Н. Рыжков. Десять лет великих потрясений, 1995 г.
Млечин: Рыжков говорит о том, что экономический механизм не позволял это делать. Не то чтобы там голова не болела — там крепкие были лбы.
Кургинян: Осторожнее!
Млечин (с иронией): Может у кого-то болела, а у большинства не болела голова. Хорошие были головы…
Кургинян: Осторожнее, осторожнее, осторожнее!
Млечин: Экономический механизм был такой, что не позволял это. Давайте ещё Николая Ивановича послушаем. Доказательство № 7.
Материалы по делу.
Из книги государственного деятеля Николая Рыжкова: «Для научно-технического прогресса существовал даже термин „внедрение“, связанный в моём представлении с неким насильственным всучиванием чего-то ненужного. Впрочем, раз уж мы живем в стране безнадежно кривых зеркал, то это вполне логично».
Н. Рыжков. Десять лет великих потрясений, 1995 г.
Млечин: Вот теперь давайте посмотрим, почему так получалось, что огромное количество интеллектуальной энергии сосредоточены в производстве военном — никуда не уходило. И как так происходила растрата сил и ресурсов. Вот я Вам приведу пример, Вы наверняка его знаете. Это у нас только на момент войны на вооружении находилось в авиации 27 различных типов машин! 27 типов машин — представляете какие… У всех разное вооружение и разные моторы. Значит, какой дополнительно это требовало промышленности лишней!? Вот лишней, чтобы производить разные модели моторов промышленности!?
Байков /удивленно/: Во время войны?
Млечин: Да, это во время войны, так? Сколько людей нужно было для этого. И сколько нужно было еще разных запчастей. Но это еще…
Байков: Простите, но от этих 27 машин надо отнять как минимум 7 типов машин, которые поставлялись по ленд-лизу…
Млечин: Вы еще меня дослушайте. Может Вам даже будет еще интересней. Ведь дальше, после войны, на вооружении, уже без всякого ленд-лиза, — отечественных более 50 типов машин, 10 различных типов вертолетов, 45 различных авиационных двигателей, 500 вариантов авиационных боеприпасов. Представляете что? Отсутствие унификации заставляло…
Коротченко /эксперт со стороны Кургиняна/: Причем тут унификация?!
Млечин: Я еще не договорил. Послушайте, повторяю, Вам, может, будет еще любопытно. Отсутствие унификации — это и есть растрата. А как это происходило? Вот, замечательно, создает ракету Челомей. Как она называлась? Р-36 — очень неплохая ракета. Челомей — один из трех лучших, ведущих создателей ракетного оружия в нашей стране. Он создает мощную, хорошую ракету — 10 боеголовок она могла нести, если я не ошибаюсь, Р-36. И она нравится.
Сванидзе: От Вас вопрос Леонид Михайлович?
Млечин: Замечательная ракета. В этот момент другое предприятие… Да, Р-36 — это янгелевская, прошу прошения. В это время Челомей создает свою УР-100 — почти тоже самое. И что происходит? Надо выбирать — одну ракету надо выпускать! Две не нужно одинаковых. Но одна нравится министру обороны Гречко, а другая — секретарю ЦК по военной промышленности Устинову. И что делает руководство страны? Запускает обе!
Согласитесь, что вот так и начиналась, и шла чудовищная растрата. Бессмысленная — потому что ракета-то есть. Зачем две?
Игорь Коротченко — главный редактор журнала «Национальная оборона».
Коротченко: Разрешите, я отвечу на этот вопрос?
Млечин: Пожалуйста.
Коротченко: Прежде всего по поводу того количества боеприпасов. Ну, извините меня, как можно унифицировать, допустим, бомбу с управляемой ракетой? Как можно унифицировать боеприпас свободного падения с высокоточным оружием?
Млечин: Согласен. Но, не 500 же! Ну, хорошо — 10…
Коротченко: Подождите!
Млечин: Так каждый. Согласен, но не 500 боеприпасов!
Коротченко: Подождите! Речь идет о том, что самолет как носитель оружия должен иметь достаточно большой набор боеприпасов для поражения разнотипных целей.
Млечин: Сколько? Назовите?
Коротченко: Сколько — это определяет министерство обороны и Генеральный штаб, исходя из заданных тактико-технических характеристик.
Млечин: Нет! Из-за того, что у него 50 различных видов машин…
Коротченко: Ничего подобного!
