Буквально на следующий день утром Алексей Николаевич позвонил мне и попросил познакомить с предприятиями стройиндустрии. Целый день мы с ним ездили по заводам. Он остался очень доволен и твердо обещал поддержать нашу просьбу о выделении дополнительных капитальных вложений. Я же в свою очередь извинился за свое резкое поведение на заседании Совмина, сказал, что пошел на это сознательно, чтобы спасти дело.
Несколько позднее мы пригласили Алексея Николаевича посмотреть на строительство новых домов. А затем изложили соображения, каким путем можно повысить качество квартир. Для этого прежде всего надо было поднять стоимость квадратного метра на 25–30 %. Таких средств у правительства не было. Косыгин так об этом и сказал, правда, пообещал в следующем году все же добавить процентов 10–12. И помог.
* * *
Долгие сорок лет А. Н. Косыгин входил в состав высшего руководства партии и государства. Годы культа личности Сталина, волюнтаризма Хрущева, застоя при Брежневе – мало кто смог вынести все испытания тех трудных лет, не сломаться, держаться с достоинством, сохраняя при этом высочайшую интеллигентность, человеческую простоту и доступность. Невольно задаешься вопросом, как удалось ему так честно и с такой пользой для страны пройти свой нелегкий жизненный путь?
Мне не довелось видеть его в работе в сталинские времена. А вот при Хрущеве, Брежневе я не знаю ни одного случая, чтобы Алексей Николаевич хотя бы в самой незначительной мере поступился своим достоинством. Я не знаю ни одного случая, чтобы он кого-то унизил, оскорбил. Он мог быть строгим, требовательным, совершенно не терпел некомпетентности, но всегда уважал человеческое достоинство. Я также не знаю ни одного случая, чтобы Алексей Николаевич, прямо или косвенно, был замешан в каких-либо нарушениях законности в сталинские времена либо позднее. Кто-то, возможно, упрекнет его в том, что он не занимал активной позиции в борьбе с беззаконием, жестокостью, всяческими перекосами тех лет. Но «при всякой погоде» он оставался честным человеком, никогда в своем поведении не допускал непорядочности, двойной морали. Не красивыми речами, а делами своими он завоевал прочный авторитет и оставил о себе добрую память.
Анна Гриненко У истоков экономических преобразований
Гриненко Анна Андреевна почти 29 лет, с 1953 по 1981 г., руководила крупнейшей в стране кондитерской фабрикой «Красный октябрь». Герой Социалистического Труда
В 1953 г. министром легкой и пищевой промышленности назначили Алексея Николаевича Косыгина. Вскоре он поехал по московским хлебозаводам, увидел, какие там творятся безобразия, и сразу снял с работы нескольких директоров. Это действительно надо было сделать. Самые невероятные слухи и подробности о его поездках сразу разнеслись среди нас, пищевиков.
И вот как-то сижу я в кабинете. Вдруг раздается звонок и мне говорят: «К вам едет Алексей Николаевич». Представляете мое состояние?! Как сейчас помню, у меня сразу испарина на лбу выступила.
«Едет, значит, – думаю обреченно. – Ну, все: фабрика колоссальная, а он, говорят, такой строгий, придирчивый, суровый. Словом – пиши пропало».
Прибыл он с большой свитой. Вошел в мой кабинет, бывший эйнемовский. (С 1867 по 1917 г. нынешняя кондитерская фабрика «Красный Октябрь» принадлежала Федору Карловичу Эйнему.) А надо сказать, у нас помещение дирекции было в очень хорошем состоянии, мы его всячески поддерживали: солидный банковский стиль – зеркальные стекла, хрустальные люстры, все отделано деревом, массивная, еще дореволюционная, мебель.
Он огляделся и говорит:
– Куда это ты меня, Зотов, привез, на такое старье? (Зотов Василий Петрович был министром продовольствия СССР, заместителем председателя Госплана СССР. – Авт. )
Тут уж я совсем растерялась:
– Да, Алексей Николаевич, сейчас ведь все увлеклись модной мебелью, сидят-то почти на полу, а у меня сохранилось прежнее…
Тут он рассмеялся:
– Ну и молодец! Наши-то дураки все выбрасывают, а западные дипломаты скупают и увозят к себе целыми эшелонами.
Потом сказал:
– Иду смотреть фабрику. Давай мне в провожатые главного механика или главного инженера и главного технолога. Вернемся, будем разговаривать.
Пошли. Вы знаете, на моей памяти это был единственный гость, который так внимательно и тщательно все осмотрел. Он останавливался у каждой машины, следил за ее работой, расспрашивал об устройстве. Потом просил дать анализы смывных вод, интересовался, много ли в них остается сахара. В общем, ходил по фабрике половину рабочего дня. Это был настоящий полный осмотр производства.
Пришли в шоколадный цех.
