Можно предположить, что данные идеи, по сути, конечно же, неомальтузианские, сыграли существенную роль в изменении вектора культурного развития, в том числе и самого Запада. Того изменения, которое явно фиксируется в европейской (и американской, разумеется) культуре где-то с последней четверти XX века, но возникло, конечно, ранее. Мы имеем в виду ускоренное формирование нового – постмодернистского – культурного мейнстрима.
Безусловно, постмодернизм уже существовал как течение в философии и искусстве, но с определенного момента он "пошел в наступление" и к нынешнему времени почти вытеснил проект "Модерн" с занимаемых им ранее позиций. Во всяком случае, серьезно потеснил. И вышел из ниши, отведенной философским или эстетическим течениям, в область реальной политики (но об этом чуть ниже).
Таким образом, на сегодняшний день уже невозможно говорить о наличии лишь двух крупных моделей бытия, условно двух полюсов – мира Модерна и мира Контрмодерна. Поскольку западный мир уже не сводится к одному Модерну, необходимо перейти к трехполюсной модели: "Контрмодерн – Модерн – Постмодерн ". И анализировать эту модель.
Но для начала оговорим, почему так важно зафиксировать наличие третьего компонента – Постмодерна – и исследовать его отличительные черты.
Постмодерн, отказываясь от Модерна с его приоритетом прогресса и гуманизма, объявляя его пройденным этапом, казалось бы, открывает широкие возможности для сосуществования различных цивилизационных установок, парадигм существования, укладов. Но он же фактически подводит черту под всяким развитием в пределах данных множеств, отрицает необходимость движения, изменения, то есть по большому счету самое жизнь. (Что, заметим, опосредованно способствует решению в западном мире той проблемы, которая была проартикулирована Римским клубом.)
Постмодернистские идеи, завоевывая все большую популярность, уже к концу XX века сформировали совершенно новую картину мира. Эта новая картина мира активно внедряется в сознание посредством культуры и, прежде всего, масс-культуры. Важнейшее направление постмодернистского "штурма и натиска" связано с атакой на ценности, давно выработанные человечеством и, казалось бы, непререкаемые. На основные табу. И что особенно важно – на саму идею Жизни как противовеса Смерти.
Данный "культурный" феномен был трагически осознаваем покойным папой Иоанном Павлом II, который назвал происходящее на Западе победой "культуры смерти" и фактически состоявшимся концом христианства (Baumann P. The Pope vs. the Culture of Death // The New York Times. 8.10.2005). Этот термин – "культура смерти " – введенный понтификом, чрезвычайно существен для нашего исследования, поскольку, утверждаем мы, насаждение "культуры смерти" присуще отнюдь не только современному Западу, но в не меньшей степени, хотя и по-другому, – современному Востоку. Точнее, наиболее радикально настроенной части того, что мы называем в рассматриваемой нами модели полюсом Контрмодерна. Добавим, что это совершенно новое состояние традиционных культур, несвойственное им, противоречащее самой сути понятия "традиция".
Наиболее ярким примером такого нововведения можно считать явление женского и детского суицидального терроризма, развившееся в последнее десятилетие на Ближнем Востоке. Объяснить данное явление, рассматривая, например, палестинское общество как общество контрмодернистское, традиционное, оградившее себя от влияний извне, нет никакой возможности. Поэтому тут следует, на наш взгляд, говорить об уже работающем в "теле традиционализма " вирусе, о сознательном его привнесении. И имя этого вируса все то же – Постмодерн. Что мы и постараемся доказать ниже. Но для начала рассмотрим основные приметы постмодернистского переформатирования Запада, дабы понять объем явления, тип и содержание связанных с ним тенденций.
Танатофилия для Запада
Постмодерн, активно действующий как "могильщик" общества классического Модерна, не торопится оформлять себя таковым доктринально. В результате часто постмодернизм ошибочно считают всего лишь культурным течением. На деле же это давно уже всеобъемлющее явление в западной жизни, принципиальнейшим образом воздействующее на психологический и социальный портрет современного общества. Данное явление, хоть и ускользает от внятного называния, тем не менее может быть проанализированно "феноменологически", то есть через рассмотрение ряда поясняющих примеров.
