Последние четыреста лет борьбы за политическое господство в Европе отмечены острейшей, а порой жесточайшей идейной – религиозной и идеологической – борьбой, политическая и идейная борьба тесно переплетаются.
«Габсбургский тур» борьбы тесно связан с противостоянием католицизма и протестантизма. В идейном плане Габсбурги выступали как защитники католического универсализма от протестантского национализма, за которым, впрочем, прочитывается универсализм нерелигиозный, экономический, т. е. универсализм мирового рынка. В Тридцатилетней войне религиозная форма выражена вполне отчётливо, да и в войнах Людовика XIV она, пусть и пунктиром, но сохраняется.
В революционных и Наполеоновских войнах идейная компонента была весьма сильна – универсализм Просвещения, «свобода, равенство, братство», вызвавшие против себя националистически-романтическую реакцию. Однако наибольшую остроту идеологический аспект борьбы за господство в Европе приобрёл в XX в., во время германо-англосаксонского (германо-англо-американского) и советско-англосаксонского (советско-американского) противостояния.
Как известно, эпоха Модерна породила три великие идеологии – консерватизм, либерализм, марксизм. Феномен идеологии (термин впервые употреблён в 1796 г.) был порождён Великой французской революцией, со всей ясностью продемонстрировавшей неизбежный характер социальных изменений. Качественно различных реакций на эти изменения, диктующей определённый социально-политический проект, могло быть только три. Первая – отрицательная: подморозить, законсервировать развитие – консерватизм. Вторая – положительная: способствовать постепенному, эволюционному развитию на основе рынка и примата индивида над коллективом. Третья – тоже положительная, но ставящая во главу угла не эволюционное, а революционное изменение. Марксизм отрицал как консерватизм, так и либерализм, однако некоторые стороны трёх идеологий совпадали. Так, марксисты и либералы разделяли веру в прогресс; либералов и консерваторов могло примирить отношение к частной собственности и общественному порядку, с одной стороны, и к социальной революции – с другой, а марксиста и консерватора – акцентирование коллективистского начала, хотя и понимаемого по-разному. Однако, несмотря на эти точки снижения напряжённости, идеологические различия как во внутренней, так и в международной политике носили вполне отчётливый характер.
«Официальной» идеологией англосаксонских гегемонов капиталистической системы был либерализм – акцентирование самодостаточной роли рынка, свободы и прав индивида, акцент на постепенные изменения и эмпирическое знание. Либерализм с его принципом свободы (без равенства) и соревнования (в котором побеждает сильнейший, т. е. тот, у кого деньги и власть) оказывался мощным оружием англосаксов, причём вдвойне. Во-первых, он работал на сильного, т. е. на гегемона. Во-вторых, он ослаблял слабого, т. к. навязывал ему те ценности, идеи и правила игры, которые сформулированы сильным в его интересах, отражают его уникальный опыт развития, который англосаксы представили в виде универсального как в плане целей, так и в плане средств. Всем остальным предоставлялось лишь имитировать его, т. е. участвовать в игре на заведомый проигрыш.
Как писал весной 1904 г. А. Суворин, «…образованная Европа, во главе с Англией (подч. мной. – А.Ф.), считает негодование (моральное – А.Ф.) – в медный грош, вежливые дипломатические фразы – в копейку, но зато ценит высоко ум, талант и энергию и стояние за родные интересы во что бы то ни стало. Она считает, нимало не смущаясь, свои родные интересы обязательными для всего человечества. Стояние же за международные и общечеловеческие интересы русских людей доказывают только, что эти русские люди, игнорируя родные интересы, показывают себя нулями и в общечеловечестве и потому и относятся к нему как крепостные к своему барину».
Универсализм и партикуляризм. Это очень содержательная мысль, она привлекает внимание к нескольким важным моментам. Во-первых, она указывает на тот факт, что европейцы и прежде всего англосаксы свой уникальный и построенный, помимо прочего, на эксплуатации других народов тип развития представляют универсальным, т. е. необходимым и даже неизбежным для всех, включая эксплуатируемые народы. Европейский meum становится всеобщим verum, либеральные ценности (а следовательно – интересы) англосаксов, ядра капсистемы предъявляются как общечеловеческие. И это проходит: на эти ценности начинают активно работать как на свои целые группы в других странах.
