В связи с этим мы считаем необходимым заявить свое особое мнение по этому самому принципиальному из всех философско-политических вопросов современности. Мы считаем, что оснований для упований на светлое будущее в связи с концом коммунизма нет. Мы ожидаем в ближайшее десятилетие, коль скоро действительно оно станет концом коммунизма, срабатывания «принципа домино», приводящего к серии идеологических катаклизмов, сбрасывающих вслед за коммунизмом не только христианство, но и другие мировые религии (буддизм, ислам, иудаизм), мы предвидим опасность аннулирования их общего, как сказал бы Н. Бердяев, богочеловеческого, то есть гуманистического, стержня и в связи с этим возможность перехода от эры «красной» к эре «черной» — постгуманистической, постгероической, посттрагической и, в сущности, постисторической, поскольку главным станет вопрос о том, какая группа, какая элита, в какой форме и за счет чего сумеет воспользоваться плодами истории. Осознает ли общество взаимосвязь тотального обрушения «красной веры» (ибо, не являясь в строгом смысле этого слова религией, коммунизм содержит многие типологические черты нового вероучения, что, на наш взгляд, является не слабой, а сильной его стороной) и выплеска «черных» вероисповеданий (чернокнижия, магии, оккультизма, сатанизма, теорий космических рас). Этот выплеск уже начался… Он виден всем.
Для нас одно является столь же неизбежным следствием другого, сколь опрокидывание геополитического баланса является неизбежным следствием крушения СССР.
Коммунистический строй, как это хорошо показал А. А. Зиновьев, укоренен в бытии нашего общества. Он мощно оперт на его культурно-исторические традиции, имеет свою логику развития и как органическая составляющая входит в структуру современной цивилизации. Это постепенно начинают осознавать социалисты, социал-демократы и другие компромиссные течения и силы, которые держались лишь тем, что препарировали, реформировали коммунистическую идеологию или участвовали в сокрушении оной. Теперь они в первую очередь на собственном опыте убедились, что крушение коммунизма — это отнюдь не изолированный процесс, что оно угрожает пошатнуть устои цивилизации, способной к саморазвитию лишь в той мере, в какой человечество осознает себя способным бросить вызов смерти, постоянно напоминающей ему о тщете усилий, суетности надежд, бренности и жалкой ничтожности вспыхнувшего во Вселенной огонька жизни, бессильного что-либо изменить в царстве холода и мрака, подчиненном смерти как высшему властелину Вселенной.
В калейдоскопе фундаменталистских заклинаний по поводу духовности, как антитезе правам человека, и в прогрессистских анафемах духовности во имя прав человека, которые, мол, «превыше всего», общество дезориентировалось. Оно перестало осознавать духовность именно как главное из всех человеческих прав, ключевое фундаментальное Право — на жизнь как трагедию. Право — верить в преодоление, снятие этой трагедии. Право — на смысл и на историю. Правo — на высшую историческую и космическую миссию, преодолевающую абсурдность человеческого удела. Право, — глядя в лицо смерти, воскликнуть: «Вся жизнь трагедия — ура!»
Кем становится человек, наделенный всеми остальными правами, но лишенный этого, главного?!
Либо животным, вяло пережевывающим жвачку земных благ и удовольствий и при этом настолько отупевшим, что в его сознание не проникает мысль о скорой смерти, которой подвержено как все, приносящее ему радость, так и он сам, либо бесом, мстящим жизни за свою конечность и в сознании смертности источающим яд на все живущее, черпающим силы в унижении и подавлении себе подобных просто в отместку за скорое свое исчезновение, столь же абсурдное, как и рождение, столь же нелепое, как и сама жизнь?
Так чем же становятся все права человека вне основного права — на бессмертие?
Правом быть во времени, находясь в непрерывном страхе и отвращении перед непреодолимостью смерти, или правом — не быть, бежать от времени, прятаться от него, играя в игрушки потребительства, ища и не находя забвения в отупляющем комфорте, бессильном сделать человека счастливым в условиях, когда он не окончательно утерял дар разума, превращающийся в этом случае в проклятье и наказание?
Тот, кто помнит, как хоронили своих собратьев члены революционного братства, как пели песни над гробом, что, и, главное, как говорили, как держали себя, тот знает, чем был коммунизм для тех, кто был действительно посвящен в тайны этой религии.
Да, это была религия, и весь блеск, все обаяние красного идеала было в его духовной силе, то есть способности противостоять смерти, бросить ей вызов, придать трагическую полноту жизни и трагическую осмысленность тому, что, прервавшись, она не прерывает нить общего дела, становится ступенью, ведущей в общечеловеческий храм.
