Но почему в рамках капитализма все применяли авторитарно-мобилизационные методы, а мы не можем? Почему авторитарная модернизация не является абсолютно западническим и абсолютно капиталистическим методом развития страны? Почему надо упорно и яростно путать капиталистическую авторитарную модернизацию и советский (и впрямь красный) проект совершенно другого, не капиталистического и не модернизационного, развития?
И почему, наконец, доказательства нежизнеспособности всего наличествующего, всей нашей сегодняшней жизни должны вызывать ТАКОЕ отторжение («с пути мы не свернем, и точка»)? Почему бы вместо этого «и точка» не осмыслить — спокойно и сугубо рационально — последствия несворачивания с ЭТОГО пути?
Почему нельзя свернуть с ЭТОГО пути, даже если продолжение движения по нему чревато гибельным для народа развалом страны и кровавой зачисткой существующей власти? Чай, не в горбачевскую эпоху живем — тогдашнее, весьма относительное, политическое вегетарианство давно и беспощадно избыто.
Если человеку для спасения надо переложить предмет из правой руки в левую, если человек при этом хочет спастись, если ему объясняют, что всего лишь надо переложить предмет подобным образом, а он его не перекладывает, то как это можно объяснить?
В принципе, есть три объяснения. Но именно три, и не более того.
Объяснение № 1 — руководители страны — злодеи, которые жаждут ее погубить и потому даже при угрозе потери власти не хотят свернуть с обеспечивающего эту гибель пути. Например, по принципу: «И сам завалюсь, но уж эту пакостную Россию завалю окончательно». Обратите еще раз внимание на то, что на этот раз руководителям придется заваливаться вместе со страной. Горбачев реализовал уникальный и абсолютно неповторимый сценарий, при котором это можно сделать оставшись живым, здоровым и процветающим. Не будем обсуждать подробно, почему во второй раз этого будет сделать нельзя. Тем, кто хоть что-то понимает в политике, ясно, что нельзя. А остальным все равно ничего не докажешь. Обратите также внимание на то, что политическое поведение людей, которые столь беспощадно, рационально настроены на осуществление рассматриваемого нами злодейства, ничего не имеет общего с наблюдаемым реальным поведением Путина и Медведева. Как минимум, Путин ушел бы из сферы администрирования (а то и из политики вообще). Да и Медведев… Ну, не так бы вел он себя в этом случае в августе-сентябре 2008 года.
Объяснение № 2 — руководители страны марионетки, которым даже не объясняют, почему нельзя сворачивать с гибельного пути. Просто говорят «нельзя» — и все. Сразу возникает вопрос: кто говорит? Загадочные всемирные заговорщики, инопланетяне? И почему столь могущественным силам, жаждущим нашей погибели, надо управлять руководителями страны так называемым рамочным способом? Намного проще дать прямые директивы. К счастью для одних и к сожалению для других, в мире нет сил, способных так влиять на политические решения. И потому объяснение № 2 немногим более убедительно, чем объяснение № 1.
Объяснение № 3 — Путин и Медведев являются идеологическими фанатиками, причем не абы какими, а радикально-либерально-антисоветскими. При первом же взгляде на обсуждаемых политиков ясно, что они являются кем угодно, но не фанатиками. Что же касается идеологического антисоветского фанатизма, то наделавшее шума утверждение Путина о том, что Сталин лучше Гитлера, в это никак не вписывается. Идеологический антисоветский фанатик такого утверждения себе позволить не может, даже если оно ему по каким-то причинам выгодно. Да и выгодность (как при наличии обсуждаемого фанатизма, так и без оного) более чем сомнительна.
Так в чем тогда дело?
Мне кажется, что налицо соединение двух обстоятельств. Одно из них — макросоциальное. Тут надо обсуждать классовую принадлежность, корпоративную принадлежность и так далее. И Путин, и Медведев — плоть от плоти господствующего сословия. Как его ни назови. Разорвать с сословием они не могут. Да и не понимают, зачем. Возможно, при определенных обстоятельствах создадутся предпосылки для такого разрыва между властью (надстройкой) и классом (базисом). Если классу захочется «сдать» надстройку, то надстройка может серьезно призадуматься. Но пока она еще не призадумалась. А вне этой парадоксальной (и Марксом не обсуждавшейся) схемы, в которой надстройка может не подчиниться базису, а, мягко говоря, сильно его скорректировать, существует определенная заданность. Классовое (корпоративно-цеховое, групповое, кастовое и так далее) сознание — штука цепкая.
