После этого события-предупреждения Дильс возобновил свою работу и принялся за старое. В то же время Геринг почувствовал, в кого метились противники Дильса, и решил принять превентивные меры. 30 ноября 1933 года, пользуясь своими полномочиями министра-президента Пруссии, он выпустил декрет революционного содержания, по которому политическая полиция — гестапо — освобождалась от подчинения министерству внутренних дел. По этому документу гестапо переходило в ведение одного Геринга. Отделение «политической» полиции представляло собой юридическую несуразность, но нацистам были нипочем соблюдения юридических норм.
В тот же день Геринг выдал ордер на арест некоторых членов той самой комиссии, которой после ухода Дильса было поручено реорганизовать гестапо, но она ни разу не собралась. Аресты не осуществили, но свою цель они выполнили: послужили предупреждением тем, кто попытался бы взглянуть на то, что происходит в недрах неприкосновенного гестапо.
В начале 1934 года пресса Херста в Америке опубликовала статью Геринга, в которой он писал: «Мы лишаем защиты закона врагов народа… Мы, национал-социалисты, сознательно отказываемся от ложной терпимости и фальшивого гуманизма… Мы не признаем лживых выдумок адвокатов, их китайской грамоты юридических тонкостей».
Действительно, нацисты никогда не считались с «адвокатской китайской грамотой». Единственный раз они в целях пропаганды попытались использовать большой, хорошо отрепетированный судебный процесс, однако эта махинация обернулась против них.
21 сентября 1933 года в Верховном суде Третьего рейха, заседавшем во дворце юстиции в Лейпциге, начался новый акт драмы, которая в феврале потрясла Германию и весь мир. Купол рейхстага наполовину обрушился, объятый пламенем, а вместе с ним охваченная ужасным огнем нацизма рухнула либеральная Германия. В тот осенний день новые хозяева рейха попытались оправдаться в глазах международного общественного мнения, потому что после пожара рейхстага не нашлось никого, кто поверил бы в легенду о причастности к нему коммунистов. Тем не менее эта легенда позволила начать жестокие репрессии и уничтожение оппозиции, без чего национал-социалисты, еще не окрепнув, не смогли бы удержать власть.
Судья Бюнгер, поседевший в своем служении Фемиде, окруженный четырьмя заседателями в красных мантиях, в течение пятидесяти четырех судебных заседаний прилагал все усилия, чтобы придать какую-то пристойность бурным судебным прениям, которые то и дело выходили из-под его контроля.
На скамье подсудимых сидели пятеро обвиняемых, по виду которых можно было предположить, что их здесь свело случайное стечение обстоятельств. Конечно, там был ван дер Люббе, полусумасшедший голландец, арестованный в горящем рейхстаге, безоговорочно принадлежавший к компании поджигателей. Рядом с ним сидел бывший руководитель группы коммунистов-депутатов Торглер, один из знаменитых ораторов немецкой компартии, уступавший по популярности лишь Эрнсту Тельману, ее руководителю. Он был арестован прямо в полиции, куда явился на следующий день после поджога, чтобы объяснить ситуацию. Ему предъявили обвинение по показаниям двух сомнительных свидетелей, депутатов Фрея и Карвана, бывших активистов компартии, перешедших в ряды партии национал-социалистов. Под присягой они заявили, что в день пожара видели Торглера, входящего в здание рейхстага вместе с ван дер Люббе. Это свидетельство судье показалось вполне удовлетворительным.
Трое других обвиняемых представляли гораздо больший интерес. Это были болгары, арестованные при странных обстоятельствах. Некий Гельмер, официант в ресторане «Байернгоф», расположенном на Потсдаммерштрассе, увидел изображение ван дер Люббе в газетах, а также заметил объявление, в котором обещалось вознаграждение в 20 тысяч марок тому, кто поможет арестовать его сообщников. Гельмер вспомнил, что видел Люббе в своем ресторане в компании трех человек, которые туда несколько раз заходили и выглядели точь-в-точь как «большевики». А то, что «Байернгоф» был рестораном весьма высокого класса и бродяг вроде ван дер Люббе там не пускали даже на порог — это обстоятельство осталось незамеченным. Полиция устроила засаду в «Байернгофе» и 9 марта арестовала там трех завсегдатаев. У двоих из них документы на первый взгляд казались настоящими: по паспортам они были доктор Гейдигер и господин Панев. У третьего же документов не было. Полиция быстро выяснила, что документы фальшивые; тогда мужчины признались, что они болгары и зовут их Благой Попов, Васил Танев и Георгий Димитров.
