Именно эти «международные связи» с оставшимися активистами периода революционного подъема позволили таким революционерам, как Мясников, достичь относительно высокого уровня ясности в понимании ключевых проблем в то время, как рабочее движение погрузилось в пучину разложения и лжи.
3. Непримиримые левые оппозиционерыМы не можем подробно рассмотреть здесь всю историю «левой» («троцкисткой») оппозиции в Коммунистической партии. Хотя путаная защита ею внутрипартийной демократии, китайской революции и интернационализма, а также неприятие сталинской теории «социализма в одной стране» свидетельствуют о том, что она была пролетарским течением, последней реальной искрой сопротивления в большевистской партии и Коминтерне, недостаточность критики ею наступавшей контрреволюции не позволяет считать данную оппозицию в целом составной частью революционной традиции левого коммунизма.
В международном плане ее отказ поставить под сомнение решения первых четырех конгрессов Коминтерна обрек ее на жалкое воспроизведение всех коминтерновских ошибок. В самой России оппозиция не смогла окончательно порвать с партийно-государственным аппаратом и тем самым решительно стать на путь пролетарской борьбы с режимом, которую вели подлинные левокоммунистические фракции. Хотя враги пытались обвинить Троцкого в связи с такими нелегальными группами, как «Рабочая правда», он однозначно отмежевался от них. «Рабочую Правду» он именовал «Рабочей неправдой» и принял личное участие в подавлении «ультралевых», войдя, например, в комиссию, которая расследовала деятельность «Рабочей оппозиции» в 1922 году. Единственное, что Троцкий признавал, — это то, что появление подобных групп являлось симптомом подлинного перерождения советского режима.
Однако «левую оппозицию» в первые годы ее существования нельзя отождествлять исключительно с Троцким. Многие, подписавшие «Платформу 46», были в прошлом «левыми коммунистами» и «демократическими централистами» — например, Осинский, Смирнов, Пятаков и другие. Мясников писал:
«В троцкистской оппозиции состоят не только великие люди, в ней также много рабочих. И последние не захотят следовать за вождями; после некоторых колебаний они вольются в ряды „Рабочей группы“» (L'Ouvrier Communiste, № 6, Janvier 1930).
Именно потому, что «левая оппозиция» являлась пролетарским течением, в ней естественным образом возникло левое крыло, которое пошло гораздо дальше робкой критики сталинского режима Троцким и его «ортодоксальными» последователями. К концу 20-х гг. в оппозиции возникло течение «непримиримых», в основном состоявшее из молодых рабочих, которое отвергало стремление «умеренных» троцкистов к достижению соглашения со сталинской фракцией — тенденцию, усилившуюся после 1928 года, когда Сталин, казалось, начал быстро осуществлять троцкистскую программу индустриализации. Исаак Дойчер писал о «непримиримых»:
«В этих кругах уже стало аксиомой, что Советский Союз — больше не рабочее государство, что партия предала революцию, и надежда на реформу напрасна. Оппозиции нужно создать новую партию, проповедовать и готовить новую революцию. Некоторые пока рассматривали Сталина как сторонника аграрного капитализма и даже как руководителя „кулацкой демократии“, в то время как для других его правление символизировало возвышение государственного капитализма, непримиримо враждебного социализму» (Дойчер И. Троцкий в изгнании. М., 1991, с. 137).
В своей книге «В стране великой лжи» Анте Цилига рассказал о происходивших на его глазах дискуссиях среди левых оппозиционеров в политизоляторах. По его свидетельству, что одни участники этих дискуссий склонялись к капитуляции перед сталинской системой, другие полагали, что ее еще можно реформировать, третьи выступали за «политическую революцию» и свержение бюрократии (к этой позиции впоследствии присоединился Троцкий). Но непримиримые или «отрицатели», как называет их Цилига, который сам к ним принадлежал, «считали, что не только политический, но также экономический и социальный строй в СССР чужды и враждебны пролетариату. Поэтому мы предвидели не только политическую, но и социальную революцию, которая должна открыть путь к развитию социализма. По нашему мнению, бюрократия являлась самым настоящим классом — классом, враждебным пролетариату».