Речь при этом следует вести и о сознании, и о подсознании. Это-то и называется «плоть от плоти». Макросоциальный субъект ненавидит все, что связано с реальным советским бытием, боится всего, что адресует к какому-то повторению оного. Он также боится и ненавидит модернизационный авторитаризм. Это другой страх и другая ненависть. Но этот страх и эта ненависть тоже фундаментальны.
Кроме макросоциальных обстоятельств, есть еще и обстоятельства менее масштабные, но, как мне представляется, тоже существенные. Власть задается не только своими опорными группами, но и своей интеллектуальной инфраструктурой. Инфраструктура состоит из профессионалов, обеспечивающих власть информацией, и групп, готовых оппонировать как власти, так и этим околовластным профессионалам.
Рассмотрим и то, и другое. Профессионалы, обеспечивающие власть информацией, раз за разом демонстрируют то, что обеспечивать власть они будут только той информацией, которая власти нравится. Степень этой сервильности беспрецедентно высока. Она гораздо выше, чем в позднезастойный период. Это связано с эрозией морали и… И высочайшей ролью денежного фактора. Казалось бы, потеря властных симпатий для околовластных профессионалов не грозит последним ни остракизмом («волчьим билетом», исключением из КПСС), ни более серьезными жизненными неприятностями по модели 1937 года. Угроза потери места в нынешней системе чревата только экономическими неприятностями. Но они-то и оказались для нынешней околовластной интеллектуальной группы гораздо более болезненными, нежели издержки брежневского (а то и сталинского) формата.
Однако это касается только околовластных профессионалов. Чем мотивирована предельная пластичность групп, заинтересованных в оппонировании власти и не обусловленных рассмотренной выше околовластной интеллектуально-политической мотивацией? Например, академиков, перед которыми выступает В. Путин. Академиков, которым нужны иные средства на научные исследования, академиков, которые любят науку, знают положение дел в ней и, наконец, даже шкурно заинтересованы в том, чтобы денег было побольше. При Брежневе эти академики отказались лишить звания действительного члена Академии наук СССР А.Д.Сахарова. На них тогда давили «по полной программе». Но они проявили определенную «упругость». Почему теперь они, за немногими исключениями, так пластичны?
Мне кажется, что только всеобъемлющий регресс, касающийся всех социальных и профессиональных сообществ, может объяснить подобную загадку. Но ее объяснение не избавляет меня от необходимости внесения ясности в вопрос о том, что происходит реально с нашей наукой. Подчеркиваю — не я, а представители этой науки, ее элита должны во всеуслышание говорить об этом.
Никто не требует при этом от научной элиты (в том числе крайне близкой Путину) аввакумовского самопожертвования. Все можно и должно формулировать с предельной корректностью. Но только молчать нельзя. Нельзя кивать головами, поддакивать, зная, что происходит на самом деле. И понимая, что Путин по жизни не с наукой связан, от данных по ее поводу достаточно изолирован. И без прорыва этой изоляции научная элита обрекает науку на гарантированное прозябание.
Я не хочу сказать, что все сводится к тому, что Путин чего-то там не знает. Но и это слагаемое существенно. И совершенно непонятно, почему высшие научные администраторы, а также близкие к Путину околонаучные бизнесмены не приводят в разговорах с ним, а также в статьях, публичных выступлениях, на разного рода коллегиях хотя бы тех — беспощадных и неопровержимых цифр, которые уже приведены в данном исследовании. Но ведь все не сводится к этим цифрам!
Почему не говорится о том, что национальная инновационная система вообще, а у нас в особенности, потребует прямого, а не косвенного участия государства? О том, что в нынешнем культурном климате инновации невозможны? О том, что даже в условиях ВТО лидирующие страны (под теми или иными предлогами) поддерживают своих лидеров наукоемких отраслей? О том, что расходы на НИОКР одной лишь Toyota Motor в 2008 году составили 8 миллиардов 761 миллион долларов, то есть больше половины всех совокупных расходов России на НИОКР? А если (собственно, почему нет?) три японские автомобильные компании — Toyota, Honda и Nissan объединятся, то их совокупные расходы (а это совсем не три лидера расходов по НИОКР) составят 19 миллиардов 421 миллион долларов. То есть в пять раз превысят все расходы на НИОКР нашей страны?
