Мне кажется, что автору политической науки не свойственно говорить о законах, если он больше привык вести речь о корыстолюбии, свирепости, неограниченной власти и беззаконных завоеваниях. Он уподобляется протестантам, которые используют те же доводы для опровержения папизма, что и паписты для его защиты.
Таким образом, Макиавелли дает совет государям, чтобы они стремились приобрести наробную любовь и для этого искали расположения и у знати и у народа. Он справедливо говорит о том, что поступки, могущие возбудить ненависть обоих сословий необходимо поручать другим, и для этого учредить судей, решающих споры между знатью и народом, примером чему является французское правление. Этот ревностный друг неограниченного господства и законно присвоенной власти восхваляет те привилегии, которыми в его время пользовались члены французского парламента[58]. Но я подтверждаю, где можно найти такой образ правления, мудрость которого в наши времена должно поставить в пример. Не порицая других, это следует сказать и об английском государственном строе. Там парламент является судьей между народом и королем, и король имеет власть учреждать благое, противное же ему делать воспрещается.
Макиавелли далее пускается в пространное рассуждение, связанное с жизнью римских императоров от Марка Аврелия до обоих Гордианов[59]. Он приписывает эти частые перемены той причине, что государство было продажным, и что оно покупалось за деньги. Однако это не было единственною причиной, ибо хотя Калигула, Клавдий, Нерон, Гальба, Оттон и Виттелий[60] имели несчастный конец своей жизни, однако они так, как Дидий и Юлиан, не покупали Рима. Наконец, хотя эта продажа государства была по большей части причиной убийства римских императоров, однако подлинная причина возмущений крылась в самом образе правления. Лейб-стража тогдашних императоров (преторианцы) была подобна мамелюкам в Египте, янычарам в Турции и стрельцам в Москве. Хотя Константину[61] и удалось отказать им от службы, однако, при всем том, последовавшие за этим несчастья государства не спасли его обладателей от тайных убийств и отравлений. Теперь я вижу, что только одни злые императоры умирали лютой смертью, Феодосий же преставился на своем ложе, и Юстиниан[62] благополучно жил восемьдесят четыре года. Из этого я заключаю, что ни один злой государь не был счастлив, да и Август не пребывал в покое до тех пор, пока не стал добродетельным. Тиран Коммод, наследник божественного Марка Аврелия, не взирая на то почтение, кое имели люди к его родителю, был умерщвлен, Каракалла из-за своей свирепости не удержался у власти. Александр Север Максимином из Фракии был убит[63]; но и этот также, когда он варварскими поступками обидел всех, был тайно лишен жизни. Макиавелли говорит о том, что причиной была его низкая порода, однако это неверно. Муж, ставший государем из-за своей храбрости, не имеет к своим родителям никакого отношения, и говорить надо о его храбрости, а не о его происхождении. Пипин хотя и был сыном деревенского кузнеца, Диоклетиан — раба и Валентиниан[64] — канатчика, однако при всем том, все оказывали им почтение. Сфорца, овладевший Миланом, был мужик, Кромвель, подчинивший Англию и потрясший всю Европу был сыном купца, великий Магомет, основатель могущественнейшего во всем мире государства, был слугой купца, Само[65] первый славянский король был французским купцом, славный Пяст[66], имя которого почитается в Польше, избран был королем тогда, когда он ходил еще в лаптях и даже через сто лет был почитаем
Как много генералов, министров и канцлеров, которые вышли из низов! Вся Европа преисполнена такими людьми, однако она при них пребывает в благополучии, ибо все имеют такие должности, которых они заслуживают. Я никак не говорю этого для того, чтобы уменьшить почитание крови Карла Великого и Оттоманской порты, но наоборот, имею основания на то, чтобы чтить и кровь заслуженных героев.
При всем не следует упускать из виду и того, что Макиавелли весьма погрешает против истины, думая, что во время Севера[67] его опорой было большое количество солдат, но история утверждает обратное. Чем более многчислена стража, тем больше силы она имеет и равным образом опасно ласкать ее или ограничивать ее влияние. Нынешних солдат опасаться нет причины, поскольку они разделены на малые отряды, каждый из которых следит за каждым. Турецкие султаны только потому и пребывают в опасности быть удушенными, что они не выполняют этого политического правила. Турки являются рабами султана, султан же является рабом своих янычар. В христианской Европе государь все подвластные ему сословия равно почитает, не делая между ними никакого различия, которое могло бы повредить его безопасности.
