Ознакомительная версия.
Генерал-фельдмаршал граф Мольтке исходил именно из этого, отдавая свои классические лаконичные директивы армиям во время войн 1866 и 1870 гг. Но ему на собственном опыте пришлось убедиться в том, что практическое применение этого способа действий предполагает более основательную подготовку командиров всех степеней, чем она была в его время. Поэтому вся его многолетняя дальнейшая деятельность в мирное время и деятельность его преемников были посвящены этой подготовке, имевшей своей задачей:
а) добиться единого подхода к рассмотрению обстановки (оценка обстановки и принятие боевого решения) всеми командирами,
б) избегать всякого сковывающего схематизмав вопросах управления войсками в бою и
в) развивать у всех командиров самостоятельность мышления и действий.
В итоге сочетание свободы в осуществлении боевых задач, предоставляемой командиру-исполнителю, и личной инициативы последнего стало особой отличительной чертой и фактором силы прусско-немецкой армии. Чрезмерное увлечение той или иной стороной, имевшее иногда место, не меняло существа дела. Чем с большей эффективностью велось обучение и воспитание командного состава в этом направлении, тем с большей уверенностью, быстротой и гибкостью войска могли выполнять свои боевые задачи. Кроме того, это позволяло командованию учитывать в своих расчетах смелость действий как дополнительный фактор и реализовать скрытые потенциальные возможности, которые таятся в любой обстановке, но которые редко удается своевременно распознать и использовать в своих целях. И, наконец, тем большей была возможность поставить противника в зависимость от своей воли, то есть, другими словами, обеспечить за собой наряду с материальными факторами силы возможно больше других предпосылок для достижения успеха.
Принцип единоначалия в управлении войсками, не допускавший побочных путей отдачи приказов и приказаний, а также свобода принятия решений давали общевойсковому командиру возможность уверенно проводить свое решение в жизнь. В сухопутной армии в отличие от высших органов ОКБ этот принцип неограниченной командной власти проводился, как и прежде, с достаточной последовательностью.
Из поколения в поколение (и, в частности, после 1918 г. и после 1935 г. уже в новой сухопутной армии) в процессе практической учебы велась систематическая работа по усовершенствованию и внедрению описанных принципов управления войсками в их гармоничном взаимодействии друг с другом. Эта работа принесла свои плоды в кампаниях 1939 и 1940 гг., а также в операциях 1941 г. на Балканах и в Северной Африке. Она же явилась одной из предпосылок того, что сухопутная армия смогла начать свой роковой поход против Советского Союза, имея недосягаемый для того времени уровень боевого мастерства, обладая большим опытом и уверенностью в своих силах. Ее руководство также с уверенностью начало эту войну, несмотря на то, что противник имел огромное численное превосходство".
(Насчёт огромного численного превосходства — это немцы себе льстят, чтобы как-то оправдать своё итоговое поражение от войск Красной Армии. Причём, немецкие генералы в этих попытках оправдаться, уже не замечают, что выставляют себя, генералов, идиотами, которые, нападая на СССР, оказывается, не знали, что численность Советского Союза 190 млн. человек, что зимой в России холодно, осенью и весной слякотно, летом пыльно, а на Кавказе есть горы. Почитаешь их мемуары, и выясняется, что обо всём этом немецкие генералы узнали уже после того, как напали на Советский Союз).
Но куда денешься от фактов — ведь немцы все же нанесли нам тяжелейшие потери и, утверждаю, в первую очередь потому, что их средний офицер был лучше нашего, а лучше он был в первую очередь потому, что его лучше учили и готовили. Сравните: немцы учили своих офицеров «избегать всякого сковывающего схематизма», а русская Академия Генштаба, по словам генерала Мартынова, «вместо практических деятелей …воспитывает доктринеров». Немцы сто лет воспитывали в своих офицерах «самостоятельность мышления и действия», а у нас «инициатива безжалостно подавляется в академии».
Национал-социализм и реваншизм
Я писал, что многие века немцы были хотя и честными, но все же космополитами безродными — служили тому, кто больше заплатит. Пруссия начала поднимать на свои знамена патриотизм, и ее армия уже многого достигла в войнах с Австрией и Францией во второй половине 19-го века, а вся Германия — в Первую мировую. Немцы и так уже были патриотами, но особенно усилил эту немецкую черту национал-социализм. Мерзкое, конечно, явление, но еще более мерзким является подход к нему нынешних массовых историков и пропагандистов. Национал-социализм замалчивается, а ведь его нужно изучать и «не выплескивать с водой и ребенка. Мерзким в нацизме является расизм, но идеи социализма тут при чем? Чем плох немецкий символ веры тех времен — «общее благо выше личных интересов»? Чем плохо — «думать не о себе, а о целом, о нации, о государстве»? Организм, который плюнет в Гитлера за слова «мы не желаем другого бога, кроме Германии», не нужен ни в каком государстве и, особенно, в таком государстве, как Израиль.
