Ознакомительная версия.
Исключительно значимым представляется блок концептов о партийных политтехнологиях. Это замечание М. Н. Педерсена об учете партийными практиками фактора «электоральной неустойчивости» избирателей, утверждение 3. Нойманна о перерождении «партии индивидуальной репрезентации» в «партию социальной интеграции» и отражении этого процесса в выборных кампаниях настоящего времени, суждение Б. А. Исаева о конкуренции «универсальных партий» за «разросшийся средний класс», вывод Ф. У. Паппи о возникновении нового типа голосующего – «мыслящего избирателя», – который руководствуется в равной мере собственным опытом и формируемой партиями текущей конъюнктурой политического рынка, и наблюдение
Г. Алмонда и С. Вербы о своего рода силе бренда – растущем значении «чувства приверженности» той или иной партии – как факторе, предопределяющем выбор избирателя.
Наконец, ценны и суждения, содержащиеся в новейших исследованиях. Это установочное мнение Р. Котари о необходимости «новой теории демократии» и содержательно близкий к нему призыв Р. Кумара развернуть демократию лицом к «дифференцированным идентичностям». Многообещающим выглядит концепт «дискуссионной демократии» Дж. Бессетта – именно в силу того, что он работает и в гибридных режимах, переживающих разные стадии транзита от авторитаризма к демократии.
Несмотря на свою предельную дистанцированность от конкретики, полезными могут оказаться и взгляды К. Лефорта (о неконтролируемости и неформализуемости событий в современной демократии), Ш. Муфф (о предназначении современной демократии препятствовать любым формам затвердевания «общественного порядка»), Ж.-Л. Нанси (о демократии как несубстанциальной территории «чистой совместности»).
Значение партий в процессах модернизации стран Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии: общее и особенное
Партийно-политические системы стран Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии существенно отличаются друг от друга. В КНР монополией на власть обладает Коммунистическая партия Китая. История послевоенной Японии, несмотря на наличие в ней основных демократических институтов, характеризуется доминированием Либерально-демократической партии, которое было прервано лишь недавно и ненадолго. Сингапур обладает опытом эффективной модернизации также в условиях однопартийного режима. Только Южная Корея и Тайвань перешли к многопартийной демократической системе. Процесс создания партийной системы в этих странах совпал с эффективной модернизацией, пребывающей ныне в своей поставторитарной стадии.
Сингапур является редким примером жизнеспособного сочетания экономического процветания и авторитарной политической системы. История современного Сингапура начинается в 1954 г., когда никому не известный тогда – а впоследствии бессменный премьер-министр государства – Ли Куан Ю основал Партию народного действия (ПНД). На первых порах ПНД была близка прокоммунистическим силам и навсегда сохранила врожденную для нее склонность к социалистической идеологии. Но после победы на выборах в 1959 г. ПНД стала партией прежде всего государственнической. В ее организации причудливо сочетаются черты одновременно «кадровой» (по М. Дюверже), «массовой» и «всеохватывающей» (по Р. Кацу и П. Мэиру) партии. Руководители ПНД считают своей главной целью отбор и выдвижение наиболее талантливых и компетентных политиков и управляющих. Особенное внимание уделяется ученым и инженерам. Элитизм – важнейшая установка ПНД, руководство которой полагает, что правительство может управлять для народа, но не посредством самого народа. Сам Ли Куан Ю однажды высказал мнение, что талантливых людей в обществе не может быть больше 5 %[118]. Отбор эффективных управленцев осуществляется в партии весьма нестандартным образом. Ежегодно руководство ПНД отбирает некоторое количество партийных кадров (их численность держится в секрете), которые затем участвуют в выборах Центрального Исполнительного комитета и решают прочие процедурные вопросы. По признанию Ли Куан Ю, он заимствовал эту процедуру из практики отношений между римским папой и его кардиналами[119]. Тесный контакт ПНД с широкими слоями общества обеспечивают подконтрольные ей многочисленные парапартийные организации: Народная ассоциация, Комитет по управлению муниципальными центрами, Гражданский консультативный комитет, Комитет жителей и т. д. С 1980-х гг. существуют женское и молодежное отделения ПНД, которые имеют свои каналы выдвижения кадров. В 1999 г. 20 парламентариев от ПНД были выдвиженцами ее молодежного отделения[120]. Руководство партии следит также за равномерным представительством в ней национальностей, проживающих в Сингапуре. Стремление ПНД занять все доступные ниши общественной жизни распространилось даже на детские сады: самая большая сеть детских садов в городе принадлежит ПНД.
Идеологическая программа ПНД довольно эклектична. Она сочетает преклонение перед духом викторианской Англии с приверженностью принципам нравственного совершенства в конфуцианстве. Руководство партии провозгласило своей целью строительство «новой нации», но не употребляет понятия «национальная идеология», предпочитая говорить об «общих ценностях». К их числу относятся следующие принципы.
