С началом военных конфликтов в 1918 году большевистская партия сплотила свои ряды, ибо каждый сознавал необходимость единства действий перед лицом опасности извне. Группа вокруг журнала «Коммунист», издание которого прекратилось после суровой критики со стороны партийного руководства, распалась, а ее участники в условиях Гражданской войны пошли двумя разными путями.
Первая тенденция, представленная Бухариным и Радеком, с энтузиазмом поддержала экономические мероприятия, продиктованные военными нуждами. В их понимании широкомасштабные национализации, подавление товарно-денежных отношений и реквизиции у крестьянства, то есть меры так называемого «военного коммунизма», представляли собой разрыв с прежним «государственным капитализмом» и важный шаг вперед к действительно коммунистическим производственным отношениям. Бухарин даже написал книгу «Экономика переходного периода», где доказывал, что дезинтеграция экономики и даже принудительный труд знаменуют неизбежный этап движения к коммунизму. Он пытался «теоретически» обосновать тезис о «военном коммунизме» (который стал результатом серии чрезвычайных мер, вызванных отчаянным положением страны) как системе, эволюционирующей в направлении полного и настоящего коммунизма. Бывшие левые коммунисты вроде Бухарина оказались вполне готовы к тому, чтобы отказаться от своей прежней критики «единого руководства» и трудовой дисциплины, поскольку, по их мнению, Советское государство уже не пыталось заключить компромисс с капиталом внутри страны, а решительно выступало как орган коммунистических преобразований. В «Экономике переходного периода» Бухарин доказывал, что упрочение Советского государства и все больший охват этим государством общественной и экономической жизни являются решающим шагом на пути к коммунизму:
«„Огосударствление“ профессиональных союзов и фактическое огосударствление всех массовых организаций пролетариата вытекают из самой внутренней логики трансформационного процесса. Мельчайшие ячейки рабочего аппарата должны превратиться в носителей общеорганизационного процесса, планомерно направляемого и руководимого коллективным разумом рабочего класса, получающим свое материальное воплощение в высшей и всеобъемлющей организации, его государственном аппарате. Так система государственного капитализма диалектически превращается в свою собственную противоположность — в государственную формулировку рабочего социализма» (Бухарин Н. И. Избранные произведения. М., 1990, с. 137).
Подобными идеями Бухарин «диалектически» опровергал марксистский тезис о том, что движение к коммунистическому обществу будет сопровождаться постепенным ослаблением, «отмиранием» государственного аппарата. Бухарин еще оставался революционером, когда писал «Экономику переходного периода», однако между его теорией этатистского «коммунизма» в рамках одного государства и сталинской теорией «социализма в одной стране», безусловно, существует преемственность.
В то время как Бухарин примирился с «военным коммунизмом», те левые, которые были более последовательны в защите рабочей демократии, продолжали отстаивать ее принципы перед лицом растущей милитаризации режима. В 1919 году вокруг Осинского, Сапронова и других образовалась группа «Демократического централизма». «Децисты», как называли членов этой группировки, по-прежнему подвергали критике принцип единоличного руководства в промышленности, защищая принцип коллективности («коллегиальности») как «сильнейшее орудие против возрождения ведомственности и бюрократического омертвения советского аппарата» («Тезисы о коллегиальности и единоличии»//Ленин В. И. ПСС, 1-е изд., т. XXV, с. 547). Признавая необходимость использования буржуазных специалистов в промышленности и в армии, они одновременно подчеркивали, что этих «спецов» следует контролировать снизу: «Никто не оспаривает необходимости использования специалистов — спор идет о том, как их использовать», — говорил, в частности, Т. Сапронов (цит. по: Daniels P. Op. cit., р. 109). При этом «децисты» протестовали против утраты местными советами инициативы и ратовали за ряд реформ, направленных на возрождение Советов как эффективных органов рабочей демократии — на этом основании их критики утверждали, что «децистов» больше интересует демократия, чем централизм. Выдвигалось и требование восстановления внутрипартийной демократии. На IX Всероссийской конференции РКП(б) в сентябре 1920 года «децисты» выступили с осуждением бюрократизации партии, растущей концентрации власти в руках незначительного меньшинства. Тот факт, что съезд завершился принятием резолюции, в которой энергично призывалось развивать «более широкую критику как местных, так и центральных учреждений партии» и отвергались «какие бы то ни было репрессии против товарищей зато, что они являются инакомыслящими», показывает влияние, которое подобная критика еще могла иметь в партии (резолюция IX конференции РКП(б) «Об очередных задачах партийного строительства»).