Когда я расследовал «Катынское дело», то натолкнулся на отрывки из книги польского офицера Ромуальда Святека. Святек просидел у нас в лагерях 20 лет и вспоминает эпизод, в котором меня впечатлила не катынская тема, а суждения немецкого офицера о том, кто такой офицер. Я много читал разных патриотических высказываний, но еще не встречал такого краткого и точного (выделено мною): «Будучи в Воркуте в лагере № 10, я встретил майора немецкой армии, который с 1941 года находился в оккупированном Смоленске. От него я узнал, что немцы и в самом деле захватили несколько лагерей с польскими военнопленными, расположенных в этом районе. Однажды в беседе я поинтересовался его мнением о Катыни. Он прямо мне ответил, что это дело рук немцев, поскольку это отвечало их интересам, и искренне удивился польским протестам. Майор придерживался мнения, что хороший солдат, а тем более офицер должен умереть, если погибает его родина. Он заявил, что, попав в руки русских, хорошо понимал, что может умереть, и если этому суждено будет случиться, он примет смерть как подобает немецкому офицеру.
И, наконец, немецкие офицеры и генералы в среднем были реваншистами — они хотели войны. Если во Вторую мировую войну мы их победили вчистую, т. е. у самих немцев не оставалось ни малейших сомнений, что русские их победили, то в Первую мировую ситуация была иная. Тогда Россия сдалась, а немецкая армия оставалась непобежденной, и линия фронта проходила по французской территории. За всю войну ни один солдат противника не ступил на собственно немецкую землю, исключая, разве, Восточную Пруссию, куда временно вторгались русские войска. Подавляющая масса немецкого офицерства была уверена, что Германия сдалась из-за удара в спину революционеров, и не сильно в этом ошибалась. У немецкого офицерства было убеждение, что если удар в спину не повторится, то Германия победит любого врага, нужно только хорошо подготовиться к войне. И они готовились.
И дело здесь не в накоплении оружия и даже не в тщательнейшем обучении солдат — главное заключалось в подборе офицерских кадров. Если, предположим, ты, командир дивизии, собираешься мирно прокантоваться в своем кресле до пенсии, то и командиров полков ты будешь подбирать так, чтобы они и смирные были, и не подсиживали тебя, и при твоем посещении полка хороший стол накрыли, баньку истопили и баб пригласили. А если ты собрался воевать, то не можешь не понять, что такие полковники готовят тебе не только смерть, но и позор, посему и подбирать ты будешь совершенно иных офицеров.
* * *
Итожа главу о подготовке офицеров, давайте выделим принципиальную разницу в постановке этого дела у нас и у немцев. У нас уже минимум полтора века офицеров обучают и готовят вне армии те, кто мало воевал и служил, и лично воевать и служить не собираются. Готовят не для грабежа других стран, а для грабежа казны своего народа.
А у немцев офицеры воспроизводились в недрах армии, и воспроизводились они для войны.
Да, во Второй мировой войне победили советские офицеры, но победили не за счет высокого уровня всей их массы, а за счет не очень большого количества лучших из них, при крайней подлости многочисленных худших. Это вызывало искреннее удивление немцев. Немецкий ветеран войны Г. Бидерман пишет: «Начав свой поход на Советский Союз, мы очутились лицом к лицу с непредсказуемым противником, чьи поступки, сопротивление или преданность невозможно было предвидеть или даже оценить. Временами мы сталкивались с фанатическим сопротивление горстки солдат, которые сражались до последнего патрона и, даже исчерпав все запасы, отказывались сдаваться в плен. Случалось, перед нами был враг, который толпами сдавался, оказывая минимальное сопротивление, причем без ясно видимой причины. При допросах пленных выяснилось, что эти переменные имеют мало общего с образованием, местом рождения или политическими склонностями. Простой крестьянин отчаянно сопротивлялся, в то время как обученный военный командир сдавался сразу же после контакта с нами. Следующая схватка показывала прямо противоположное, хотя при этом не усматривалась система или явная причина.
Ознакомительная версия.