Пример Севера, представленный Макиавелли для тех, кто желает взойти на престол, настолько же для них вреден, насколько пример Марка Аврелия мог быть для них полезен. Но как можно Севера, Цезаря Борджиа и Марка Аврелия ставить в пример по одному и тому же поводу? Это значит — мудрость и чистейшую добродетель смешивать с гнуснейшими злодеяниями. Я в заключение еще раз хочу напомнить о том, что Цезарь Борджиа со всеми своими коварными замыслами имел несчастный конец, и что Марк Аврелий, как увенчанный философ, пребыл даже до самой своей кончины благим и добродетельным государем, и никаких перемен в своем счастье не испытал.
ГЛАВА XX. О РАЗЛИЧНЫХ ВОПРОСАХ, СВЯЗАННЫХ С ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКОЙ.
В древние времена изображали Януса с двойным лицом, чтобы таким образом представить отношение между прошлым и будущим. Если изображение этого бога взять как аналогию, то его можно сравнить с государями. Они должны так же, как Янус оглядываться назад в историю, которая может им дать наставления в поведении. Они должны также как Янус, смотреть перед собой, и с помощью разума согласовывать свои обязанности с положением дел и согласовывать будущее с настоящим.
Макиавелли предлагает государям пять вопросов, которые предназначены как тем, которые овладели новыми землями, так и тем, которым надо утвердится в своем владении. Рассмотрим эти вопросы в перспективе возможных последствий от принятого решения.
Первый его вопрос следующий: должен ли государь обезоружить народ, который он себе подчинил?
При ответе на это стоит учитывать, что способ формирования армии со времен Макиавелли существенно изменился. Государство всегда хорошо защищено такой армией, которая, содержась в порядке и страхе, бывает иногда слабой, а иногда сильной, от толпы же вооруженных поселян ничего хорошего ожидать нельзя. Хотя во время осады и принимаются граждане за оружие, то для того, кто осаждает город это ничего не значит, поскольку он может устрашить ополчение бомбами и огненными ядрами. Кажется, что наиболее последовательно было бы разоружить жителей покоренной страны. Римляне, опасаясь завоеванной ими Британии, и не имея покоя от завоеванного ими народа, решили сделать их добросердечными и нежными, чтобы этим смягчить их воинственность, что им и удалось. Хотя корсиканцы очень немногочислены, однако они отважны и предприимчивы, как и англичане, и я не думаю, чтобы этих каким другим способом, кроме разума и милости можно было бы укротить. Таким образом, если кто желает господствовать над этими островами, то, думаю, ему необходимо смягчить нравы жителей, чтобы обезопасить себя. Но поскольку я рассуждаю сейчас о корсиканцах, то должен напомнить также и о том, что на их примере мы видеть можем, каким образом на храбрость и добродетель может влиять любовь к вольности, и как опасно и несправедливо будет ее притеснять.
Второй вопрос связан с тем, на кого из своих завоеванных подданных должен опираться государь при освоении им новой державы.
Если кто завладеет каким-нибудь государством с помощью заговора некоторых граждан, или посредством измены, то в этом случае весьма безрассудно было бы полагаться на изменников, которые и нового государя могут предать. Напротив, те, которые были верны прежнему своему правителю более способны остаться верными и новому, ибо среди них есть люди, которые обладая некоторым имуществом, любят порядок, и которым каждая перемена приносит вред, хотя, конечно, государю никому не следует доверяться без предварительного рассуждения.
Но положим, что угнетенный народ, низложивший своего тирана, пригласил на царство другого государя. В этом случае, я думаю, что последний во всех случаях должен поступать в соответсвии с тем доверием, которое ему оказали подданные. И если он обманет их надежды, то это будет ничем иным как неблагодарностью. Это, несомненно, сослужило бы ему плохую службу. Принц Вильгельм Оранский[68] оказывал людям поручившим ему кормило английского государства как дружбу, так и свое доверие до конца своей жизни. Те же кто противился ему вынуждены были покинуть страну вслед за королем Яковом[69].