Млечин: Поэтому каждому свой боеприпас получается.
Коротченко: Давайте посмотрим! Во-первых, калибр бомб существует разный. Под каждую цель — определенный набор средств поражения. Потому что, невозможно, извините, поражать дот на поле боя, скажем, управляемой ракетой с телевизионной головкой наведения. Вы согласны с этим? Типаж — он определяется количеством целей.
Млечин: Хорошо, Игорь. Сколько типов боеприпасов может нести один самолет?
Коротченко: Самолет, в зависимости от того, какую функцию он выполняет, он может нести весь спектр средств поражения.
Млечин: Все 500?
Коротченко: Все … Не надо передергивать! Вы сказали 50, насколько я помню.
Байков: Он сказал, самолетов — 50, а…
Млечин: Самолетов! 500, извините, я прочитаю еще раз. «500 различных видов авиационных боеприпасов». Ну, я же об этом говорю!
Байков: До сотни!
Коротченко: Самолет может нести до сотни.
Млечин: 500 — представляете какое количество военного производства занято!
Коротченко: Я отвечу. Самолет может нести любое из этих средств поражения.
Млечин: Игорь, ну не 500 же!?
Сванидзе: Спасибо, уважаемые коллеги. У нас, к сожалению, дискуссия переходит в техническую стадию. У нас нет такой возможности просто чисто временной.
Прошу Вас, Леонид Михайлович, Ваш тезис, Ваш свидетель.
Млечин: Игорь Николаевич Острецов, доктор технических наук, который всю жизнь проработал в советском оборонительном комплексе. Ныне член Комиссии Президента России по модернизации и технологическому развитию экономики России.
Значит, мы сейчас, сегодня, в отличие от вчерашнего дня, занимаемся развитием военно-промышленного комплекса уже послевоенного периода. И здесь многие исследователи приходят к выводу, что вылезли на поверхность все недостатки, которые существовали. Давайте вернемся к стратегии этого времени. С Вашей точки зрения, как она была?
Острецов: Я хотел бы сначала прокомментировать три тезиса, которые Кургинян высказал. Относительно атомной энергетики. То, что атомная энергетика является следствием развития военных атомных технологий — это, даже я не знаю, как комментировать. Это нанесло жуткий вред развитию атомной энергетики. Простейший пример: канальные реакторы для наработки плутония. Из них был сделан реактор РБМК известный, чернобыльского типа — и мы получили Чернобыль. Но даже не это самое главное, это ещё можно пережить. Самое главное заключается в том, что мы в развитие атомной энергетики встали на абсолютно тупиковый путь, потому что 35-го урана нет. После этого родилась идея «бридеров» — это абсолютная тоже глупость, потому что в работе реакторов на быстрых нейтронах крутится 20 тонн плутония. Бомбу можно сделать из 6 кг.
Электронная промышленность. Мы начали делать Силиконовую долину одновременно с американцами, как известно, в 50-е годы. Они немедленно начали внедрять, в основном, в мирном направлении, и военных заказов там было масса. А мы всё засекретили. Хотя у нас разработки того периода были гораздо более прогрессивными.
Байков: Что мы засекретили — ЭВМ?
Острецов: И что мы получили? Американцы на этой базе завоевали весь мир, а мы получили, так сказать, очень куцую и сегодня создаем вторую Силиконовую долину.
Понимаете, когда была создана атомная бомба, то Советский Союз мог поставить вопрос совершенно по-другому — это было ясно. То есть, основная наступательная сила Соединенных Штатов — это был военно-морской флот, поскольку им надо было контролировать ситуацию во всём мире. Поэтому это было понято, и в начале 50-х годов мы начали развивать подводный флот, который мог нести ядерные торпеды. Сахаров в это время пришел к Берии и сказал ему, что если мы будем делать не только торпеды, но и ядерные мины, то мы можем реализовать программу, после чего, так сказать, мы можем обеспечить абсолютные угрозы для Соединенных Штатов. Берия всё это быстро понял. Он выступил с инициативой ликвидации партийного аппарата, очень резкого сокращения военных расходов с тем, чтобы в основном всё направить на мирное развитие. И в результате, я думаю, именно по этой причине Берия был ликвидирован, поскольку военные сильно этому воспротивились, потому что количество лычек резко бы упало. Я потом разовью эту тему, потому что она крайне важна.
