И вот именно на этом рубеже в конце 1980-1990-х годов в результате серьезных изменений, которые стали происходить в СССР, доступ к российским архивным источникам существенно расширился. Это позволило продолжить изучение рассматриваемой проблемы уже на более широкой документальной основе. Между тем характерной особенностью наступившего нового этапа ее исследования было то, что в Финляндии в 1990-е годы интерес исследователей к этому вопросу заметно угасал и чувствовалось очевидное непринятие каких-либо попыток выдвигать иные концепции об участии страны в войне. Показательной в данном случае явилась реакция финской стороны при обсуждении данной проблемы на Конгрессе историков скандинавских стран, который проходил в Тампере в августе 1997 г. Попытка профессора А. С. Кана поставить вопрос о необходимости более объективно подойти к изучению финляндско-германских контактов в 1940–1944 гг. встретила решительные возражения со стороны финских историков.[245]
В целом очевидно, что настало время на основе новых документов, ранее закрытых фондов архивов, а также вводимых в научный оборот важных, но не использованных еще в должной мере источников и литературы продолжить исследование рассматриваемой проблемы. При этом следует сосредоточить усилия на раскрытии тех вопросов, которые до сих пор являются дискуссионными, уделив наибольшее внимание не только германо-финским и финско-шведским отношениям, но и позиции СССР в ходе выработки Финляндией своей линии в 1940–1941 гг.
II. СРАЗУ ПОСЛЕ «ЗИМНЕЙ ВОЙНЫ»
СОВЕТСКО-ФИНЛЯНДСКИЕ ОТНОШЕНИЯ В НОВЫХ УСЛОВИЯХ
Когда 12 марта 1940 г. в Москве был подписан между СССР и Финляндией мирный договор, положивший конец так называемой «зимней войне», реакция на него в обеих странах и в мире была различной. В Финляндии, в частности, многие испытывали чувство глубокой подавленности. Особенно это проявлялось у более чем 400 тыс. переселенцев с утраченных территорий. Горечь у финского населения вызывало то, что за пределами государственной границы оказались города Выборг, Сортавала и Кексгольм. В стране в день вступления в силу мирного договора были приспущены государственные флаги. «Чувства финнов, — писал финский историк Тимо Вихавайнен, — представляли собой смесь мстительности, гордости и гнева…» В приказе финского главнокомандующего маршала К. Г. Маннергейма от 13 марта содержались многозначительные слова: «У нас есть гордое сознание того, что на нас лежит историческая миссия, которую мы еще исполним…»[246]
Что касалось Советского Союза, то официально с его стороны итог войны оценивался прежде всего с той точки зрения, что удалось отодвинуть границу от Ленинграда и тем самым улучшить условия для обеспечения его безопасности. На проходившем 14–17 апреля 1940 г. в ЦК ВКП(б) совещании высшего командного состава Красной Армии, стенограмма которого вплоть до 1996 г. была засекреченной, Сталин, подводя итог, заявил следующее: «Правильно ли поступили правительство и партия, что объявили войну Финляндии?.. Нельзя ли было обойтись без войны? Мне кажется, что нельзя было. Невозможно было обойтись без войны. Война была необходима, так как мирные переговоры с Финляндией не дали результатов, а безопасность Ленинграда надо было обеспечить безусловно, ибо его безопасность есть безопасность нашего Отечества». Но вместе с тем, подчеркнул он, совершенно очевидно, что усложнилось положение для Финляндии, поскольку «угроза Гельсингфорсу смотрит с двух сторон — из Выборга и Ханко».[247] В Москве надеялись, что Финляндия теперь не примкнет к лагерю противников СССР в условиях разрастания второй мировой войны.
Реакция в мире на подписанный договор была не в пользу СССР. За рубежом писали об этом мире как о жестоком и несправедливом по отношению к Финляндии, поскольку в результате его заключения эта страна потеряла значительные и весьма ценные для себя территории.[248] Более того, западные дипломаты даже отмечали, что для Финляндии мирный договор «настолько неблагоприятный, что финнам придется действовать так, чтобы возвратить обратно прежние границы. В противном случае Россия рано или поздно будет… распространять свою власть на всю Финляндию». Эту мысль, в частности, высказывал английский военный атташе в Хельсинки майор Ю. X. Маджилл.[249]
Для дальнейшего особенно важным с точки зрения оценки итогов советско-финляндской войны было отношение к результатам этой войны Германии. В рейхе отмечали очевидное усиление стратегических позиций СССР. Немецкий посланник в Хельсинки В. Блюхер указывал именно на те моменты, которые подчеркивал и Сталин при подведении итогов закончившейся войны. Германский дипломат отмечал, что Советский Союз, овладев Карельским перешейком, оказался у «ворот в южную Финляндию», а полуостров Ханко, где должна была создаваться военно-морская база СССР, становился как бы «пистолетом, нацеленным на Стокгольм».[250] С другой стороны, делалась переоценка состояния и возможностей Красной Армии, не показавшей высоких боевых качеств. В Германии считали, что «обнажилась слабость России».[251] Вообще в немецких руководящих кругах стали склоняться к мысли о возможности достижения легкой победы в войне с Советским Союзом.