1. Нация прежде общины, а община прежде личности.
2. Семья – основа общества.
3. Поддержка общины и уважение к индивиду.
4. Согласие вместо конфликтов.
5. Мирные отношения между этносами и религиями[121].
Энергичная и всеобъемлющая социальная политика ПНД почти не оставила оппозиции шансов на то, чтобы составить правящей партии серьезную конкуренцию на выборах. Лишь изредка единичные представители оппозиционных партий завоевывают места в парламенте. Западные авторы обычно объясняют это препятствиями, которые ПНД искусственно создает на пути оппозиции в парламент: судебные преследования оппозиционеров, полный контроль над СМИ, короткие сроки избирательных кампаний и проч. Однако остается фактом, что эти дискриминационные меры имеют относительно мягкий характер и до открытых репрессий или нарушений демократических процедур дело доходит очень редко. Представители же оппозиции добиваются успеха благодаря прежде всего своим личным качествам, а не принадлежности к своим партиям.
В западной литературе Сингапур имеет репутацию полицейского государства, которое пользуется незрелостью своих граждан[122]. Его даже называют «патологией демократии», которая «не может быть оправдана этнической рознью»[123]. Однако многие иностранные наблюдатели восторгаются «сингапурским чудом». Неоднозначно оценивается Сингапур и своими соседями. В первые десятилетия независимости правительство Сингапура поддерживало тесные отношения с Китайской Республикой на Тайване и всячески дистанцировалось от коммунистического Китая. Положение изменилось после 1990 г., когда Сингапур установил дипломатические отношения с КНР, а этнические китайцы Сингапура стали активно вкладывать капиталы в китайскую экономику. В последнее время руководители КНР объявили Сингапур образцом для подражания именно за то, что в нем идеально сплавлены «авторитарная политика и свободная рыночная экономика»[124]. Правда, насколько гигантский Китай может перенять опыт крохотного города-государства, остается под вопросом. На Тайване же политические силы, рожденные низовым протестным движением, относятся к Сингапуру весьма критически. Так, в связи с недавней кончиной Ли Куан Ю бывший президент Тайваня от Гоминьдана, а ныне лидер радикального крыла тайваньского национализма Ли Дэн-хуэй заявил: «Образ мыслей Ли Куан Ю не совпадал с моим. Я стою за демократическое общество, а Ли Куан Ю проповедовал азиатские ценности и всю эту пятитысячелетнюю историю Китая, и императорский строй. Но в семье все должны принимать участие в управлении»[125]. Впрочем, поборники демократии из рядов Демократической прогрессивной партии «внимательно изучают достижения Сингапура, чтобы понять, как развивать демократию на Тайване»[126].
Южная Корея развивалась иначе. На протяжении трех десятилетий со времени окончания войны на Корейском полуострове она оставалась жестко авторитарным государством. Жупел «коммунистической угрозы» служил для правящей верхушки страны, в которой доминировали военные, хорошим поводом для ограничения демократических свобод, а стабильный экономический рост обеспечивал лояльность широких масс населения правящей Партии Новой Кореи, позднее переименованной в Партию Великого государства. Формально законодательство страны было довольно демократическим. Президент избирался на пять лет и имел право занимать свой пост только один срок. Выборы в однопалатный парламент проходили по одномандатным округам раз в четыре года (с 2004 г. 56 из 299 членов парламента стали избирать по партийным спискам). Если в начале 1950-х гг. в стране насчитывалось более 40 политических партий, то спустя тридцать лет на политической сцене Кореи почти не осталось оппозиционных движений. Тем не менее модернизация страны объективно подтачивала авторитарный режим. В начале 1980-х гг. растущее недовольство военной диктатурой прорвалось в серии массовых антиправительственных выступлений студентов и рабочих. Эти выступления порой перерастали в настоящие бои протестующих с полицией. Хотя власти решительно подавили протесты, авторитет режима был серьезно поколеблен. Протестные настроения в обществе усиливались. В 1987 г. на волне обострившегося противостояния правительства и оппозиции вновь избранный президент и генерал из военной верхушки страны Ро Дэ У, кандидат от Партии демократической справедливости (ПДС), начал проведение политических реформ, которые включали в себя амнистию лидерам оппозиции, соблюдение гражданских прав и свобод, введение местного самоуправления, создание многопартийной системы, борьбу с коррупцией и др.[127] Чтобы обеспечить мирный ход преобразований, Ро Дэ У вступил в союз с некоторыми деятелями оппозиционного лагеря и создал вместе с ними общую «суперпартию», получившую название Демократической либеральной партии.
Ознакомительная версия.
