Центральная пара персонажей романа Дидион принадлежит к избранному кругу американской знати, которая, как и во времена Ф. С. Фицджеральда, по-прежнему завораживает воображение немалого числа литераторов. Знаменитости нередко жалуются, что их частная жизнь отдана на растерзание толпам любопытствующих. Но если б этого не было, то знаменитости утратили бы свой статус и превратились бы в простых смертных, что вряд ли входит в их намерения. Это относится и к политикам, которые обречены жить в стеклянном доме, насквозь просвечиваемом средствами информации.
Итак, Инез и Гарри Виктор являются непременными фигурами светской хроники, мишенями, находящимися под прицелом фото-и телеобъективов. Гарри Виктор, насколько можно судить по его послужному списку, — политик либерального склада, напоминающий чем-то и Эдварда Кеннеди, и Юджина Маккарти, а еще больше Гэри Харта. Его карьера в 60-е годы захватила важные вехи массовых оппозиционных движений: антирасистские марши протеста в штате Миссисипи, забастовки сельскохозяйственных рабочих в калифорнийской долине Сан-Хоакин, столкновения с полицией в Чикаго летом 1969 года. На протяжении этих лет Виктор трижды успешно баллотировался в палату представителей, отслужил половинный срок в сенате, а в 1972 году стал одним из претендентов на президентскую должность от партии демократов.
При всей важности этих подробностей стоит заметить, что как политические убеждения Виктора, так и его деятельность в качестве одного из лидеров «молодых либералов» намечены в «Демократии» лишь слабой контурной линией. Смысловым узлом романа и вместе с тем начальной точкой развития нескольких сюжетных линий становятся два не связанных между собой события, датированные весной 1975 года: вывод американских войск из обреченного Сайгона на финальной стадии вьетнамской войны и убийство в пригороде столицы Гавайских островов Гонолулу двух человек. Одной из убитых, как читатель уже знает, была сестра Инез Виктор, убийцей же оказался их отец Пол Кристиан.
По-видимому, Дидион слишком буквально восприняла известную оценку чеховских пьес, в которых, «в то время как люди пьют чай, рушатся их судьбы». Реальные контуры драматических конфликтов здесь нарочито размыты, замаскированы мишурным блеском «диалогов с подтекстом» или репортажным перечислением зигзагообразных передвижений главных персонажей по земному шару. Лишь изредка эта словесная завеса несколько рассеивается, чтобы посвятить любопытствующих в обстоятельства жизни членов семейства Кристианов— Викторов.
Ретроспективное изложение хода событий, завершившихся трагедией в доме Кристианов, в очередной раз варьирует тему «распада буржуазной семьи» и не выходит за рамки устоявшихся стереотипов. Гораздо примечательнее конфликт, назревавший с годами между Гарри и Инез Виктор. Первые облачка на супружеском горизонте появились уже давно, потом их становилось все больше и больше, и все это было связано с крепнущей симпатией Инез к ее многолетнему платоническому поклоннику по имени Джек Ловетт.
Хотя в романе об этом ни разу не говорится прямо, но без большого риска ошибиться можно предположить, что Ловетт принадлежит к числу тех, кого лет тридцать — тридцать пять тому назад с легкой руки Грэма Грина начали именовать «тихими американцами». И характерно, что человек подобного рода занятий, призванный охранять и укреплять «национальные интересы» США в Юго-Восточной Азии и в бассейне Тихого океана, не только постепенно выдвигается на авансцену произведения, но и пользуется при этом расположением как героини романа, так и самой писательницы. «Вы — любопытная публика, — обращается Ловетт к Гарри Виктору и его политическому единомышленнику Билли Диллону. — Вы не видите того, что происходит у вас перед глазами. Вам нужно сначала прочесть об этом в „Нью-Йорк тайме“ и уж потом начать действовать. Произнести речь. Создать комиссию. Предложить провести расследование, а потом, через год или два, выехать на место для ознакомления с тем, что происходит здесь сегодня».
Знакомство Ловетта с семейством Викторов длилось не менее двадцати лет, и к концу этого срока различие между мужем и поклонником сделалось особенно контрастным. С одной стороны — пустословие либеральствующего политика, цепляющегося за любую возможность остаться в поле зрения общественности и, к неудовольствию собственной жены, беспринципно приноравливающегося к обстоятельствам; с другой же — немногословная уверенность в себе «человека дела», который раз за разом находит поводы, чтобы доказать Инез свою преданность. Прежде всего Ловетт — организатор-профессионал, хотя писательница и не разглашает подробностей многочисленных «миссий», выпадавших на его долю. Но кроме того, он еще и герой-любовник, который долгие годы тоскует по прекрасной даме своей мечты и завоевывает ее полную благосклонность, возвращая Инес ее восемнадцатилетнюю дочь, считавшуюся безвозвратно пропавшей. «Джек Ловетт назвал свою удачу в розысках Джесси чистой случайностью, но будь на его месте вы или я, у нас никогда ничего не получилось бы» — так комментирует этот эпизод Дидион.
Страницы романа, повествующие о внезапной смерти Ловетта, по-настоящему глубоко эмоциональны, ибо они лишены той интеллектуальной иронии, без которой писательница не обходилась на протяжении всего текста. Ловетт умирает на руках Инез потому, что цель его жизни достигнута: он наконец-то вместе со своей любимой и ему больше нет нужды приносить жертвы, метаться из конца в конец по тысячемильному периметру, спорить с пустоголовыми краснобаями и между тем методично делать свое дело. Погребение Инез тела Ловетта на военном кладбище Гонолулу под сенью вечнозеленой джакаранды добавляет еще одну трогательную деталь в рассказ о мужском постоянстве, которое не осталось невознагражденным.
Но следует подчеркнуть: с точки зрения Джоан Дидион, Джек Ловетт не просто современный вариант «рыцаря без страха и упрека». Его образ и деятельность находятся, хотя и в опосредованной, соотнесенности с определенным в международных отношениях курсом, который в 80-е годы оказался для Америки достаточно успешным. Завершающееся ныне десятилетие изменило в США многое и во внутриполитическом, духовном климате. После десятилетия самобичеваний подавляющее большинство американцев перешло к активной поддержке основных институтов своей страны, которые, как показали последние годы, пользуются все большим вниманием в качестве примерного образца для высвобождения из леденящей хватки командно-бюрократической системы.
Во время одной из своих поездок в США, осенью 1988 года, я был свидетелем проходивших 8 ноября выборов президента и конгресса, наблюдая это событие в маленьком городке, типичном для «одноэтажной Америки». Та легкость, с которой Дж. Буш, этот ближайший сподвижник Р. Рейгана, взял верх над М. Дукакисом, казалась поразительной, но она была полностью объяснима в контексте текущей эволюции общественных настроений и политической мысли Соединенных Штатов. «Преемственность и последовательность» — таким был клич республиканцев, которым их соперники-демократы не смогли противопоставить ничего принципиально нового.
Идеи экономической свободы и децентрализованного управления, приоритета неотчуждаемых в пользу государства прав личности, поощрения индивидуальных и групповых инициатив, мира, основанного на противопоставленной безрассудству силе, доказали в 80-е годы свою устойчивость и плодотворность. И вполне закономерно, что с движением времени положительный американский опыт, зафиксированный как в фактах истории, в живых социальных установлениях, так и в литературных текстах, пользуется в нашей стране все возрастающим вниманием со стороны истинных ревнителей демократических преобразований.
А.С. Мулярчик