Это вочеловечивание, а не одно только упование на материальное изобилие (когда-то, кому-то, зачем-то воздаваемое за счет крови и страдания ныне живущих) составляло стержень коммунистического учения.
Рассматривая коммунизм не только как теорию, но и как новую метафизику, ведущую к построению нового глобального вероучения, мы считаем необходимым отделить исторически преходящее содержание и тем более официозно-бюрократическое извращение этой идеи от той онтологической, антропологической и экзистенциальной концепции, которая фактически скрывалась от советского человека, сдававшего экзамен по «научному коммунизму», но оставшегося в полном неведении относительно действительного смысла якобы изученной им идеи, не имевшей по своему духовному накалу равных себе в XX столетии, содержащей многие коренные, жизненно важные для цивилизации черты новой мировой религии со своими святыми и мучениками, апостолами и символом веры.
Мы считаем необходимым зафиксировать в сознании сохраняющих еще способность думать членов нашего общества, во-первых, подлинную логику возникновения такого рода новой религии; во-вторых, тот контекст, в котором она была воспринята нашей страной и нашим обществом; и наконец, в-третьих, основные черты ныне признанного «еретичным» вероучения, против которого направляют сегодня энергию масс.
Говоря о становлении коммунизма, мы должны проследить эволюцию тех религий, которые вели шаг за шагом к возвеличиванию самого человека, должны назвать тех предтеч, которые в своих учениях все больше и больше стирали грань между Богом и Человеком, от Ра и Яхве вели к земному и одновременно божественному Христу. В силу «прокурорской логики», применяемой сегодня, чтобы изжить коммунистическую заразу именно «в корне», рано или поздно эти предтечи будут привлечены к ответственности за то, что произвели на свет коммунизм — как «чудовище XX века».
Дело никоим образом не может и не должно ограничиться тем «джентльменским набором» предтеч, которые десятилетиями вбивались в мозги советского обывателя. Отнюдь не только утописты, Гегель и Фейербах являются прародителями коммунистической доктрины, хотя ни религиозная суть учения Гегеля о триадичности, ни богостроительская антропология Фейербаха, ни подлинный объем учения Сен-Симона так и не стали достоянием общественного сознания в нашей стране. Мы относим к числу безусловных предтеч коммунизма Исайю и Иисуса, Будду и Лао-Цзы, Конфуция и Сократа, Спинозу и лучших представителей эпохи Просвещения и, наконец, как это ни парадоксально, русских философов, высланных в 20-е годы коммунистическим правительством, но принадлежащих к коммунистической парадигме больше множества «правоверных» коммунистов. «Красная идеология» строилась на фундаменте таких проблемных, таких на самом деле в условиях экологического и ресурсного кризисов уже вовсе не очевидных для сегодняшнего западного сознания идеях, как всемирная Справедливость, 'Равенство, Братство, Свобода, Счастье, на тех идеях, которые Великая французская революция оказалась катастрофически неспособной осуществить. Вне коммунизма их будущее в XXI столетии проблематично, как никогда ранее.
В истошном крике о крушении человека, несущемся с Запада, вряд ли можно заподозрить «руку Москвы». О закате Европы, кризисе культуры, смерти человека в объятиях цивилизаций говорят люди далеко не коммунистических убеждений.
Древнейшая мечта о совершенстве человека ныне, как никогда, находится под угрозой, но только ли в империи зла? Первый мир, если верить его собственным заверениям, накопил свою экзистенциальную проблематику, губительную и для него самого, и для всего человеческого сообщества. Мы все вместе движемся в пропасть, разница лишь в том, кто едет в общем вагоне, а кто — в спальном. Стоит ли пересаживаться за пять минут до конца света? Не лучше ли приложить все усилия для того, чтобы не наступил этот конец?
В процессе освобождения из-под власти природы человек, единственное существо, наделенное жаждой личного бессмертия и, как ее непреложным дополнением, сознанием смертности и ужасом перед смертью, все в большей степени противостоит ей как сознающий субъект. Наличие разума, самосознания, являясь величайшим даром, одновременно становится и тягчайшим проклятием человека. Именно разум позволяет человеку осознать весь трагизм своего положения, всю неразрешимость «человеческой ситуации», основу которой образует противоборство материи и духа, Жизни и Смерти, природного и трансцендентного начала как в самом человеке, так и в окружающем его Мироздании. Человечество скорее покончит с собой, чем согласится волочить бремя этих страшных проблем, и, судя по все возрастающей неуправляемости технического прогресса, оно уже склоняется к такому самоубийству.
