Так вот Игорь Курилов, поработавший и в ЦК КПСС, оказался настолько добросовестным человеком, что мы с ним по-настоящему сдружились. Он до самой своей мучительной смерти (мальчишкой, в годы войны, Игорь был ранен в ногу, и это стало причиной его тяжелой болезни на всю жизнь) помогал “Правде”. Благодаря этой бескорыстной помощи “Правда” выжилав критическом 1996-м году, когда греки ( они просили называть их эллинами)решили было переломить газету и ее коллектив через колено, о чем я уже рассказал чуть раньше в этой главе.
… Пишу эти строки и думаю с горечью: наверное, мне так и не удастся даже упомянуть всех добрых друзей “Правды”. Столько людей помогали газете, столько верных, надежных сторонников нашлось у нее в эти мучительно трудные годы. Но не могу не назвать хотя бы несколько имен. В особенности Николая Ивановича Рыжкова,депутата Госдумы и член Совета Федерации, а прежде члена Политбюро КПСС, Председателя Совета Министров СССР. По просьбе редакции в самый кризисный момент он возглавил Общественный редакционный совет, куда вошли — по добровольному согласию — народная артистка СССР Татьяна Васильевна Доронина, кинорежиссер знаменитых “Семнадцати мгновений весны” Татьяна Михайловна Лиознова, рабочие Федор Егорович Кулешов и Василий Иванович Шишкарев, видные партийные деятели. Это стало большим подспорьем для коллектива правдистов.Ведь едва ли не во всех либеральных изданиях газету клеймили все кому не лень. Называли ее “греческой смоковницей”, писали: “В Греции есть все. Даже “Правда””. Аредакционным советом “Правды” руководил коренной русак, уралец Рыжков, а главным редактором стал коренной ленинградец, ныне еще раз попавшийв блокаду, теперь уже своих бывших единомышленников.
… Чувствую, я подрастекся мыслию по древу воспоминаний, но, право же, не хочется, душа не лежит возвращаться к нелепым событиям последних месяцев и дней 2002 — 2003 годов. Опять доставать из почтового ящика бумажку-уведомление горчично-пеленочного цвета, идти
( хотя бы мысленно) на почту, получать там продолговатый конверт с тремя крохотными марками на рубль 80 копеек и примитивной картинкой с филателистической выставки “Сияние Севера”, посвященной 85-летию города-героя Мурманска. Читать на лицевой стороне конверта накарябанные чьим-то шелудивым пером надписи “Редакция “Правде” с перепутанным почтовым индексом места отправления…
Да, не хочется, душа не лежит, но уж взялся за гуж, не говори, что недюж.
Напомню: начальной точкой всех этих печальных событий считаю майский пленум ЦК КПРФ, где я открыто и честно проголосовал против исключения из партии сразу трех членов ЦК ( двое Губенко и Селезнев — были и членами его президиума). Было ясно, что всех “противников” взяли на заметку. До меня доходили слухи, что кое-кому якобы предлагалось подыскать себе другую работу. Уже обдумывалась, судя по всему, и операция “Крот”.
Неожиданно мне позвонили с Охотного ряда, дом 1, и человек, которому я привык доверять, ( имя звонившего я навсегда вычеркнул из памяти, так что он может не беспокоиться — вплоть до второго пришествия Христа) лаконично и вежливо попросил взять интервью у Светланы Петровны Горячевой. Она, было сказано, попала в аварию, сейчас в больнице, вот ее телефон…Надо помочь человеку, оказавшемуся в беде.
Раз надо, значит надо.Я, повторюсь, сидел на пленуме рядом со Светланой Петровной, видел, как она переживает. Да и вообще, что за дурное правило: если человека исключают из партии, для него закрываются все двери. Он не может ни оправдаться, ни просто объяснить свою позицию. ( Сейчас я сам в такой ситуации).
Беседа с Горячевой появилась на страницах “Правды”.
Спустя какое-то время раздался телефонный звонок: с вами будет говорить Геннадий Андреич.
После дежурных фраз он спросил:
— Что, у “Правды” нет других задач, кроме как критиковать председателя ЦК партии?
Я объяснил свое видение ситуации: разве исключенный из партии человек исключается и из числа возможных авторов “Правды”?
— Мы тебе многое прощали, — сказал в заключение трехминутного разговора Геннадий Андреевич, — теперь терпение кончилось.
Я понял, что моя судьба как главного редактора “Правды” обрывается на этих словах.
