Но если мы выяснили, что противостоять возможным сценариям потери власти в России могут только такие народы, стоящие за единство и целостность России и за сохранение ее суверенитета на основе сформированного в России типа порядка – то мы должны себе задать вопрос: есть ли те, кто может составить собой такой народ?
Есть ли у нас сильное общественное движение, которое будет говорить, что Сибирь – это Россия, мы и есть Россия, наша задача развивать ее? Есть у нас антизападное движение, такое, которое было бы против глобализации, против навязывания европейских стандартов?»
И в конфликте с «западниками» большевики стали организационным воплощением воли народа, желавшего жить в России. Этим многонациональным народом Красная Армия воспринималась как своя армия. При Временном правительстве Украина отделилась от России – западники-либералы буквально разгоняли народы. Глава образованного Украинской Центральной Радой правительства (Директории) В.К.Винниченко в воспоминаниях, изданных в Вене в 1920 г., признает «исключительно острую неприязнь народных масс к Центральной раде» во время ее изгнания в 1918 г. большевиками, а также говорит о враждебности, которую вызывала проводимая Радой политика «украинизации»: «Ужасно и странно во всем этом было то, что они тогда получили все украинское – украинский язык, музыку, школы, газеты и книги».
Речь шла о том, что этот народ желал жить в России и «жить по-своему, а не по европейски». В тот исторический момент эту возможность и давал советский проект. Этот цивилизационный смысл большевизма тогда прекрасно понимали и западники, и традиционалисты. В том числе на Западе. Вальтер Шубарт в своей известной книге 1938 г. «Европа и душа Востока» пишет: «Самым судьбоносным результатом войны 1914 года является не поражение Германии, не распад габсбургской монархии, не рост колониального могущества Англии и Франции, а зарождение большевизма, с которым борьба между Азией и Европой вступает в новую фазу… Дело идет о мировом историческом столкновении между континентом Европы и континентом России…
То, чего Запад боится, – это не самих идей, а тех чуждых и странных сил, которые за ними мрачно и угрожающе вырисовываются, обращая эти идеи против Европы. Большевистскими властителями тоже руководит настроение противоположения Западу. То, что случилось в 1917 году, отнюдь не создало настроений, враждебных Европе, оно их только вскрыло и усилило. Между стремлениями славянофилов и евразийцев, между лозунгами панславизма и мировой революции разница лишь в методах, но не в цели и не в сути. Что касается мотивов и результатов, то все равно, будут ли призываться к борьбе славяне против немцев или пролетарии против капиталистов. В обоих случаях мы имеем дело с инстинктивной русской попыткой преодолеть Европу»371.
Говоря о нынешнем состоянии этого протонарода, который должен встать и защитить целостность и культурную идентичность России, Р. Шайхутдинов приходит к пессимистическому выводу:
«Кто может составить собой такой народ?.. Вопросы – риторические. Даже возможность таких движений с трудом мыслится российским человеком. И это свидетельствует о том, что такое, как в Киргизии – элементарно возможно в России. Если движение пенсионеров или дальневосточных сепаратистов догадается сказать, что они – народ, а власть – антинародная, то они смогут, собрав пару тысяч человек, вышвырнуть власть из ее кабинетов. При этом вокруг будут стоять толпы зевак, которые, как в октябре 1993 г. будут считать, что все эти игры – не их дело. Но сегодня ситуация может стать значительно драматичнее.
Сегодняшняя архаическая власть в России эту дыру в принципе не закрывает. И как только пойдет какое-то финансирование и любые силы, заинтересованные в том, чтобы сбросить нынешнюю власть, поймут эту схему – она сработает на все сто процентов. Ведь нет народа (и он не формируется), который бы сказал, что мы хотим быть Россией. Больше того: всех тех, кто сейчас говорит такого рода вещи, во многом справедливо считают националистами и шовинистами. А значит, демотехническая задача только усложняется: надо создавать, формировать не просто народ, который заинтересован в сохранении России и тех порядков, которые регулируют нашу жизнь, но и является современным, модным и осмысленным.
