Ознакомительная версия.
«Что-то»! Конон Трофимович не только «не видел» своего бывшего однокашника, но сделал вид, что даже не слышит его!
Тогда Жора, приблизившись, заорал еще громче и радостней:
— Конон, черт тебя побери! — И, поскольку реакция была той же, положил свою лапищу на плечо Молодыя. Правда, на всякий случай положил осторожно и уже совершенно нормальным голосом сконфуженно произнес: — Оглох, что ли?
Лонгсдейл снова не шевельнул мускулами лица, а плечом немного повел, будто ему жал пиджак в том самом месте, где лежала рука «незнакомца», и вынул плечо из-под его руки.
Жора отважился еще на одну фразу.
— Да это я, Жора! — сказал он даже с некоторым возмущением в голосе.
И тогда Молодый произнес на чистом английском:
— Экскьюз ми, ай донт ноу ю!
Жора попятился к выходу, не спуская с Конона Молодыя глаз и недоуменно бормоча: «Вот номер, ничего себе…» — а молодая француженка, не выдержав, звонко расхохоталась.
И вот, представьте, прошли годы, в том числе и те четыре, которые Лонгсдейл провел в тюрьме, Конон Трофимович уже дома, в квартире на площади Восстания, и приближается первый на воле Новый год, и жена решает устроить «великий сбор», приходит народ, и с ее лучшей подругой, как вы понимаете, Жора.
Как ты? А как ты? Потом все садятся за стол провожать старый год, принесший в семью Молодыев такую радость: возвращение домой «блудного сына».
Потом поднимается для тоста Жора и начинает с того, что сейчас расскажет забавную историю: был, мол, в трехдневной командировке в Англии, дело было лет пять назад, и вот в Лондоне пошел — куда ж еще! — на Бейкер-стрит, конечно, где жил знаменитый Шерлок Холмс, и там в каком-то маленьком магазине вдруг увидел, понимаешь, Конон, совершенно абсолютного твоего двойника, как в кошмарном сне, ну просто один к одному!
— Редчайший случай, товарищи! Даже «мушка» на правой щеке с такими же двумя (или тремя?) волосками!
Я ему: Конон, черт тебя подери! А он мне: экскьюз ми, я вас, извините, не знаю…
Так вот, мой тост в честь необъятных возможностей природы!
За столом все внимательно и с интересом выслушали, поцокали языками, поудивлялись, одна Галя промолчала, потом выпили за природу и ее возможности, а Конон Трофимович вдруг спросил Жору:
— Этот мой двойник был один?
— Нет, — сказал Жора, — с какой-то цыпочкой, такой, знаешь, красивой девицей, а что?
— А если бы, — продолжил при полном внимании стола Конон Трофимович, — ты шел бы в Москве по улице Горького и вдруг увидел меня с незнакомой тебе женщиной, тоже заорал бы: «Конон!»?
— Нет, конечно, — сказал Жора.
— А ты такое отчудил в Лондоне, хотя считаешься воспитанным человеком!
Жора смутился, все засмеялись, одна Галя не улыбнулась.
Жора, возможно, так и не понял, кто был в Лондоне «двойником» Молодыя, но сатисфакцию Конон Трофимович получил.
Еще одно отступление автора
Полковник А. был человеком многогранного таланта: в совершенстве владел шестью языками и специальностью инженера-электронщика, был хорошо знаком с ядерной физикой, химией, математикой; много лет прожив в США, имел в качестве «крыши» фирму, весьма процветающую на приеме заказов на изобретения, причем был и техническим, и научным «мозгом» фирмы.
Кроме того, А. замечательно рисовал, что позволило ему открыть в Нью-Йорке художественный салон, был музыкантом и отменным шифровальщиком.
«Я хотел бы, — сказал после процесса над А. руководитель ЦРУ Аллен Даллес, — чтобы мы имели в Москве сегодня хотя бы трех-четырех таких агентов, как полковник А., тогда мы взяли бы Россию за сутки и без единого выстрела».
В книге «Как работает американская секретная служба…» И. Енсен писал, что процесс против А. интересен и с той точки зрения, что общественное мнение было почти единодушно на стороне А., хотя вина его установлена вне всякого сомнения, а психоз шпионажа был на грани истерии.
Вся жизнь А. и все его существование зиждились на твердом фундаменте самодисциплины и самоотречения. Про А. говорили: он работает так, что первая его ошибка, как у минера, могла стать единственной и последней, что, собственно, и случилось.
Авантюрная жилка, говорите? Она, возможно, и нужна разведчику, но главное в другом. Каждый из нас играет самого себя, я бы сказал, с поправками.