Потом было то неофициальное, как бы товарищеское известие: знаешь, что принято решение снять тебя с должности — первый, как я уже писал в начале, пробный шар. Не исключаю, что те, кто “принимал решение”, преследовали две цели: проверить, как говорится, на вшивость самого Ильина и выявить тех, кто дерзнёт его защищать.Раскрыть возможную “группу поддержки” строптивца, который, кстати сказать, откровенно, в присутствии всех сотрудников, на открытом заседании редколлегии “Правды” рассказал и о майском пленуме ЦК, и о том, почему решил публиковать беседу с Горячевой. Мы обычно все решения принимали коллективно, обсуждая все доводы “за” и “против”.
Конечно, я понимал, что в этой беседе есть опасные места — в частности, тот абзац, где Светлана Петровна рассуждает, кто кого предал: Горячева— Г.А. Зюганова или он, генсек, С.П. Горячеву?.
Но мне надоело до смерти круглое таскать, а плоское — катать.
Неудовольствие вызвали и две статьи Виктора Ильича Зоркальцева — искренние и глубокие размышления опытного партийного работника, бывшего председателя Томского обл ( или гор?) совета, первого секретаря обкома КПСС, депутата Госдумы РФ, — о кадровой политике руководства ЦК КПРФ, об отношениях с союзниками компартии.
И уж совсем разозлили “верхи” две статьи молодого ученого,экономиста, члена-корреспондента Российской академии наук Сергея Глазьева. Одна — “Отступать дальше некуда” — раздвигала рамки дежурных протестных речей лидера КПРФ, в ней ставились требующие коллективного обсуждения вопросы развития народно-патриотического движения, отношений с потенциальными союзниками, диалектического подхода к чисто коммунистическим идеалам и — в широком смысле — к человеческим интересам и ценностям.
Что меня привлекло в этой статье? Сергей Юрьевич, кстати, депутат Госдумы РФ, член фракции КПРФ ( но не член Компартии) написал о наболевшем — об искренности нашего отношения к трудовому народу, к интеллигенции, к своим обещаниям взять власть и выстроить новую жизнь. Он — по крайней мере, мне так увиделось — призвал взять все лучшее из прожитого нами, все, что привнесено в жизнь страны из опыта всего человечества. Призвал не повторять ошибок прошлого, не наступать на те же грабли, как это делалось не один раз.
Многие суждения автора мне лично показались интересными ( это нашло доброжелательны отклик и у читателей), другие — спорными, кое-что и вовсе неверным, но я рассуждал так: умный и ученый человек имеет право на свою точку зрения. Его статья вышла в “Правде” под рубрикой “Дискуссионная трибуна”.
Как и ожидалось, она не получила поддержки прямолинейных ортодоксов. Но желание взять перо в руки и поспорить с автором никого из них не озарило. С. Ю. Глазьеву был дан дружеский совет: занимайся экономикой, а в идеологию не лезь.
А вот вторая его статья — “Бей своих, чтобы чужие смеялись” — вызвала гневную реакцию небожителей9-го этажа здания Госдумы. Дело в том, что Глазьев посмел вступиться за председателя Исполкома НПСР, которого размазали по стеклу в статье “Операция “Крот” за подписями В. Чикина и А. Проханова. Тут уж в действиях не стеснялись!..
Вот пишу об этом и боюсь навредить хорошим, порядочным людям, называя их имена. Без совета с ними, без разрешения. Но — надоела безымянная ложь, пусть будет именная, чистая правда. Ведь не за лишнюю же рюмку “Столичной” кристалловской, выпитую в дружеском застолье вместе с некоторыми безупречно великими вождями, в том числе и в стенах Госдумы, гнобят меня ревнители чистоты безалкогольных нравов.
Лет 25 тому назад я написал стихи, посвященные памяти великого репортера Павла Барашева, с которым мне в 70-х годах посчастливилось поработать в “Правде” до конца его земных дней.
Да, проходят дни и годы. Уходят старые правдисты. Хорошо, если приходят молодые, овладевают нашей небезгрешнойпрофессией, приобретают мастерство, усваивают дух “Правды”.
Вот и я ухожу.
Мне предлагали — не скрою — любую должность в “Правде”, кроме, конечно, главного редактора. Но я за кресло не держался и не держусь. Самая главная должность в газете — журналист. Это призвание.
Сейчас, в смутное время, понятия чести и сути нашей профессии немножко размыты. Идут работать туда, где больше платят.
Но это не про меня.
Я работал не за деньги, а по убеждению. Служу только тому делу, в которое верю. За неправое — ратовать не стану.
* * * Из записных книжек
О подобных ситуациях очень точнои поэтически образно сказано у Владимира Высоцкого:
“Я хорошо усвоил чувство локтя, который мне совали под ребро”.
