подсчитывает выручку. Нет такого рабочего, который в глубине души не мечтал бы стать лавочником, лишь только удастся скопить малую толику.
Торговец — тиран фабриканта. Все свои придирки, все претензии покупатели предъявляют фабрикантам через торговцев. А нынешний покупатель хочет, чтобы все доставалось ему как можно дешевле: это — бедняк, которому взбрело в голову корчить из себя богача, это — недавно разбогатевший, которому неохота расставаться с деньгами, только что попавшими в его карман. [133] Покупатель требует, чтобы внешний вид товаров был как можно лучше, а цена — как можно ниже; добротность для него — качество второстепенное. Кто станет покупать дорогие, хотя бы и отличные часы? Никто! Даже богачи предпочитают красивые дешевые часы.
Торговец должен обманывать своих покупателей, обмеривать и обвешивать их, иначе он разорится. Всю жизнь он ведет непрестанную войну на два фронта: с взбалмошными покупателями, обжуливая их, и с фабрикантами, требуя товаров дешевле и лучше, чем поставляемые ими. Придирчивый, мелочный, притязательный торговец сообщает фабриканту о сумасбродных капризах ее величества Публики, что ни день — то новых, дергает его то туда, то сюда, заставляет непрерывно вносить изменения в производство, мешает проявлять инициативу и зачастую делает невозможным внедрение важных изобретений.
Торговцу необходимо, чтобы фабрикант помогал ему обманывать покупателей, шел на всякие ухищрения, не останавливаясь перед фальсификацией. Я слышал жалобы промышленников на то, что их принуждают поступать против чести: им предоставляется на выбор либо банкротиться, либо принимать участие в самых наглых плутнях. Использовать сырье худшего качества уже не достаточно: идут на прямые подделки, ставят на товаре клеймо более известной фабрики.
Брезгливость, с какою относились к коммерции и промышленности древние республики и гордые бароны средневековья, мало обоснована, если под промышленностью разуметь сложное производство, требующее участия науки и искусства, а под коммерцией — оптовую торговлю, которая не может обходиться без обширных связей, информации, комбинаторного таланта. Но эта брезгливость вполне оправдана, поскольку она обусловлена обычаями торгово-промышленного мира, печальной необходимостью, заставляющей торговцев постоянно обманывать, мошенничать и подделывать.
Не колеблясь утверждаю, что честному человеку лучше быть простым рабочим, которым помыкает мастер, нежели торговцем. Доля рабочего тяжела, зато душа его свободна. Куда худшее рабство — закабалить душу, быть принужденным изо дня в день, с утра до вечера скрывать свои мысли и лгать.
Представьте себе, что этот человек был некогда солдатом, что в глубине души у него сохранилось чувство чести... Как он должен страдать, смирившись с такой судьбой!
Хоть это и странно, но он ежедневно надувает и мошенничает как раз для того, чтобы не запятнать свое честное имя. Для него бесчестьем является не обман, а банкротство. Чтобы сохранить свою коммерческую репутацию, он готов пойти на любое надувательство, даже на такое, которое можно приравнять к воровству, подделке, отравлению... Конечно, отравлению постепенному, безобидному, крохотными дозами яда. Но даже если торговцы, как они утверждают, и примешивают к съестным припасам лишь безобидные, неядовитые, нейтральные вещества, [134] то и в этом случае рабочие, которые рассчитывали с помощью этих продуктов набраться новых сил, но не получили ничего полезного для себя, обмануты; им приходится тратить, так сказать, основной капитал, неприкосновенный запас. Это истощает их организм, подрывает их здоровье, укорачивает их век.
Наибольшего осуждения заслуживают, по моему, продавцы фальсифицированных спиртных напитков: они не только отравляют народ, но и унижают его достоинство. Усталый от работы человек доверчиво входит в трактир; он надеется обрести там свободу. Что же он находит? Позор. Пойло с примесью спирта, подающееся под названием вина, действует сильнее, чем в два или три раза большее количество натурального вина; оно бросается в голову, затуманивает мысли, сковывает язык и движения. Когда несчастный опьянеет, а карманы его опустеют, трактирщик выставляет его за дверь. У кого не защемит сердце при виде старухи, которая хлебнула зимой, чтобы согреться, ядовитого зелья, опьянела, стала мишенью для насмешек и злых шуток детей? Богач проходит мимо и брезгливо морщится: «Вот каков народ!»
Всякий, кто сумел скопить или занять тысячу франков, смело начинает торговлю; из трудящегося он становится паразитом, нетрудовым элементом. Раньше он ходил в кабачок, теперь он сам — хозяин питейного заведения. Он открывает его отнюдь не поодаль от других трактиров, а, наоборот, как можно ближе к ним, чтобы переманить посетителей; его тешит надежда разорить конкурентов. И действительно, у него сразу же появляются постоянные клиенты: это те, кто задолжал другим кабатчикам и не собирается платить. Через несколько месяцев новый кабачок — уже не новый, а старый: рядом открылись другие. Дела идут все более скверно, и наконец хозяин кабачка разоряется; он потерял не только все свои деньги, но, что еще хуже — привычку работать. Его крах вызывает буйную радость уцелевших, но их постигает та же судьба. От них и следа не остается, на их месте появляются другие. Жалкое, гнусное занятие, не требующее особой сметки, сводящееся к взаимному истреблению.
Сбыт товаров растет медленно, торговцев же становится все больше и больше. Число их множится на глазах, а вместе с тем усиливаются и конкуренция, зависть, вражда. Торговцы ничего не делают; сидя у дверей лавок, скрестивши руки на груди, они поглядывают исподтишка, не зашел ли покупатель к конкуренту. В Париже восемьдесят тысяч торговцев; за прошлый год они затеяли сорок шесть тысяч тяжб в одном лишь коммерческом суде, не считая прочих. Ужасная цифра! Сколько в ней таится ненависти и дрязг!
Кто же является объектом этой ненависти? Кого преследует владелец патента на магазин? Чьего ареста он добивается? Это какой нибудь несчастный разносчик, вся лавка которого умещается в тачке; какая-нибудь лотошница, иногда с ребенком. [135] Зачем она остановилась перед его магазином? Пусть не вздумает присаживаться, пусть убирается прочь, иначе ее посадят в тюрьму.
Право не знаю, счастливее ли тот лавочник, что грозит ей арестом и штрафом? Он не обречен скитаться, ведет оседлый образ жизни. Не будучи в состоянии ничего предвидеть, он выжидает. Он почти никогда не знает, какая сделка окажется для него выгодной. Получая товар из вторых или третьих рук, он не имеет понятия, какой спрос на этот товар на европейском рынке, и не может сказать, разбогатеет он в будущем году или же обанкротится.
Удел фабриканта и даже рабочего, хоть им и приходится трудиться, лучше участи торговца по двум причинам. Во первых, торговец ничего не производит. Ему неведомо то счастье, какое испытывает человек, умеющий что то изготовить и видящий, как под его руками предмет постепенно обретает форму, становится красивым, радуя глаз своего