Но может ли существующая российская власть взяться за решение этой задачи? Очевидно, что нет.
Мы должны вырастить, создать, вылепить российский антизападный народ, российский антиисламистский народ, выступающий за светский характер российского общества. И только тогда, когда в трудный момент он сможет противостоять иным общественным силам, мы поймем, что власть в России – современная и прочная»372.
Последний абзац отвергает пессимизм предыдущих. Раз мы должны – «вырастить, создать, вылепить» – то и следует это делать. Нет гарантии успеха, но нет и оснований для фатализма. Мы находимся в состоянии неустойчивого равновесия, и победит тот, кто вовремя и точно приложит пусть небольшие, но целеустремленные силы.
Мы считаем, что сообщество, имеющее черты российского державного народа, может возникнуть за достаточно короткий срок. Оно уже почти созрело и ждет лишь «затравки», чтобы пошла его кристаллизация. Все ждали, что такой затравкой станет после 2000 г. команда В.В.Путина, но, к сожалению, не получилось. Будем действовать сами.
Чтобы действовать, надо ответить на ряд вопросов. Каковы могут быть организационные формы, в которых это сообщество будет представлено на политической арене? В каких отношениях оно должно быть с властью, чтобы выполнить свою хотя бы первую миссию – принять в себя энергию “оранжевой революции” и перенаправить ее не на разрушение, а на укрепление России?
Эту организационную форму с большой натяжкой можно назвать привычным словом “партия”. Партии (от слова “часть”) есть порождение буржуазных революций, когда сословное общество с его стабильной структурой распределения прав и обязанностей уступало место классовому гражданскому обществу. Партии представляли интересы разных социальных групп в обществе “войны всех против всех”. Эта роль партий отражена в теориях классовой борьбы как части формационного подхода к пониманию общества.
Этот процесс шел и в России периода раннего капитализма (начало ХХ века) – возник спектр “классовых” партий – кадеты и октябристы, эсеры и социал-демократы. С активным участием Запада (через политическое масонство) готовилась и “оранжевая” революция февраля 1917 г. с опорой на социальное недовольство практически всех классов и сословий.
Но в противовес этим партиям возникли и совсем иные политические организации – “партии нового типа”, целью которых было действие, предотвращающее разделение народа на классы. С точки зрения либералов и всего “оранжевого” масонства, это были партии контрреволюционные. Одна из этих “партий”, Союз русского народа, была консервативной (и даже реакционной). Она была полностью лояльна к монархической власти и пыталась выполнить безнадежную программу – остановить революцию. Другая “партия”, большевики, интуитивно (и вопреки ее официальной доктрине марксизма) “оседлала” архаический крестьянский коммунизм подавляющего большинства населения России и, вобрав в себя энергию “оранжевой” революции, перенаправила эту энергию на восстановление российской государственности, реставрацию империи и даже, в новых формах, самодержавия. “Классовые” партии в союзе с Западом попытались преодолеть этот проект в Гражданской войне, но безуспешно.
М.Агурский пишет в важной для нас книге : «Если до революции главным врагом большевиков была русская буржуазия, русская политическая система, русское самодержавие, то после революции, а в особенности во время гражданской войны, главным врагом большевиков стали не быстро разгромленные силы реакции в России, а мировой капитализм. По существу же речь шла о том, что России противостоял весь Запад. Это не было неожиданностью, и дело было даже не в самой России, а в потенциях марксизма, который бессознательно локализовал мировое зло, капитализм, географически, ибо капитализм был достоянием лишь нескольких высокоразвитых стран.
По существу, капитализм оказывался аутентичным выражением именно западной цивилизации, а борьба с капитализмом стала отрицанием самого Запада. Еще больше эта потенция увеличилась в ленинизме с его учением об империализме. Борьба против агрессивного капитализма, желающего подчинить себе другие страны, превращалась невольно в национальную борьбу. Как только Россия осталась в результате революции одна наедине с враждебным капиталистическим миром, социальная борьба не могла не вырасти в борьбу национальную, ибо социальный конфликт был немедленно локализирован. Россия противостояла западной цивилизации»373.
