Андре Горц (настоящее имя Герхард Хирш) — французский теоретик «непартийных марксистов» и «экосоциалистов», примыкающих к анархистам. Изначально он отталкивался от идеологических сюжетов Сартра, учеником которого был много лет. Активно занимался теорией отчуждения, распространившегося теперь не только на сферу производства, но и на все области жизни современного человека. Преодолеть отчуждение, по мнению Горца, люди смогут только «превратив себя в субъект отрицания и присвоения того, что сделали из них социальные условия». Входя в редакции «Тан модерн» и «Нувель Обсерватер», полемизируя со стратегами французской компартии, а потом и в отдельных своих книгах («Критика экономического разума», «Реформа и революция», «Мораль истории», «Прощание с пролетариатом», «Об освободительных технологиях»), Горц анализирует товарный фетишизм и формальную рациональность, на которых держится современное капиталистическое сознание. Итоговые выводы: производственные силы, развитые капитализмом, настолько пронизаны его рациональностью, что не смогут функционировать согласно иной, социалистической рациональности. Только путем разрушения классов и отказа от формообразующего закона стоимости может возникнуть качественно иная общественная система, выражающая всеобщий интерес. Это «альтернативное» нынешнему общество будет постепенно проступать на фоне современности как «цветное фото, проявляющееся на бледной бумаге». Многие оценивают многообразное антиглобалистское движение наших дней именно как реализацию этого пророчества Горца. Пока два этих сосуществующих социальных вида окончательно не выяснили между собой отношения, всем сторонникам альтернативности стоит требовать и добиваться сокращения рабочего времени, автоматизации, повсеместного антикопирайта, жестких экологических стандартов и предоставления каждому человеку гарантированного материального минимума вне зависимости от степени его труда. Именно эти «невозможные» требования и станут импульсом новой революции во имя общества, в котором все это станет стартовой нормой, а не утопией.
Показательной и драматичной является судьба Теодора Качинского, более известного по данному ему прессой прозвищу — Унабомбер. За три года освоив программу обычной школы и в двадцать лет закончив Гарвардский университет, Качинский преподавал математику в Университете Беркли и подавал в этой области большие надежды, хотя крут его интересов был много шире. В 70-х годах, неожиданно для окружающих, молодой ученый оставляет научное поприще, покупает себе полуразрушенный дом в Монтане, где живет без телевизора и канализации: охотится, рыбачит, разводит кроликов. В течение Шлет, с 78-го по 96-й, неуловимый для ФБР Унабомбер ведет персональную войну с американской системой: рассылает оригинальные бомбы в сигарных коробках, воспламеняющиеся письма, взрывающиеся книги тем, кого считает персонально ответственным за «индустриально-потребительское безумие». У него есть узнаваемый почерк: деревянные, «экологически чистые»,детали в бомбах с подписью «Фридем Клуб». В релизах, поясняющих для журналистов смысл своих взрывов, Унабомбер утверждает, что «Клуб» — это конспиративная анархистская группа, дает детективам множество неявных улик, вплоть до оттиска своих записок на бумаге, но все они оказываются ложными. Даже детали для своих «посылок» изобретательный взрывник-одиночка собирает на свалке и тщательно обрабатывает, чтобы нельзя было определить, в каком штате и в каком году они были изготовлены. Считая, что «насилие это прежде всего пиар бедных и зависимых», Унабомбер, как правило, не ставил себе целью физически устранить своих жертв. Бомб было около полусотни, но погибли от них только трое: вице-президент крупной рекламной компании при нефтяном концерне, главный американский торговец лесом, владелец сети магазинов, торгующих компьютерами. Ещё около тридцати человек были тяжело ранены. Среди них — известные генетики, специалисты по искусственному интеллекту, владельцы авиакомпаний. Когда Унабомбера упрекали в том, что от его взрывов нередко страдали всего лишь офисные служащие и среднего звена менеджеры ненавистных ему учреждений, он резонно отвечал, что они совершили свой добровольный выбор, когда получили эту работу, и несут на себе часть ответственности так же, как на войне её несут не только генералы, но и рядовые солдаты оккупационных армий. В начале 90-х во всех штатах был расклеен фоторобот Унабомбера, но это не дало никаких конкретных результатов. За его поимку назначили награду в миллион долларов. В 95-м он присылает в редакции «Нью-Йорк тайме» и «Вашингтон Пост» свой объемный манифест с требованием опубликовать его в обмен на «прекращение войны». Газеты идут на это, но так как публикация не приводит ни к каким общественным изменениям, Унабомбер продолжает слать бомбы. Миллион за его поимку получили в итоге родственники Качинского, установившие слежку за этимо тшельником. В момент задержания ему было 55. Жизнь была сохранена Унабомберу в обмен на признание за собой всех взрывов. В настоящий момент в тюрьме он занимается теоретической математикой и, так и не раскаявшись, продолжает отстаивать те же взгляды и использовать те же методы борьбы. В доме, где он жил, анархисты собираются открыть Музей Унабомбера, при этом местные власти настаивают на том, чтобы деньги от посещения этого музея-квартиры шли в Фонд пострадавших от его взрывов.