В целом, представление «децистов» о задачах советского режима в период Гражданской войны нашло выражение в словах Осинского, произнесенных на той же конференции:
«Основной лозунг, который мы должны выдвинуть в нынешний период — это объединение военных задач, военных форм организации и методов управления с инициативой сознательных рабочих. Если, прикрываясь военными задачами, вы начнете на самом деле насаждать бюрократизм, мы растратим наши силы и не сумеем выполнить наши задачи».
Несколько лет спустя левый коммунист Г. И. Мясников дал группе «Демократического централизма» такую оценку:
«У этой группы не было платформы, имевшей какую-либо теоретическую ценность. Единственным пунктом, который привлекал внимание всех групп и партии в целом, являлась ее борьба против чрезмерной централизации. И ишь теперь можно увидеть в этой борьбе не вполне определенную попытку пролетариата сместить бюрократию с позиций, которые она только что завоевала в экономике. Группа умерла естественной смертью безо всякого насилия в отношении нее» (Цит. по: L'Ouvrier Communiste,[18] 1929).
Критика «децистов» оставалась «не вполне определенной» именно потому, что их группа возникла в то время, когда большевистская партия и революция еще оставались живыми силами, и в этих условиях всякая критика партии неизбежно выливалась в призывы к большей демократии, большему равенству в партийных рядах и т. п. Иными словами, критиковалась преимущественно организационная практика, а вопросы базисных политических принципов не затрагивались.
Многие из «демократических централистов» участвовали также в «военной оппозиции», возникшей на короткое время в марте 1919 года. Потребности Гражданской войны вынудили большевиков создать централизованные вооруженные силы, Красную армию, состоявшую не только из рабочих, но и из мобилизованных крестьян и представителей других слоев населения. Очень быстро эта армия начала соответствовать иерархической схеме, установившейся в государственном аппарате. От выборов офицеров вскоре отказались как от «политически бесцельной, а технически нецелесообразной» практики (Троцкий Л. Д. Труд, дисциплина и порядок. 1918). Были восстановлены смертная казнь за неповиновение приказам на фронте, отдание чести и особые формы обращения к вышестоящим, а также упрочены иерархические различия, особенно с назначением на высшие армейские командные посты бывших царских офицеров.
«Военная оппозиция», глашатаем которой был Владимир Смирнов, выступала против тенденции построения Красной армии по образцу типично буржуазной. Оппозиционеры не противились формированию Красной армии как таковой и привлечению «военспецов», но критиковали углубление в вооруженных силах неравенства и чрезмерное ужесточение воинской дисциплины, стремясь подчинить военное строительство принципам, которые не расходились бы с общеполитическими установками большевиков. Обвинения в адрес «военной оппозиции», выдвигавшиеся партийным руководством — будто бы она желает разрушить армию, заменив ее системой партизанских отрядов, более приспособленных к крестьянской войне, — были несправедливы: как и во многих других случаях, большевистские вожди видели единственную альтернативу своей «пролетарской государственной организации» в мелкобуржуазной, анархической децентрализации. В действительности же они сами очень часто путали буржуазные формы иерархической централизации с пролетарским централизмом, основанном на самодисциплине и сознательности. В конце концов, требования «военной оппозиции» были отвергнуты, и группа тотчас распалась. А иерархическая структура Красной армии облегчила впоследствии, начиная с 1921 г., ее использование для подавления пролетариата (заводские красногвардейские отряды были расформированы).
