Ознакомительная версия.
Или вот такой еще факт. Только на леоновском вечере я снова услышал – первый раз за многие последние годы – знаменитый русский народный хор имени М. Е. Пятницкого. Думал, что его уже и не существует! А на юбилее Малого театра перед зрителями вдруг появился (словно чудный сон, честное слово!) удивительный наш ансамбль «Березка». Но где же они, где эти изумительные творческие коллективы пребывают в другие дни? Почему мы их совсем не видим и не слышим? Почему так – они есть и вроде бы их нет? А главное – доколе?
– Да, ощущение резервации, куда загнана русская культура, остается. Скромно и незаметно отпраздновали столетие Леонида Леонова и столетие Андрея Платонова. Последнего демократия 80-х годов эксплуатировала нещадно, но замазать его национальное нутро не смогла и теперь в почестях отказала. А Леонов для духовной родни Грацианского всегда был чужим, его даже на время нельзя было присвоить. Отсюда и вполне объяснимое отношение.
Но знаете, я не вижу в этом трагедии. Несправедливость – да, бессовестная подмена значимости литературных имен – да, жесточайшая цензура в отношении к «своим» и «чужим» – да; но Леонова, эту глыбу, эту высоту русской словесности, Приставкиным или Аксеновым все равно не закрыть. Можно пулять ими по Мастеру, но ему от этого ничего не сделается, а легковесные снаряды пострадают. И пусть Окуджаве открывают хоть десять музеев, но, если нет музея Леонову или Платонову, все окуджавские музеи недействительны и нравственно несостоятельны. Литература (а тут речь надо вести и обо всем искусстве) – не тайга, где звери, захватывая чужую территорию, метят ее, ну, скажем мягко, своим духом. В литературе величие назначается по таланту и по сделанному не для так называемой элиты, а для народа.
Окуджава хоть вмешаться не может в свое омузеивание, а вот Евтушенко при жизни (американской) потребовал себе музей, прислав из-за океана иркутским властям чуть не ультиматум открыть в Зиме, где прошло его суровое детство, это материальное свидетельство в бессмертии. И, надо полагать, откроют – «демократический» Иркутск собирает сейчас подписи в поддержку пожелания Евгения Александровича. Можно досрочно и памятник открыть. Но что изменит это яростное самоутверждение в значении Евтушенко-поэта для русской литературы? Ничего. Явится на суд этой литературы с лишним пятном суеты вокруг собственного имени. Что написано пером – ни топором не вырубить, ни музеем не поправить.
…Я тоже слушал на юбилейном вечере Леонида Максимовича Леонова хор имени М. Е. Пятницкого. И смотрел на чудо его воскресения так: нет, братцы, такое искусство вам не похоронить. Кишка тонка. И хоть осыпьте вы друг друга своими «триумфами», в миллионы раз увеличивайте иудины тридцать сребреников, сколько угодно выдавайте злобу за талант, а мелкое мельтешенье за величие – все равно никогда вам и близко с такими голосами не быть. Ибо это, гонимое вами, и есть величие!
– Когда мы каждый раз начинаем говорить о том, в каком загоне уже не первый год находится у нас истинная культура, особенно национальная русская, невольно вспоминается крыловская басня: а Васька слушает да ест. Беда в том, что очень мало что-либо меняется после наших разговоров. Хотя я замечаю: в самое последнее время (может быть, это было связано с очередными думскими выборами) внимание власти к тому, что говорится в оппозиционной прессе, усилилось. У вас нет такого чувства? Правда, на телевидение, судя по всему, никак не хотят вас пускать. Да и для других писателей патриотического направления телевидение по-прежнему закрыто?..
– Да, конечно, Васька слушает да ест. Они и не могут поступать иначе. Захватили в свои руки богатейшую страну, захватили мощнейшее оружие воздействия на массы – ясно, что они будут пользоваться этим оружием до последнего часа, чтобы удержать власть. И русская культура для них, пусть даже и в дозированном виде, – это ослабление их идеологии.
На чем держится их идеология? Да ни на чем, кроме эгоизма, чистогана и ненависти к исторической России. Может ли на этом долго продержаться государство с огромными запасами культурного и духовного богатства, то есть может ли оно держаться на самоотрицании? Нет, не может. Большевики в 1917-м поняли это быстрее, чем либералы в 1991-м. Наши либералы, быстро переродившиеся в радикалов, попали сейчас в ловушку: и без исторической России им не продержаться, и национальную Россию позволять опасно. Они бы хотели разделить ее, историческую и национальную, но это тем более невозможно.
