Ознакомительная версия.
Под давлением нефтяных цен финансовый навес «рухнул», инфляция вышла из-под контроля. «Лишние» деньги, первоначально сконцентрированные в банковском спекулятивном секторе, расползлись по мировой экономике. Вскоре после нефтяных цен дестабилизировалась вся система валютных курсов. По иронии судьбы, именно нефтяной шок 1973 года дезорганизовал систему государственного регулирования, кейнсианизм и основывавшийся на этом «социализм распределения» на Западе. Напротив, второй нефтяной шок дезорганизовал систему рыночно-корпоративного распределения и нанес удар по неолиберальному капитализму. Ответом на первый нефтяной шок был общий сдвиг вправо, другое дело, что наступил он не сразу: для того чтобы стали очевидны все его политические последствия, потребовалось около десяти лет. На этот раз агонизирует либеральная модель, а сдвиг влево становится, в общем, вопросом времени. Круг замкнулся.
Для стран – экспортеров нефти, включая Россию, рост цен на топливо означал не просто неожиданно обрушившийся на них золотой дождь, но и возможность поддерживать иллюзию экономического успеха без серьезных структурных реформ. Поскольку ни в России, ни в арабских странах, нив Мексике приток нефтедолларов не сопровождался попытками проведения серьезных инвестиционных программ, деньги, как и после нефтяного шока 1973 года, начали возвращаться в западные банки, усиливая инфляционное давление на мировую экономику в целом. В 2000 году экономика постсоветской России достигла рекордного роста в 7 % после почти десяти лет депрессии. Но именно в этот год резко усилилось и бегство капитала на Запад.
В странах– экспортерах нефти рост мировых цен на топливо создавал иллюзию благополучия, а в западных обществах– предпосылки для нового витка инфляции. Поток нефтедолларов был тем больше, чем меньше эти деньги были обеспечены в реальной экономике. Как и в 1970-е годы, за ростом топливных цен последовало снижение курса американской валюты. Валютная нестабильность превратилась в новую мировую экономическую проблему. Среди пострадавших оказались Россия и страны Ближнего Востока, продававшие нефть за доллары и покупавшие все необходимое за евро.
Структурные противоречия олигархической экономики в странах периферии не позволяли эффективно использовать поток нефтедолларов, но стимулировали, как и в 1970-е годы, политическую безответственность элит. Прежний нефтяной бум завершился чередой политических кризисов и катастроф в странах, выигравших от новых цен на топливо, – кульминацией этих процессов была иранская революция. Новый нефтяной бум создавал предпосылки для таких же политических потрясений – прежде всего в России.
Загадка американского среднего класса
Вплоть до 2000 года американская экономика более любой другой выигрывала от сложившихся правил игры и одновременно оставалась главным стабилизирующим фактором для миросистемы. Однако с началом нового столетия ситуация радикально изменилась: американский рынок не только не способен был уже «гасить» кризисные тенденции, накапливавшиеся в мировом масштабе, но и сам стал источником проблем.
Если стремительный рост биржевых курсов и надувание финансового «пузыря» в США 90-х годов не ускользнули от внимания экономистов, то рост задолженности американского среднего класса обычно не воспринимался как повод для особой тревоги. Еще меньше связывалось в общественном сознании накопление долгов среднего класса и наращивание финансового «пузыря» в Америке. Между тем эти два процесса не только были тесно взаимосвязаны, но и подпитывали друг друга.
Экспансия финансового капитала не могла не сопровождаться и бурным развитием кредитного рынка. Этому способствовали как распространение новых технологий, так и общая конъюнктура рынка. При этом сами финансовые корпорации последовательно проводили политику, направленную на вовлечение в свою зону обслуживания возрастающие массы населения. Американский средний класс оказался к концу 1990-х годов опутан долгами. Поскольку происходило это на фоне общего роста экономики, рост задолженности сам по себе не вызывал тревоги до тех пор, пока он сопровождался и ростом денежных доходов. При этом совершенно не принципиально, росли ли доходы быстрее задолженности или медленнее. Если они росли медленнее, это все равно позволяло до определенного момента поддерживать положительную динамику. Если они росли быстрее, это вело на практике не к сокращению, а к еще большему росту задолженности, поскольку рост доходов облегчал доступ к кредиту в еще большем объеме. Историк Роберт Бреннер иронично назвал происходящее «частным кейнсианством». Если в прошлом государство поддерживало экономику, «накачивая спрос» с помощью правительственных программ, то теперь то самое делали частные банки, предоставляя кредит направо и налево. С точки зрения неолиберальной теории это было вполне приемлемо. Рост дефицита государственного бюджета рассматривается идеологами как единственный источник инфляции. Напротив, частный долг, какими бы суммами он ни исчислялся и каково бы ни было его социальное значение, считается просто частным делом должника и кредитора, не имеющим никакого «макроэкономического» значения.
