* * *
Запланированные встречи с другими британскими политиками и бизнесменами пришлось отложить: во второй половине октября Красину снова стало хуже. Он с извинениями отказался от ряда намеченных визитов, но продолжал принимать посетителей, пока и это не стало для него слишком трудно. С конца месяца он встречался только с сотрудниками полпредства, прежде всего с Майским, который вспоминал: «Он перестал выходить в кабинет и проводил большую часть времени в спальне, где для него специально был поставлен небольшой письменный стол. Здесь он принимал главным образом первого секретаря Д. В. Богомолова и меня. Здесь же он читал наиболее важные письма и документы, которые я ему передавал. В спальне я обыкновенно получал от Леонида Борисовича и указания по различным вопросам текущей работы полпредства.
Состояние Красина настолько ухудшилось, что 6 ноября ему пришлось лечь в постель, и я под различными предлогами стал сводить к крайнему минимуму необходимость знакомить его с политическими делами, хотя он настойчиво требовал держать его в курсе всех событий». В те дни его навестил старый знакомый по Внешторгу, будущий невозвращенец Семен Либерман, который вспоминал: «Когда я вошел к Красину, он уже фактически был при смерти, но все же узнал меня. Я не могу забыть его слов, которые, быть может, были бредом умирающего, а быть может, имели для него очень глубокий смысл:
— Весь мир — маленькие коробочки, а люди — спички. Каждый живет своими маленькими мыслями в своем маленьком мирке. Как я жалею всех их! Все борются, грызутся, а на самом деле это только игра для самозабвенья. Пора уходить!
На лице его лежала уже печать смерти, но все еще блуждала какая-то улыбка».
К лечению полпреда были привлечены лучшие врачи с Харли-стрит, центра лондонской медицины, которые подолгу осматривали больного, беседовали с сотрудниками полпредства, устраивали консилиумы. Диагноз был поставлен еще в Москве: злокачественная анемия, но тогда (как и сейчас) мало кто понимал, что это такое, чем лечится и лечится ли вообще. Эту болезнь часто путали с другими: Майский в своих мемуарах говорит о белокровии, то есть лейкозе, а Любовь Красина — о раке. Почтенные английские доктора — королевский лейб-медик лорд Доусон, Уильям Хантер, Дэвид Набарро и другие — предлагали кто диету, кто лекарства, кто согревающие компрессы, но тоже мало что понимали.
В итоге возобладал метод, которым его лечил в Москве старый друг Александр Богданов, — периодическое, по часам переливание крови. Майский вспоминал: «Полпредство, которое жило ежедневными бюллетенями о состоянии здоровья Красина, искало и находило подходящих доноров в своей собственной среде, а также в среде других членов советской колонии в Лондоне. Охотников было сколько угодно. Каждое переливание давало эффект: Красин как-то оживал, щеки его слегка розовели, он начинал говорить, интересоваться окружающей обстановкой, но, к сожалению, это продолжалось недолго. Потом болезнь опять вступала в свои права, и мы с ужасом думали: неужели близок конец?»
Седьмого ноября 1926 года по случаю праздника в полпредстве был устроен большой дипломатический прием. Приглашались советские граждане, работавшие в Великобритании, британские лейбористы, активисты профсоюзов, левые интеллигенты. Из вежливости направили приглашения и представителям правительства, но те не пришли — лед в отношениях двух стран не спешил таять. Все присутствующие знали о болезни полпреда, поэтому обстановка была совсем не праздничной. К 10 часам вечера английские гости разошлись, но прием не закончился. О том, что было дальше, пишет Майский: «Открылась дверь, выходившая на лестницу из спальни Красина, и дежурная сестра принесла от него записку: Леонид Борисович просил товарищей спеть ему старые революционные песни. Мгновение спустя на лестнице село человек сто мужчин и женщин и начался долгий необычный концерт — такой, какого я больше никогда в жизни не слышал… Пели „Спускается солнце за степи…“, „Пыльной дорогой телега несется…“, „Варшавянку“, „Красное знамя“, „Замучен тяжелой неволей…“, „Смело, товарищи, в ногу…“ и многие другие. Пели не так, как обычно, а с какой-то особенной глубиной и трогательностью, громко и приглушенно в одно и то же время, ибо все знали, что поют для больного человека, для посла и старого революционера, дни которого были сочтены».
