бедственным будет его положение, чем стремительнее станет ухудшаться экономическое положение России, чем более очевидной станет потеря ею статуса сверхдержавы.
Что касается «мягкой» русской этнократии, то она по своим методам неотличима от либеральной этнократии армянской, азербайджанской, литовской, узбекской и др.
Те же выкрики о том, что к гибели привели коммунисты, тот же (не больший и не меньший, чем в литовском или латвийском варианте) антисемитизм, камуфлируемый под антисионизм, те же «сны» о докоммунистическом величии. Практически то же самое происходит и в этнократизме еврейском. Мягкий, сионистский сценарий — это вся мифология избранности еврейского народа, а подлинный, жесткий вариант, общества «Бнай Брит» или «Хагана», — откровенно неофашистский и прекрасно корреспондируется со всеми другими «твердыми» этнократами, включая русских, немецких, украинских, белорусских и пр. Антисемитизм здесь не помеха, равно как и память о геноциде. Здесь другие ценности, другая вера, другие принципы в формировании союзов и блоков. Блокировать неофашизм, «твердый» этнократизм можно лишь сразу, вкупе, во всех его разновидностях, резко отделив от нормального патриотизма, лишив национальной ауры, — в принципе!
Но протягивая руку бывшим эсэсовцам из числа тех, что истребляли десятки, сотни тысяч евреев, как можно после этого лепетать о русском фашизме?!
В случае поддержки хорватских усташей, румынских железногвардейцев, соратников Лебедя и Стецько на Украине, логически неизбежна и поддержка «Памяти», в ее наиболее экстремистской и обнаженной форме.
Присутствуя на акциях, проводимых некоторыми радикально настроенными демократами, видишь, что обструкция им со стороны их оппонентов из радикальной фракции так называемого «патриотического» лагеря, происходящие в ходе большинства таких скандализируемых встреч, — это тот перец, та острая приправа, без которой лишились бы большей части привлекательности демократические «шоу», и невольно задаешься вопросом о наличии единой «режиссуры» всех этих «массовых представлений».