Димитров! Как только о его аресте стало известно в штаб-квартире гестапо, радости не было конца. Димитров был руководителем подпольного Коминтерна в Западной Европе; в Болгарии он уже был один раз осужден на двадцать лет заключения, а второй раз — на двенадцать. Двое его товарищей были также осуждены за свою политическую деятельность на двенадцать лет каждый. Они бежали из Болгарии в СССР и пребывали там довольно долго. Потом они приехали в Германию, чтобы попытаться тайно вернуться в Болгарию. Они утверждали, что ван дер Люббе никогда не видели, а Торглер известен им только по фамилии. Как только об их задержании стало известно, набежала куча свидетелей, видевших их: вместе с Торглером и ван дер Люббе в ресторане, на улице, в рейхстаге, перетаскивавших какие-то ящики, что-то высматривавших в зале парламента и в самых немыслимых местах. Димитров воспринимал эти заявления спокойно, потому что мог без труда доказать, что в день пожара был в Мюнхене.
Таковы были люди, сидевшие на скамье подсудимых, справедливой только в отношении ван дер Люббе, жалкого человека, пойманного на месте преступления.
Процесс привлек внимание широкой публики. В зале присутствовали 120 журналистов из разных стран, кроме Советского Союза. Корреспондентов из СССР не допустили в здание суда. Гитлер с нетерпением ожидал «сурового» приговора, который по завершении помог бы придать новую силу антикоммунистической пропаганде.
Однако это дело незадолго до Лейпцигского процесса разбиралось в другом суде. Немецкие эмигранты, нашедшие себе убежище во Франции, Англии, а некоторые — и в США, привлекли внимание мировой общественности к данному делу. Они начали свое расследование, собрали свидетельства, опубликовали фотографии и документы в стремлении установить истину, о которой догадывался каждый: рейхстаг был подожжен самими нацистами для подписи престарелым Гинденбургом законов о введении чрезвычайного положения.
В Париже организовалась активная группа, где работали Андре и Клара Мальро, Жан Гюэнно, итальянец Кьяромонте. Двое немецких писателей-коммунистов — Вилли Мюнценберг и Густав Реглер — на многих языках опубликовали «Коричневую книгу», довольно широко распространившуюся. Правда вот-вот могла открыться.
В начале сентября один антифашистский комитет образовал в Лондоне международную комиссию по расследованию, которая решила заранее провести слушание дела о поджоге рейхстага. Комиссия под руководством крупного лондонского адвоката Дэниса Ноуэлла Притта включала в свой состав французских, английских, американских, бельгийских и швейцарских общественных деятелей, таких, как Гастон Бержери, госпожа Моро Джиафери, госпожа Анри Торрес, Артур Хейс, Вермелен. Пост прокурора занял Стаффорд Крипс, который изложил все имеющиеся факты и уточнил, что эта имитация судебного разбирательства не имеет юридической силы, а проводится с целью выяснить истину, из-за определенных обстоятельств неспособную проявиться в самой Германии.
В ходе заседаний этой комиссии стало очевидно, что если Люббе был одним из поджигателей, то он мог быть только чьим-то орудием. В чьих руках? Нацистов, ответила комиссия, в частности Геринга, который становился, таким образом, главным обвиняемым. 11 сентября госпожа Моро Джиафери, которая с самого начала процесса получала письма с угрозами, провозгласила: «Нет в мире такого суда, даже настроенного враждебно по отношению к обвиняемым, который смог бы хоть на секунду допустить обоснованность этих смехотворных доказательств. Теперь нужно спасать лицо; за спинами обвиняемых, уже заранее приговоренных, необходимо спасти лицо того, кто сам теперь обвинен всеми честными людьми — Геринга…»
Кто был в Берлине 27 февраля вечером, кто тот человек, у которого есть ключи от рейхстага?
Кто тот человек, руководящий действиями полиции?
Кто мог усилить либо ослабить полицейский надзор?
У кого были ключи от подвалов, через которые поджигатели проникли в здание рейхстага?
Этот человек не кто иной как Геринг, министр внутренних дел Пруссии и председатель рейхстага!
Спасти лицо… Вот что сказала госпожа Моро Джиафери; именно этим занимался суд в Лейпциге. Там среди обвинителей очень скоро началась паника, и обвинение перешло в защиту от яростных нападок озлобленного Димитрова. Четверо остальных обвиняемых не доставляли им хлопот. Ван дер Люббе постоянно был погружен в состояние мрачного отупения; из него с трудом смогли вытянуть несколько односложных ответов. Что же касается Танева и Попова, то они не знали ни слова по-немецки. Димитров взял в свои руки ведение процесса. Теперь он превратился в обвинителя. И его обвинения были столь точными, что прокурор-обвинитель доктор Вернер объявил о принятии решения, которое ввергло в шок всех присутствующих. Он взял «Коричневую книгу», которую опубликовали эмигранты, и стал, страница за страницей, пытаться опровергнуть содержавшиеся в ней сведения, доказывая, что речь идет о клеветнических измышлениях!