Десять лет ельцинская власть и слышать не хотела о Союзе писателей России. Вы знаете, что из всех творческих союзов сохранили свою структуру и работоспособность лишь два – Союз художников и Союз писателей России? Ничего, кроме ругани и проклятий, десять лет от власти и ее трубадуров мы не слышали. «Экстремисты», «шовинисты», «фашисты» и т. д. Но вот в минувшем ноябре писательский съезд – и поздравления от Патриарха, от Думы, Совета Федерации и многих губернаторов, присутствие на съезде вице-премьера правительства. Значит, выдержали осаду, подняли свою подвижническую деятельность во спасение России на ту высоту, что, люби не люби, а надо замечать. И «демократической» прессе пришлось прибежать на это событие. Теперь, надо надеяться, нам будет хоть сколько-то легче. Но дело не только в облегчении, а, что гораздо важнее, в признании организации, которая ни в чем не уступила – ни в правде своей, ни в наклоне писательского пера.
А совсем недавно, в конце января, мы провели выездной пленум в поддержку нашей армии. В Гудермесе провели, в Чечне, без всякого преувеличения можно сказать – в боевой обстановке. Ведь это не на Канарские пляжи теплой компанией сгонять для подъема собственного духа! Тоже пришлось сквозь зубы давать информацию об этом, хотя бы в три строки: и чего, мол, не сидится дома, чего наползают на законное изображение порядочного интеллигентного общества?
– Конечно, о телевидении нынешнем нельзя говорить без гнева – так многое в нем возмущает. Предвыборные месяцы «обогатили» этот беспредел новыми чудовищными изысками Доренко, Сванидзе и прочих мастеров оболванивания людей. И ведь горько прав Феликс Феодосьевич Кузнецов, директор Института мировой литературы имени A.M. Горького, от которого я недавно услышал: для многих телевидение заменяет ныне церковь. Неадекватная замена, но, увы, факт есть факт…
– Происхождение всех этих доренок и Сванидзе простое, даже примитивное. Они не могли не явиться. Эти экземпляры легче поддались дрессировке, потому они перед нами, но могли быть другие того же густопсового таланта. Есть хозяин, есть украденная у нас страна, поделенная между несколькими кланами, и есть вывернутый наизнанку закон: вор и разбойник тот, кто вздыхает о справедливости. Едва вздохнет он где-нибудь в Норильске или Выборге, едва приснится ему утраченное сильное и самостоятельное царство-государство в окружении собственных духовных и материальных ценностей – тотчас неистовое: держи вора!
Но наблюдательный зритель видит: неспокойны, трусливы они, идеологи и охранники изнаночного порядка. Накануне думских выборов вцепились в горло друг другу, опасаясь, как бы другой клан не оказался в обмане изобретательней и не набрал больше голосов. Закончились выборы, принесли, на первый взгляд, победные результаты – и на другой же день снова наглость по адресу патриотического лагеря. Но стоило Путину некоторыми своими действиями загадать загадку – страх в глазах, сбивчивость в речах, испуганные оглядки через плечо: диктатура, диктатура!
Нет, они не чувствуют себя хозяевами. Почти все перевернули вверх тормашками, оболгали, изгадили, расхватали, а уверенности в безнаказанности нет. Чует кошка, чье мясо съела. И боятся они не бунта. Но Россия – такая почва, такой климат, что и в сверхтерпеливом народе выращивает она возмездие в виде, выражаясь думским языком, делегированной наверх сильной личности. Ведь посмотрите: сделать из Сталина чудовище не удалось. Его оправдание в народе достигло, как мне кажется, чрезмерной святости. И не удалось, несмотря на все старания либералов, обелить ни Троцкого, ни Бухарина, его противников в продвижении к неограниченной власти. Это о чем-то говорит.
Что касается того, будто телевидение ныне заменяет в некотором роде церковь, не могу с этим вполне согласиться. Если говорить о массовой отданности телевизору, которая достойна других, более чистых врат, – да, это так. Но и в этом случае я уверен: если даже от телевизора заметно не отбывает, в церковь все равно заметно прибывает. А уж где святость и где срамота, люди разберутся.
– Мы говорим с вами, Валентин Григорьевич, на рубеже двух веков и даже тысячелетий. Наступил последний год XX столетия. Совсем немного времени пройдет – и XX век со всем, что в нем происходило, со всеми личностями, которые жили и действовали в нем, сразу как бы отодвинется куда-то за горизонт, обретет новый исторический статус. Леонид Максимович Леонов, которого вы хорошо знали и с кем не раз посчастливилось разговаривать мне, Василий Макарович Шукшин, который был нашим современником, Николай Рубцов, Александр Вампилов, Георгий Свиридов, Михаил Шолохов, Андрей Платонов, Сергей Есенин, Владимир Маяковский, Максим Горький – все это будет уже прошлый XX век. А XIX, где Пушкин и Лермонтов, Гоголь и Достоевский, Толстой и Чехов, – уже век позапрошлый, как сегодня пока для нас XVIII столетие – с Фонвизиным, Сумароковым и Державиным. Что-то происходит в нашем сознании вместе с такой сдвижкой? Вообще, что вы испытываете в душе при этой, как ни говорите, несущей в себе нечто мистическое смене веков и тысячелетий, пусть и есть некая условность в самом определении времени?
Ознакомительная версия.