В январе 1930 года Мясников писал в «Уврие коммюнист» о «левой оппозиции»:
«Есть лишь две возможности: либо троцкисты объединятся под лозунгом „мир хижинам, война дворцам“ и под стягом рабочей революции (первый шаг, который пролетариат должен сделать, чтобы стать господствующим классом), либо они медленно угаснут и индивидуально и коллективно перейдут в лагерь буржуазии. Такова альтернатива, и третьего пути нет».
События 1930-х гг., когда троцкисты окончательно перешли в лагерь капитала, подтвердили пророчество Мясникова. Однако лучшие представители «левой оппозиции» оказались способны пойти по другому пути, пути революции. Разочарованные отказом Троцкого признать их правоту, они в 1930–1932 гг. порвали с троцкистским течением и начали сотрудничать в тюрьмах с представителями «Рабочей группы» и «децистами», разрабатывая свое понимание краха мировой революции и анализ государственного капитализма. Как подчеркивает Цилига в своей книге, они больше не боялись подойти к самой сути вопроса и признать тот факт, что перерождение революции началось не со Сталина, а получило импульс еще при Ленине и Троцком. Как говорил Маркс, быть радикалом — значит понять вещь в ее корне. Что большего могли сделать левые коммунисты в черные годы реакции, как не добраться бесстрашно до истоков поражения пролетариата?
Некоторые могут увидеть в тюремных дискуссиях левых коммунистов лишь символ бессилия революционных идей перед капиталистическим левиафаном. Но хотя их их судьба отразила тяжелейшее поражение пролетариата, один тот факт, что они продолжали осмысливать уроки революции в столь неблагоприятных обстоятельствах, свидетельствует о том, что временная победа контрреволюции никогда не в состоянии положить конец выполнению исторической миссии пролетариата — даже если торжество реакции затягивается на десятилетия. Когда был арестован Сапронов, Мясников так откликнулся на это событие:
«Теперь Сапронов арестован. Даже ссылка и невозможность быть услышанным не лишили его энергии, и бюрократия не могла себя чувствовать в безопасности, пока он не оказался за прочными тюремными стенами. Но могучий дух Октябрьской революции не заточить в тюрьмы; даже могила над ним не властна. Принципы революции живы в рабочем классе России, и пока будет жить рабочий класс, идея этане сможет умереть. Вы можете арестовать Сапронова, но не идею революции» (L'Ouvrier Communiste, 1929).
Действительно, сталинская бюрократия давно уничтожила последние остатки коммунистических меньшинств в России. Но сегодня, когда новый подъем пролетарской борьбы находит глухой отзвук даже в российском пролетариате, «могучий дух» второго Октября все больше тревожит сталинистских жандармов в Москве и их последышей в Варшаве, Праге и Пекине. Когда рабочие «родины социализма» восстанут, чтобы раз и навсегда разрушить колоссальную темницу сталинистского государства, они, вместе со своими братьями по классу во всем мире, окажутся наконец способны разрешить проблемы, поставленные революцией 1917 года и ее самыми преданными защитниками — российскими левокоммунистическими революционерами.
«Дело заключается в том, что надо отличать в политике большевиков существенное от несущественного, коренное от случайного. В этот последний период, когда мы находимся накануне решающих последних боев во всем мире, важнейшая проблема социализма, самый жгучий вопрос времени — не та или иная деталь тактики, а способность пролетариата к действию, революционная активность масс, вообще воля к установлению власти социализма. В этом отношении Ленин и Троцкий со своими друзьями были первыми, кто пошел впереди мирового пролетариата, показав ему пример; они до сих пор все еще единственные, кто мог бы воскликнуть вместе с Гуттеном: „Я отважился!“.
Вот что самое существенное и непреходящее в политике большевиков. В этом смысле им принадлежит бессмертная историческая заслуга: завоеванием политической власти и практической постановкой проблемы осуществления социализма они пошли впереди мирового пролетариата и мощно продвинули вперед борьбу между капиталом и трудом во всем мире. В России проблема могла быть только поставлена. Она не могла быть решена в России, она может быть решена только интернационально. И в этом смысле будущее повсюду принадлежит „большевизму“» (Люксембург Р. Рукопись о русской революции//О социализме и русской революции. М., 1991. С. 332–333.).