– Посмотрите, Алексей Николаевич, на потолок. Видите, он весь в шоколадных пятнах. Вот эти автоматы, которые еще при Эйнеме были установлены, выжимают какао-масло для приготовления шоколада. Их пружины, работающие при давлении до десяти атмосфер, совсем износились, и поэтому часто масса выбрасывается вверх.
– Что надо? – быстро спросил он.
– Я знаю, что на Урале есть завод, который выпускает пушки, а на них ставят пружины, которые и нам подходят.
– Сколько требуется?
Ну, тут я, как говорится, «хватанула» – потом мы всю кондитерскую промышленность этими пружинами снабдили. Вот какой он был конкретный и деловой человек.
Вернулись мы в кабинет.
– Садись и рассказывай, что тебе необходимо.
– Алексей Николаевич, нам надо бы подремонтироваться: столько-то и столько-то белил, столько-то кровельного железа – фабрика в войну горела, зажигалки попадали.
– Хорошо.
– А потом еще…
Он прервал меня:
– А теперь – хватит.
Затем Косыгин высказал ряд замечаний, дал советы. На том мы и расстались. Но, видимо, общее впечатление от фабрики у него осталось хорошее.
Когда Алексей Николаевич стал Председателем Совета Министров СССР, наш «Красный Октябрь» попал в число 48 предприятий страны, работавших на условиях эксперимента.* * *
Здесь я хочу сделать небольшое отступление и упомянуть об одном факте собственной биографии. Меня назначили директором кондитерской фабрики «Ударница» (фабрика небольшая, но все равно столичное предприятие, мармеладно-пастильное – единственное в стране). И вот ко мне первый раз пришел главный бухгалтер, принес баланс и пухлой, холеной рукой начал показывать, где мне нужно расписываться. «Ну, – думаю, – ничего себе директор, если я баланс прочесть не могу. Да как же так? Он будет мне приносить, а я лишь расписываться? А что дальше? Нет, нужно учиться». И я пошла на городские платные высшие счетно-экономические курсы. На Трубной они тогда размещались. Сидела там с молоденькими девчонками-бухгалтерами я, директор фабрики. Мне, признаться, было стыдно, и я никому не говорила об этом, ни на фабрике, ни на курсах. Три года училась, и, когда мы приступили к реформе, я уж любой баланс читала, как музыкант ноты. Мне, конечно, было приятно сознавать, что я правильно тогда поступила.
Началась подготовка к реформе. Конечно, Алексей Николаевич по моему глубокому убеждению прежде всего сам, в себе выстрадал эту реформу. Он приглашал нас, директоров предприятий, советоваться, и мы обращались к нему по любым вопросам. Собирались, скажем, у него в кабинете. По одну сторону садились директора московских предприятий – Гриненко, Громов, Бородин, Сергучев и другие. Рядом были наши главные экономисты. По другую сторону – ученые. Скрывать нечего, были среди них и такие теоретики, которые в жизни ни одной накладной в руках не держали. Начинался разговор. Они свое, мы – свое. Алексей Николаевич всегда говорил «науке»:
– Подождите, вы потом будете подводить теоретическую базу, давайте сейчас послушаем тех, кому осуществлять реформу, они лучше знают все подробности производства.
Как известно, экономической реформе предшествовал широкий эксперимент, проводившийся в различных отраслях. Я считаю, что это было сделано очень разумно: предварительно, в течение года, заместитель председателя Госплана СССР А.В. Бачурин проводил с нами, директорами предприятий, специальные совещания-семинары. Причем нам было дано право вносить изменения в те или иные положения, документы предстоящей реформы. Через четыре недели мы снова собирались в Госплане и обсуждали принятое в прошлый раз решение, которое в течение месяца проходило проверку на предприятиях, и что-то в нем меняли, что-то усиливали. Например, основным вопросом был переход от показателя валовой продукции к показателю реализации. Но чтобы продукцию реализовать, она должна быть высокого качества; а в то время товаров еще было достаточно. Кроме того, необходимо было, чтобы деньги на расчетный счет приходили вовремя, потому что и тогда обязательность в отношении соблюдения сроков были у нас, мягко говоря, не на высоком уровне.
Как-то однажды на таком семинаре я выступила и сказала: предстоящая реформа касается всех – и легкой промышленности, и пищевиков, и отраслей промышленности группы «А». Но ведь это разные производства. Вот, допустим, на заводе имени Орджоникидзе сделали поточную линию за миллион рублей. На рынок или в магазин ее не понесешь, и ее отдают на ЗИЛ. Директор звонит Павлу Дмитриевичу Бородину и говорит: «Слушай, я тебе выставлю авизо, а ты мне заплати». Сегодня авизо, а завтра деньги уже на расчетном счету. А ведь мы, пищевики, свою продукцию должны всем людям продать. Так, у нас на «Красном Октябре» месячный план 15–16 миллионов рублей. И деньги эти мы должны со всей страны собрать.
