Во второй половине XIX столетия многим казалось, что порядок восстановлен, хотя кое-кто с этим не соглашался. Так, знаменитый художник Уильям Моррис оскорбил респектабельное мнение, объявив себя в одной из оксфордских бесед социалистом. Он признал, что «принято считать, будто система «будь конкурентоспособным, а отставших пусть заберет дьявол» последняя истина в экономике, которую увидит мир; что она представляет собой совершенство, и поэтому в ней была достигнута законченность». Но если история подошла к концу, продолжал он, то «цивилизация умрет». А в это он отказывался поверить, несмотря на самонадеянные декларации «весьма ученых людей». Как показала борьба народных масс, он был прав.
В США столетие назад «веселые девяностые» тоже приветствовались как эпоха «совершенства» и «законченности». А в «ревущие двадцатые» самонадеянно полагали, будто рабочее движение сокрушено навечно и достигнута утопия хозяев, и это в «чрезвычайно недемократичной Америке», како вая была «создана вопреки протестам ее рабочих», комментирует Дэвид Монтгомери, историк из Йельского университета. Но торжества снова оказались преждевременными. Через несколько лет «большой зверь» опять-таки выскочил из клетки, и даже в Соединенных Штатах, в обществе, управляемом бизнесом par excellence, борьба народных масс привела к тому, что народу пришлось пожаловать права, давным-давно завоеванные в куда более «автократичных» обществах.
Сразу же после Второй мировой войны бизнес начал грандиозное пропагандистское наступление, чтобы отвоевать утраченное. К концу 50-х годов XX века широко распространилось мнение, будто чаемая цель достигнута. Мы достигли «конца идеологии» в индустриальном мире писал гарвардский социолог Дэниэл Белл. Несколькими годами раньше, будучи редактором ведущего делового журнала «Форчун», он сообщал о «головокружительном» размахе проводившихся бизнесом пропагандистских кампаний, направленных на преодоление социал-демократических взглядов, которые сохранились в послевоенные годы.
Но опять же торжество оказалось преждевременным. События 60-х годов XX века продемонстрировали, что «большой зверь» все еще крадется за добычей, и это снова вызвало страх перед демократией среди «ответственных людей». Трехсторонняя комиссия, основанная Дэвидом Рокфеллером в 1973 году, посвятила свое первое большое исследование «кризису демократии» во всем индустриальном мире, связанному с тем, что широкие слои населения стремились выйти на публичную арену. Наивный наблюдатель мог бы счесть это шагом на пути к демократии, но комиссия считала демократию «чрезмерной» и надеялась возвратить дни, когда, как сказал один американский репортер, «Трумэн был способен управлять страной в компании относительно небольшого количества юристов и банкиров с Уолл-стрита». Тогда, дескать, была подлинная «умеренность в демократии». Особо беспокоили Комиссию неудачи в деятельности учреждений, которые она считала ответственными «за индоктринацию молодежи», имея при этом в виду школы, университеты и церкви. Для того, чтобы преодолеть кризис демократии, комиссия предложила способы восстановления дисциплины и возвращения широкой общественности к покорности.
И это при том, что Трехсторонняя Комиссия представляет сравнительно прогрессивные интернационалистские круги власти и интеллектуальной жизни в США, Европе и Японии: из ее рядов вышла почти вся администрация Картера. Правое крыло занимает гораздо более жесткие позиции.
Начиная с 70-х годов XX века, изменения в международной экономике вложили новое оружие в руки хозяев, дав им возможность ускользнуть от ненавистного общественного договора, к заключению которого их вынуждала борьба народных масс. Политический спектр в Соединенных Штатах всегда весьма узкий теперь стал почти невидимым. Несколько месяцев спустя после прихода Билла Клинтона к власти передовая статья в «Уоллстрит джорнэл» выразила удовольствие по поводу того, что «мистер Клинтон и его администрация берутся решать проблему за проблемой на той же стороне, что и корпоративная Америка», вызывая одобрительные возгласы у глав крупнейших корпо раций, которые пришли в восторг оттого, что «с этой администрацией мы ладим гораздо лучше, чем ладили с предыдущими», как выразился один из боссов большого бизнеса.