Начиная с первой половины 1980-х годов, когда в Соединенных Штатах окончательно восторжествовала неолиберальная модель, долг– как частный, так и государственный, и корпоративный – начал стремительно увеличиваться. В период клинтоновской «экспансии» рост долгов ускорился еще больше. Потребительский долг превысил полтора триллиона долларов. Общая задолженность по недвижимости превысила в 2000 году 6,8 триллиона долларов, более чем удвоившись за 90-е годы. При этом частная задолженность в США устойчиво превышала государственный долг (5,62 триллиона к 2000 году), который продолжал расти, несмотря на благоприятную конъюнктуру и профицит бюджета. Совокупный частный и корпоративный долг в 2001 году достиг 13,5 триллиона долларов.
Легко заметить, что рост биржевой пирамиды сопровождался точно таким же ростом долговой пирамиды. Эти два процесса являются как бы зеркальными и поддерживают друг друга. И та, и другая пирамида представляют собой фиктивный капитал в двух разных его формах. Точно так же, как акции в полном объеме не могут быть реализованы без немедленного падения котировок, так и резкое одномоментное сокращение долга вызвало бы кризис банковских институтов. Однако и наращивание пирамид не могло продолжаться бесконечно.
В социальном плане две зеркальные пирамиды как бы накладывались друг на друга. Это отражает структуру американского среднего класса, который одновременно все более залезал в долги и втягивался в биржевую игру, которая, согласно господствовавшей теории, должна была дать ему средства на обеспечение будущего и выплату долга. При этом средние слои распались на три группы: «верхи», не имевшие обременительных долговых обязательств и активно инвестировавшие средства в биржевую игру, «низы», погружавшиеся в долги и неспособные к биржевой игре, и «средняя группа», накапливавшая долги и средства одновременно. То же относится и к значительной части мелких и средних компаний, которые все более зависимы становились от внешних источников финансирования, а также от котировок на бирже. Повышение курса акций позволяло привлечь новые кредиты, и так далее.
Подобное положение дел, однако, могло продолжаться бесконечно. Начавшийся в 2000–2001 годах кризис не мог не затронуть как долговую, так и биржевую пирамиды. Однако если биржевая пирамида могла стихийно скорректироваться, похоронив под своими обломками надежды значительной части среднего класса, то долги частных лиц могли быть списаны только по доброй воле кредиторов. Американский средний класс оказался в ситуации, во многом напоминающей ту, в которой очутились более развитые страны «третьего мира». У него не было теперь ни возможности выплатить долги, ни шансов списать их.
В 2001–2002 годах, с началом промышленного спада, обнаружилось, что американский потребитель обслуживать свой долг не в состоянии. «За время экономического бума 1990-х гг. американцы привыкли жить в долг, – отмечает ведущая российская деловая газета «Ведомости». – Банки охотно давали им в кредит деньги на товары, путешествия и покупку недвижимости. Сегодня американская экономика переживает трудные времена. Растет безработица, и многие расплачиваются за безоглядные траты. Во втором квартале не смогло оплатить долги рекордное число американцев (390 991); это на 5,9 % больше, чем в первом квартале. С июня 2001 по июнь 2002 г. о банкротстве объявили 1,47 млн. американцев (за тот же период обанкротилось 39 000 компаний)». Соединенные Штаты имеют весьма мягкое законодательство об индивидуальном банкротстве, которым граждане и не преминули воспользоваться, когда настали тяжелые времена. Но массовое банкротство должников, в свою очередь, стало превращаться в проблему, угрожающую стабильности всей финансовой системы. И, следовательно– сбережениям и рабочим местам более благополучных представителей среднего класса.
Ознакомительная версия.