Это лишний раз говорит о том, насколько грамотным, искушённым, изощрённым в мировой борьбе (не на жизнь, а на смерть) за власть, ресурсы и информацию являются англосаксы. Если немцы, как мы увидим ниже, свой партикуляризм выставили на обозрение в качестве ценности, не скрывая, что это партикуляризм («национализм»), который отрицает универсализм, то англосаксы свою специфику представили в виде универсального, общего для всех, которого они первыми достигли. В результате англосаксы оказались носителями света, а немцы 1930-х годов – носителями средневекового мрака.
Англичане, как и немцы, подчёркивали свою исключительность, избранность, однако то была не расовая избранность, а избранность в рамках универсального, как воплощение последнего. Не случайно сначала англичане, а затем американцы объявляли себя «новым Израилем», т. е. избранным народом, но никто не предъявил им обвинений в партикуляризме (несмотря на явную близость тезиса о богоизбранности к расово-этническому по своей сути иудаизму). И это не единственное, что сближает протестантизм, особенно в его англосаксонской версии – с акцентом на богоизбранность англосаксов – с иудаизмом. Протестантизм вообще и англосаксонский в частности – религия крайне практично-практическая, как и иудаизм, и существенно отличается этим от христиански имманентно непрактичных католицизма и православия. Ещё одно сближение – упор на Книгу (в одном случае – Талмуд, в другом – Библия с ветхозаветным акцентом), нередко по сути заслоняющую если не подменяющую Бога; начетническое толкование мертвых текстов – «талмудизм» – становится едва ли не важнее веры и проявляется не только в иудаизме (хотя в нём наиболее сильно), но и в протестантизме (а также в исламе).
А дель Валь в работе «Исламизм и США: союз против Европы» (Del Val, A. Islamisme et Etats-Unis: Une alliance contre l’Europe. – Lausanne: L’Age d’Homme, 1999), подчеркнул сходство между собой «религий Книги» (иудаизм, ислам, протестантизм) и их отличие от «религий Бога» (католицизм, православие), что в наши дни находит отражение и в политических союзах на «мировой доске».
Использование универсализма для реализации партикулярных, национальных целей (но в форме протестантизма, национализирующего универсальное, но те отрицающего его), с одной стороны, и отрицание универсализма (у национал-социалистов Германии), с другой – вот две разные стратегии. Конечно, англосаксам облегчал их манипуляции с универсальным тот факт, что они опирались на практический экономический универсализм мирового рынка, который они контролировали. Этим не могли похвастать другие – ни завзятые партикуляристы немцы, ни универсалисты французы и русские.
Либерализм у англосаксов и всех остальных: разные функции. Кроме того, мысль Суворина совершенно верно вскрывает принципиально различную роль и функцию либерализма и его «универсальных» ценностей и целей в англосаксонском ядре капсистемы и вне его. Либерализм англосаксов носил имперско-патриотический характер: right or wrong, my country («права или нет, но это моя страна») – вот поговорка, благодаря которой англосаксы установили свою гегемонию над миром. Либерализм в Германии, России, других странах таким не был; напротив, по преимуществу он был антигосударственническим (антиимперским), непатриотичным.
Достаточно сравнить поведение английских либералов во время бурской войны и русских – во время русско-японской. Первые, несмотря на агрессивный характер действий Великобритании выступали с имперско-патриотических позиций. Вторые, несмотря на то, что это Япония напала на Россию без объявления войны, поливали грязью именно свою страну и дошли даже до поздравлений в адрес японского императора по случаю побед японцев. Да, либерализм всегда был мощным геокультурным оружием англосаксов.
Проникнув, как вирус, в социальную и идейно-политическую ткань неанглосаксонских обществ, он немедленно начинает работать в пользу «источника происхождения», поскольку именно Англия, а затем США были самопровозглашены образцом, моделью либерализма, институты которых надо было заимствовать, имитировать и т. д. Всё это называлось модернизацией и сама оценка развития всех обществ вне либерального англосаксонского ядра мировой системы стала зависеть от того, насколько успешно они имитируют/имплантируют англосаксонские, но объявленные универсальными, теорию и практику, принципы и ценности.