Если для Модерна базовыми являются понятия "прогресс" и "гуманизм", то Постмодерн не только отрицает прогресс, но и по сути своей последовательно антигуманистичен. Можно утверждать, что сегодня наиболее серьезное деформирующее давление на личность западного человека осуществляется через навязывание переоценки извечной оппозиции Жизнь – Смерть. В классическом (да, собственно, единственно возможном для продолжения жизни!) варианте Жизнь – это добро, Смерть – зло. Однако если приглядеться к культурным тенденциям, то легко увидеть, как ставятся под сомнение позитив, связанный с жизнью, и негатив, связанный со смертью. Впору говорить чуть ли не об инверсии данных понятий. Это чисто постмодернистская тенденция. Данная инверсия (можно сказать и "перверсия", ведь постмодернизм очень любит играть перверсиями) транслируется различными способами как сознанию, так и подсознанию западного человека. Массовая культура – а именно она формирует образы и эталоны, – рассматривая жизнь в ее все более примитивных, лишенных духовных черт проявлениях, раскачивает потребительские вожделения, а цели и ценности редуцирует до простейших гедонистических. При столь "брутальном" подходе вопрос о смысле жизни уже не находит ответа. Неудивительно, что растет статистика самоубийств, особенно так называемых "беспричинных".
Но – и это тоже существенно – имеет место и скрытая пропаганда суицида. Мортальные тенденции поощряются. Различными способами. Это, прежде всего, создание и продвижение молодежных депрессивных субкультур. Например, весьма значим вклад в дело пропаганды самоубийства молодежной субкультуры под названием "готы", с ее культовыми рок-группами. Психоделический рок, сатаническая атрибутика, кладбищенская символика, вампирический имидж, а главное, тексты песен весьма разрушительно действуют на подростковую психику. Данная субкультура, зародившись в конце 70-х, до сих пор одна из наиболее модных, она имеет массу юных фанатов во всех странах.
Другая депрессивная молодежная субкультура – "эмо" ("эмоциональные "). Ее юные последователи упиваются страданием и тоже стремятся к смерти, к самоубийству. В Интернете существует немало сайтов, откровенно ориентированных на пропаганду суицида и дающих рекомендации посетителям по осуществлению оного. Много и молодежных чатов, на которых сомневающиеся вступают в контакт с "единомышленниками", организуют что-то вроде "клубов по интересам", получают поддержку, конкретные советы. Статистика самоубийств, особенно среди молодежи, стала резко расти с начала 2000-х годов. Россия, заметим, занимает по числу самоубийств одно из ведущих мест.
Отдельной, активно разрабатываемой темой в последнее время стала эвтаназия. Желательность принятия закона о "легкой смерти" обсуждают во многих странах, кое-где он принят. Доходит дело и до публичного обсуждения в прессе допустимости инфантицида – убийства "неполноценных" новорожденных. Что существеннейшим образом сдвигает всю "гуманистическую рамку " и откровенно попахивает фашизмом. Специалисты подчеркивают, что позитивное отношение к проблеме эвтаназии прямо координируется с приоритетом в обществе понятия "комфортная жизнь".
На раскрутку темы эвтаназии в киноиндустрии брошены крупные средства и солидные творческие силы. В одном только 2004 г. были премированы и долго шли широким экраном сразу два "эвтаназийных" фильма – "Малышка на миллион" (четыре "Оскара " и два "Золотых глобуса") и "Море внутри" ("Оскар", "Гранпри " в Венеции, "Золотой глобус", 14 премий "Гойя" и т.д.). Если первый фильм, очевидно продвигая эвтаназийную тему, делает ставку на психологическую убедительность играющих в нем актеров (актеров действительно хороших), то со вторым все сложнее. "Море внутри" снято одним из наиболее талантливых современных режиссеров испанцем Алехандро Аменабаром. Этот фильм, принадлежа серьезному искусству, одновременно является и откровенно заказным, рекламным. Но, что очень важно, это уже не реклама эвтаназии, это фактически напрямую – реклама Смерти. Герою фильма (которого играет крупный актер), хотя он и парализован, "объективно" умирать незачем – он жизнерадостен, активен, нужен многим, в него влюбляются женщины и т.д. Но он сам говорит, что его необъяснимо тянет к смерти. К смерти как чему-то прекрасному. Наделение смерти чертами притягательной "возлюбленной", тяга к ней – танатофилия – очень существенный ракурс в рассматриваемой нами проблеме общей культурной диверсии.