Субкоманданте Маркоc стал известным в строго конкретный день — 1-го января 1994 года, когда на юге Мексики, в штате Чьяпас, началось неожиданное для властей восстание индейцев-сапатистов. Маркос всегда отказывался от навязываемой ему роли «лидера» этого партизанского движения, называя себя всего лишь «голосом», «медиатором» и «стыковочным блоком» между восставшими и остальным обществом. Его статьи, рассказы, открытые письма и стихи, сочетающие в себе партизанскую романтику с редкой для радикала самоиронией, моментально стали классикой для возникавшего тогда по всему свету «антиглобализма». Несколько лет партизанской войны, сменяемой переговорами и снова уходом в лакандонские леса, привели к тому, что существенная часть штата Чьяпас в настоящий момент не контролируется никакой «официальной» властью и живет по собственным, индейским правилам «прямой демократии», граничащей с социальной анархией, а субкоманданте Маркоc продолжает свою священную войну против транснациональной олигархии и местных марионеточных властей, мешающих «индейцам жить по-индейски», стремящихся отнять у них традиционную среду обитания и вестернизировать их самобытную и не умещающуюся в рынок культуру.
Глобализация как система общепланетарного рынка с едиными для всех людей правилами эксплуатации, ритуалами подчинения и господства, культурными стандартами и ростовщической моралью, стала предметом фундаментального исследования итальянского социолога Тони Негри, отбывающего срок в римской тюрьме Ребибья. В соавторстве с американским антиглобалистом Майклом Хардом при помощи Интернета и тюремной библиотеки он написал книгу «Империя», посвященную с одной стороны анализу нового глобального порядка, а с другой — анализу новых возможностей глобального сопротивления этому самому порядку. По версии обвинения, в конце 70-х профессор Негри был «конспиративным руководителем и стратегом» знаменитых «красных бригад». Товарищи по подполью освободили его тогда от непосредственного участия в террористических актах «как особо ценного теоретика». Официально же Негри возглавлял движение «Рабочая автономия», занимавшееся захватными забастовками, протестными голодовками, перекрыванием транспортных магистралей и прочими формами народного сопротивления, не подпадавшими под определение «терроризм». «Полное жизни животное, свирепое со своими врагами и свободное в своих страстях» — так видел тогда Негри победивший революционный народ. От Радикальной партии его избирают в итальянский парламент. Одновременно заводится уголовное дело. Депутатским голосованием с него снимают парламентскую неприкосновенность, и профессор эмигрирует в 82-м во Францию, где занимается преподавательской деятельностью. В 97-м он добровольно возвращается и передает себя в руки властей. Теперь общественная активность политзаключенного Негри сводится к борьбе за права таких же итальянских политических эмигрантов. Дело в том, что во Франции получили убежище и до сих пор живут около двух сотен человек, подозреваемых в пособничестве «бригадам». Власти Италии настойчиво требуют их выдачи и суда. В самой Италии сейчас за решеткой находятся более сотни «красно-бригадистов». В отношении степени и доказанности вины многих из них правозащитники и пресса постоянно высказывают справедливые сомнения. «Империя» Негри и Харда, помимо других важных заслуг, рассеивает созданный СМИ идиотский миф о том, что «антиглобалисты» — это сторонники изоляции, стремящиеся сохранить свои страны, народы, культуры в девственной неприкосновенности от более успешных стран-соседей. Дело обстоит с точностью до наоборот: антиглобализм во всех своих как радикальных, так и умеренных версиях есть движение за повсеместное объединение народов и людей против транснациональной капиталистической власти. Борьба паразитарной элиты и широких занятых полезным трудом масс переносится в эпоху глобализма с внутригосударственного на международный уровень.
