Надо сказать, что в тот период тема об отзвуках военного лихолетья вообще была популярной. В частности, Аркадий Сахнин опубликовал в «Комсомольской правде» большой очерк под таким же названием — «Эхо войны», посвященный обнаружению и разминированию в Курске колоссального потаенного склада немецких артснарядов и мин, от взрыва которого мог взлететь на воздух почти весь город. Резко оживился интерес к военным мемуарам: крупные советские военачальники фронтовых лет к тому времени начали выходить в отставку и получили возможность взяться за перо, чтобы поведать, говоря словами популярной песни военных лет, о друзьях-товарищах, об огнях-пожарищах, о собственном видении великой войны.
На этом фоне повесть Анатолия Калинина, которая по существу как бы оправдывала власовское движение, привлекла внимание своей исторической неточностью, своего рода «вселенской смазью»: о бывших военнопленных начали судить в целом, вообще, скопом, объявляя всех их невинно пострадавшими, — вместо того чтобы разбираться в каждой конкретной судьбе. Я неплохо знал Калинина и при встрече высказал ему сомнения на этот счет. Однако разговор у нас не получился. Но, к сожалению, мои тревоги оказались не напрасными. Повесть «Эхо войны» совпала по времени с появлением на Западе потока литературы о власовцах, причем все публикации били в одну цель, доказывая, что власовское движение было не чем иным, как восстанием свободолюбивого русского народа против большевизма.
При этом само понятие «власовцы» было, с одной стороны, антиисторически расширено, а с другой — сведено к русскому национальному вопросу, что также не соответствовало исторической истине. Поэтому возникает необходимость более подробно разобраться в этой проблеме…
Если исключить из рассмотрения диверсантов, закончивших спецшколы, и полицаев, численность которых в целом была невелика, то прослойка так называемых власовцев подразделяется на три категории. К первой, относительно самой большой, причислялись те, кто носил немецкую форму, однако не имел оружия и служил в тыловых частях, в обозах, кого привлекали на хозяйственные работы. Как правило, таких людей подневольно использовали в командах генерала Тодта, возглавлявшего инженерно-тыловое обеспечение фашистской армии. Они не принимали участия в боевых действиях, к тому же среди них было немало партизанских лазутчиков, выполнявших разведывательные задания. Этих людей неправомерно причисляли к власовцам, несправедливо ассоциируя их с изменниками Родины.
Вторая категория, крайне малочисленная, состояла из отпетых бандитов, бывших уголовников, которых немцы использовали в качестве провокаторов: переодевали в советскую форму и забрасывали в наш ближний армейский тыл. Они начинали там пальбу, инсценируя вражеские прорывы, устраивая панику и так далее. Разведка регулярно доносила, что такие группы провокаторов всегда находились у немцев под рукой, это были своего рода «камикадзе», в плен они не сдавались, прекрасно понимая, какая участь их ждет. Этих изгоев тоже нельзя причислять к власовцам, они к ним никакого отношения не имели.
И, наконец, третья категория — это непосредственно власовцы, то есть те, кто служил в «Русской освободительной армии» генерала Власова.
Но в обыденном сознании все три вышеуказанные категории объединились одним понятием — «власовцы». Между тем оно отнюдь не безобидно — не только в плане несправедливости по отношению к конкретным личностям, но и в смысле большой исторической неправды. Дело в том, что волна реабилитации Власова, поднятая в 70-х годах на Западе, преследовала далеко идущие цели и была, что называется, с двойным дном. Внешне речь вроде бы шла о том, что Власов и его воинство хотели освободить Россию от большевистского ярма, а потому генерал Власов — это в некотором роде антиСталин, намеренно скомпрометированный Кремлем как предатель, изменник. В этой плоскости шло «отбеливание» предательства вообще, «облагораживание» тех, кто в годы смертельной схватки с фашизмом воевал с оружием в руках против своего Отечества, к тому же предал присягу.