Год спустя лидеры бизнеса поняли, что они смогут еще больше преуспевать, и к сентябрю 1995 года «Бизнес уик» сообщил, что новый Конгресс «представляет собой веху для бизнеса. Никогда прежде с таким энтузиазмом американских предпринимателей не осыпали таким количеством подачек». На ноябрьских выборах 1996 года оба кандидата были умеренными республиканцами и длительное время принадлежали к ближнему правительственному кругу, будучи кандидатами от мира бизнеса. Как сообщала деловая пресса, эта кампания отличалась «исторической скукой». Опросы показали, что, вопреки рекордным расходам, интерес общественности упал даже ниже предшествовавших низких уровней и что избирателям не нравился ни один из кандидатов и они мало что ожидали от каждого из них.
Существует широкомасштабное недовольство функционированием демократической системы. Как сообщают, аналогичное явление наблюдается в Латинской Америке, и хотя условия там совсем иные, некоторые из причин те же, что и в США. Аргентинский политолог Аттилио Борон подчеркнул тот факт, что в Латинской Америке демократический процесс установился вместе с неолиберальными экономическими реформами, принесшими несчастья большинству населения. Проведение аналогичных программ в богатейшей стране мира вызвало те же последствия. Когда более 80 % населения полагает, что демократическая система это пока зуха, а экономика страны «по сути несправедлива», «согласие управляемых» становится все более несостоятельным.
Деловая пресса сообщает «о полном подчинении труда капиталом за последние 15 лет», что позволило капиталу одержать много побед. Но она также предупреждает, что славные деньки могут продлиться недолго из-за усиления «агрессивной кампании» рабочих ради обеспечения так называемого «прожиточного минимума» и «гарантированного большего куска пирога».
Следует вспомнить, что всё это мы уже неоднократно проходили. «Конец истории», «совершенство» и «завершенность» провозглашались часто и всегда ложно. И если говорить реалистично, то, помоему, за всем этим пошлым повторением пройденного оптимистическая душа все-таки может разглядеть медленный прогресс. В передовых индустриальных странах, а зачастую и не только в них, борьба народных масс может начаться на более высоком уровне и с б`ольшими надеждами, чем в «веселые девяностые», «ревущие двадцатые» или даже тридцать лет назад. Международная солидарность может обретать новые и более конструктивные формы по мере того, как подавляющее большинство жителей земного шара будет осознавать, что у них в значительной степени одни и те же интересы и что эти интересы можно реализовать в совместной борьбе. Полагать, что нас ограничивают таинственные и неведомые социальные законы, в настоящее время не дольше оснований, чем прежде: не только решения, принимаемые в рамках организаций, подвластны человеческой воле, но и сами человеческие организации должны пройти тест на легитимность, и если они не пройдут его, их можно будет заменить другими, более свободными и справедливыми, как это часто происходило в прошлом.
Вариант этой статьи был первоначально опубликован в Южной Америке в переводах на испанский и португальский языки в 1996 году.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Чистой доске (лат.). Прим. пер.
III. СТРАСТЬ К СВОБОДНЫМ РЫНКАМ
«В течение большей половины столетия ООН представляла собой основной форум для США, пытавшихся создать мир по своему образу и подобию путем организации совместных со своими союзниками акций, направленных на заключение таких глобальных соглашений по правам человека, ядерным испытаниям или окружающей среде, в которых, по настоянию Вашингтона, отражались бы его собственные ценности». Такова послевоенная история, о чем мы можем узнать из передовой статьи Дэвида Сэнджера, политического аналитика газеты «НьюЙорк таймс». Но времена меняются. Сегодня газетный заголовок гласит: «США экспортируют свои рыночные ценности с помощью глобальных торговых соглашений». Особенность политики, проводимой администрацией Клинтона, состоит в том, что она, не ограничиваясь традиционной для США опорой на ООН, стремится использовать еще и Всемирную Торговую Организацию (ВТО) в целях «экспорта американских ценностей». Как продолжает Сэнджер (цитируя американского торгового представителя), в настоящее время именно ВТО может стать наиболее действенным орудием экспорта «американской страсти к отказу от регулирования экономики» и вообще к свободному рынку, а также «американских ценностей свободной конкуренции, правил честной игры и реализации нововведений», в мир, все еще блуждающий в потемках. Эти «американские ценности» в высшей степени драматично иллюстрируются «волной будущего», к которой относятся телекоммуникации, Интернет, передовые компьютерные технологии и прочие чудеса, созданные безудержным американским духом предпринимательства, получившим полную свободу благодаря рынку, который в ходе рейгановской революции наконец-то был избавлен от правительственного вмешательства.