К тому же сам факт поспешного заключения мирного договора не всеми и в Советском Союзе рассматривался как оправданный шаг. В Смольный А. А. Жданову сообщали некоторые характерные высказывания жителей Ленинграда, задававших вопросы: «Не рано ли заключили договор с Финляндией?» и «Не является ли заключение договора со стороны Финляндии каким-то маневром для сохранения сил?» А в отдельных случаях звучали и заявления, что следовало «довести войну до конца», поскольку нелогично после прорыва линии Маннергейма «сейчас же заключать мир», да и среди руководящего состава армии и флота были сторонники продолжения войны.[252] В свою очередь Сталин на указанном выше апрельском совещании заметил: «…считали, что, возможно, война с Финляндией продлится до августа или сентября 1940 года», в силу чего «имели в виду поставить» на фронт 62 дивизии пехоты и еще 10 иметь в резерве.[253]
Советское правительство, подписывая мирный договор с Финляндией, учитывало ряд факторов и прежде всего опасность втягивания СССР во вторую мировую войну. Что касалось Финляндии, то на тот момент ее возможности для продолжения боевых действий иссякли. «…Я видел, — вспоминал ее участник, военный историк Вольф Халсти, — как наши войска отступали и констатирую, что… нашим счастьем являлось то, что русским нужен был мир по соображениям большой политики».[254]
Вместе с тем неправильно было утверждать, будто бы «зимняя война» закончилась разгромом Финляндии. Совершенно очевидным являлось то, что финский народ выстоял, а это для малой нации стало весомым итогом войны.
Для будущего развития советско-финляндских отношений весьма существенным в мирном договоре было положение, обязывавшее оба государства «воздерживаться от нападения друг на друга» и «не заключать каких-либо союзов или участвовать в коалициях, направленных против одной из договаривающихся сторон».[255]
Как же обстояло дело с выполнением договора?
Для Финляндии важно было понять, как поведет себя Советский Союз. Насколько можно доверять ему? Опасение вызывало то обстоятельство, что с утратой укреплений на Карельском перешейке ослабились оборонительные возможности Финляндии. Существенно менялось ее стратегическое положение в связи с размещением военно-морской базы на полуострове Ханко.[256] Как по этому поводу отметил финский исследователь X. Яланти, «если бы Советский Союз начал новую войну, его армия могла бы быстро прорваться в Южную Финляндию, а также поставила бы под угрозу порты Финского залива и, в частности, Хельсинки».[257]
Вызывало беспокойство у финского руководства и то, что в конце марта Карельская автономная республика была преобразована в Карело-Финскую ССР, а в июле председателем ее Верховного Совета стал О. В. Куусинен. В начале «зимней войны» он возглавлял так называемое «Народное правительство Финляндии», созданное в Терийоки (Зеленогорске), куда до этого вступили советские войска. В данном случае возникали вопросы: в какой мере все это могло повлиять на международное положение Финляндии и как страна должна была вести себя дальше, в условиях продолжающегося расширения участников второй мировой войны?
В Хельсинки и с опасением, и с пристальным вниманием следили за поведением Советского Союза с первых дней после заключения мирного договора. Вместе с тем то, что происходило непосредственно за пределами границы с СССР, не могло вызывать особого беспокойства. В соответствии с положениями мирного договора советские войска, находившиеся у новой границы, к 5 апреля 1940 г. передали ее охрану пограничникам и были отведены в места своей постоянной дислокации.[258] При этом шел процесс сокращения частей и перевод их на штаты мирного времени, хотя основные работы по демаркации советско-финляндской границы начались только 25 мая 1940 г., а в районе Ханко — 16 июня.[259] Численность войск Ленинградского военного округа сокращалась вдвое. Вместо шести армий в округе осталось всего три: 14-я — в Заполярье, 7-я — в Карелии и 23-я — на Карельском перешейке. Из пятнадцати дивизий сухопутных войск к северу от Ленинграда государственную границу прикрывало уже только шесть.[260]