Что это значит? Разведчику, как и актеру, подбирают «роль», которая соответствовала бы его характеру, темпераменту, вкусу, конкретному состоянию и его человеческому амплуа: этот художник, этот изобретатель, бармен, журналист, врач, консьерж, я, например, бизнесмен. Не так важна сама профессия, сколько то, чтобы к ее носителю меньше придирались.
Поясню. Если я бизнесмен, мой характер не должен мешать мне исправно платить налоги; при этом я должен учитывать, что тот, кто доносит на неплательщика налогов, получает десять процентов от суммы, с него взысканной по суду, — представляете, сколько лишних глаз будут смотреть на меня!
Знаменитый Аль Капоне, всю жизнь блистательно не дававшийся в руки правосудия, хотя и совершал чудовищные преступления, однажды все-таки сел — за что? Вы не поверите: за неуплату налогов!..
Желающий прославиться, непомерно честолюбивый человек, не может быть разведчиком: жизнь в подполье сковывает, смазывает таланты, не дает развернуться, выделиться, лишает широкого круга знакомств, оставляет только те, которые необходимы для дела, препятствует общественному признанию.
Мы все помним слова Дзержинского, и не только общеизвестные, которые и вы, к примеру, можете повторить, но знаем всю цитату до конца: «Чекистом может быть лишь человек с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками. Тот, кто сталчерствым, не годится больше для работы в ЧК. Чекист должен быть чище и честнее любого — он должен быть, как кристалл, прозрачным».
Вот уж воистину: разведка — это работа для невидимок в широком смысле слова. Невидим для славы, широкой известности, для всеобщего почитания — за исключением, пожалуй, таких героев нации, как Зорге и Абель или Мата Хари.
О нас узнают, к сожалению, когда нас разоблачают и судят, — так уж лучше бы не узнавали совсем. Понимаете ли, профессионализм и любительство — как день и ночь: я, например, был шахматистом-любителем, им и остался и даже не догадывался когда-то, что профессия разведчика — мое истинное призвание. Впрочем, как говорят англичане, качество пудинга определяется после того, как его съешь…
К каждой операции я готовился более чем тщательно, так как понимал: если среди пятидесяти миллионов англичан и двухсот миллионов американцев находится один разведчик, положим, Лонсдейл, и он не кричит благим матом, что он русский, его ни за что не поймают. Поймать его могут в деле, в работе, когда он передает или получает информацию, вербует или осуществляет операцию. Значит, работать надо чисто. Я так и работал долгих двенадцать лет: сосредоточенно, не думая о постороннем, в том числе об опасности…
О березке перед крыльцом родного дома, как пишут в современных героических повестях, тоже не думал. У Дзержинского есть письмо жене, датированное восемнадцатым годом: я нахожусь в самом огне борьбы, живу жизнью солдата, у которого нет отдыха, ибо нужно спасать наш дом, некогда думать о своих и о себе. Это точно подмечено: я тоже крепко подумал о Родине, о семье и о себе только раз, когда давал согласие работать в разведке, и мне этого «раза» хватило на все испытания и на всю жизнь, до этой самой минуты.
* * *
Главное для разведчика, извините, голова, назначение которой, как говорится, не только шляпу носить, но и думать.
О чем? Чтобы вырабатывать, прежде всего, внимательность к мелочам и в связи с ними правила поведения. Каждый поступок надо совершать без паники и на основе здравого смысла. Нельзя все «выходящее из» принимать на свой счет или как провокацию. Например: разведчик покупает в магазине сорочку, и продавец вдруг спрашивает его адрес и фамилию. Для новичка — паника: на кой черт?! А это всего лишь в действии лозунг: «Реклама — двигатель торговли!» В магазине составляют список уважаемых в обществе «солидных» покупателей и печатают в местной газете.
Или: только поставил себе телефон, и «вдруг» звонок с предложением какой-то услуги, хотя в справочнике этого номера еще нет. «Откуда вы узнали?!» — в совершеннейшей панике, а абонент отвечает: у меня, хе-хе, на телефонном узле свой человек, сэр!
Для нервного и недалекого разведчика такие мелочи в тягость, для спокойного и умного — норма. Логика вместе со способностью думать дают верный вывод и верное поведение…
Перед операцией состояние следующее: думаешь только о деле, полностью поглощенный только им, его деталями. Для посторонних (даже возвышенных) мыслей места в голове не остается. Обычно знаешь об операции загодя и продумываешь все мелочи с тщательностью микрохирурга, оперирующего, положим, человеческий глаз.
Ознакомительная версия.