Но был во всей этой пропагандистской возне и второй, как бы подспудный пласт. Армию генерала Власова и власовцев вообще, вдобавок в явно расширительном, искривленном толковании, о котором сказано выше, все более активно начали ассоциировать с сугубо национальным русским явлением. Здесь западные пропагандисты делали своего рода обратное сальто-мортале, возвращаясь к теме об измене Родине, и отождествляли предательство власовцев, воевавших на стороне Германии, с национальным русским позором, превращая власовцев в синоним и в символ русского предательства вообще.
Не говорю о том, что это даже фактически не соответствовало истине, поскольку и в РОА, и среди других категорий бывших советских граждан, так или иначе оказавшихся в вооруженных силах фашистской Германии, были люди многих национальностей, как в свое время, предположим, в русской редакции радио «Свобода». Но коварство такого отождествления власовцев с русским населением заключалось в том, что представители некоторых других национальных групп, в годы Великой Отечественной войны сражавшиеся против СССР, сразу же ухватились за этот тезис, ставший для них неким оправданием. В частности, мне известно, что его взяли на вооружение бывшие бандеровцы, утверждавшие примерно следующее: да, мы воевали против СССР, но нас, украинских националистов, было меньше, чем русских власовцев. Да и прибалты, например, чьи воинские формирования воевали на стороне Германии, начали использовать тезис о власовцах для сопоставления с ними своего «уровня предательства» — в процентном отношении к общей численности той или иной нации.
Короче говоря, непроясненность вопроса о Власове и власовцах, попытки чохом реабилитировать всех состоявших в РОА, неправомерно расширительное толкование самого понятия «власовцы», стремление объявить власовцев борцами за святую Русь и в то же время бросить тень предательства на весь русский народ — все это перемешалось в мутном потоке невольной или преднамеренной дезинформации, в котором принялись «удить рыбку» самые различные, порой даже противостоящие друг другу общественные, политические и национальные силы.
* * *
Примерно в тот период у нас и состоялся обстоятельный разговор на эту тему с Николаем Николаевичем Яковлевым. Разговор сводился к тому, что противопоставить этому мутному потоку дезинформации и недопонимания можно только одно — строго выверенную, основанную на неопровержимых исторических фактах истину. Человек очень энергичный, с живым умом, Яковлев сразу, несмотря на сложность темы, заразился ее привлекательностью для серьезного научного исследования. Он высказал желание поработать над ней, выдвинув условие: привлечь архивы КГБ, относящиеся к Власову и власовцам.
Эта просьба была выполнена, и в распоряжении историка оказались не только материалы оперативной разработки Власова и его ближайших подручных, но также документы Четвертого управления НКВД, которое в годы Великой Отечественной войны занималось закордонной, зафронтовой работой. Управление это было ликвидировано в 1947 году за ненадобностью, но в его архивах сохранилось много интересных данных о деятельности наших диверсионных групп в тылу врага, а также о противодействии проникновению немецкой агентуры в наш тыл. В его сферу деятельности входила и работа против РОА — «Русской освободительной армии» генерала Власова.
Николай Николаевич Яковлев с головой погрузился в изучение предоставленных ему материалов и через некоторое время написал большую книгу, всесторонне освещавшую тему «Власов и власовцы». Но самостоятельно Николай Николаевич отнести рукопись в какое-либо издательство не мог. В то время такие сложные, противоречивые исторические темы предварительно обкатывались на Старой площади и лишь затем по указанию из Агитпропа ЦК КПСС принимались в печать. Однако неожиданно для меня самого в тот период, в первой половине семидесятых годов, публикация книги Н. Н. Яковлева «Власов и власовцы» встретила в Агитпропе ЦК КПСС довольно активные возражения. В то время, полагаю, причин было несколько, но ни одна из них не носила принципиального характера. На мой взгляд, просто сказывалась атмосфера тех лет, нежелание углубляться в суть исторических явлений.
Ведь публикация книги Н. Н. Яковлева влекла за собой некие официальные разъяснения, уточняющие само понятие «власовцы». Она требовала поставить заслон обелению, даже возвеличиванию самого Власова и, как следствие, покончить с оправданием предательства некоторых других национальных «героев» типа Бандеры. Наконец, она восстанавливала справедливость по отношению к тем тысячам солдат и офицеров 2-й ударной армии, которые не сдались в плен вместе с Власовым и его штабом, а пали смертью храбрых в боях за Родину.