Всем присутствующим этот вечер запомнился как прощание Красина с жизнью. После этого он уже не вставал, с каждым днем становясь все слабее. Какое-то время еще просил читать ему документы и свежие газеты, потом и это стало непосильным. У постели его постоянно дежурили сотрудники полпредства, поскольку врачи предупредили: конец может наступить в любую минуту. Майский в последний раз навестил его 21 ноября: «Леонид Борисович лежал, глаза были закрыты, руки вытянуты вдоль тела. Только легкое дыхание, которое можно было слышать, нагнувшись к груди, свидетельствовало о том, что борьба между жизнью и смертью еще продолжается. Вдруг Красин пошевелился, открыл глаза и, глядя куда-то вверх, вполголоса произнес:
— С болезнью надо бороться твердо, упорно, по-большевистски!
Потом этот неожиданный всплеск жизни погас, глаза закрылись, лицо вновь стало неподвижным».
Красин скончался рано утром 24 ноября, о чем тут же сообщили в Москву. Новость быстро разнеслась по всему миру, попав на первые полосы крупнейших газет. На другой день «Правда» и «Известия» перепечатали правительственное сообщение: «В ночь на 24 ноября в Лондоне от паралича сердца, наступившего в результате злокачественного малокровия, скончался полпред Союза ССР в Англии т. Леонид Борисович Красин.
Правительство Союза ССР в лице т. Красина потеряло одного из своих виднейших деятелей, выдающегося работника в разных отраслях государственного строительства, крупнейшего специалиста и в то же время одного из старейших деятелей рабочего коммунистического движения.
Правда, 25 ноября 1926 г.
Ценя его исключительные знания и работоспособность, правительство Союза ССР выдвигало т. Красина на самые ответственные и важнейшие посты.
Трудящиеся массы Союза ССР, которым хорошо известно имя Л. Б. Красина, разделят горесть правительства по поводу этой тяжелой утраты».
«Манчестер гардиан» в тот же день опубликовала медицинское заключение лечащих врачей во главе с лордом Доусоном. В нем говорилось: «Причиной смерти мистера Леонида Красина, наступившей сегодня в 4.40 утра в Чешем-хаусе на Чешем-плейс, Лондон, стала остановка сердца, вызванная внутренним кровоизлиянием, причиной которого стала злокачественная анемия». Далее говорилось, что тело покойного забальзамировано приглашенными английскими специалистами в ожидании решения о дате и месте его похорон. Чуть ниже сообщалось о реакции Остина Чемберлена, которая вполне ожидаемо оказалась спокойной: в палате общин он кратко сказал, что сожалеет о смерти Красина, после чего продолжил обличение советской пропаганды. Другие официальные лица и вовсе проигнорировали случившееся, и только один чиновник Форин офиса, как пишет Майский, явился в советское полпредство и оставил карточку с соболезнованием.
Больше участия проявили лейбористы, среди которых в то время многие симпатизировали Советскому Союзу. Исполком партии и Генеральный совет тред-юнионов выразили глубокое соболезнование в связи со смертью Красина, а член парламента от этой партии Д. М. Клайнс сказал: «Это трагический и безвременный конец большого общественного деятеля. Наша страна и Россия — обе понесли тяжелую утрату. Я уверен, что, если бы Красин остался среди нас, его выдающееся дипломатическое искусство и его деловые способности обеспечили бы урегулирование по крайней мере некоторых разногласий между Англией и Россией».
Лейбористская газета «Дейли геральд» 26 ноября писала: «Он умер, как мог бы пожелать, — на своем посту. Его уход является огромной потерей не только для Советского Союза, но и для социалистического и рабочего движения во всем мире. Его работа у себя дома над реорганизацией российской промышленности и за рубежом над установлением более дружественных отношений между Советским Союзом и западными державами будет иметь длительное значение». «Манчестер гардиан» тогда же отметила заслуги покойного в деле налаживания отношений СССР с Англией и Западом вообще: «Ни один русский не подходил лучше его для переговоров с британским правительством и британскими капиталистами, которые понимают практических политиков, но не желают иметь дело с теоретиками и пропагандистами. Мистер Красин в полной мере понимал вред пропаганды и, рискуя прослыть среди своих коллег нестойким революционером, пытался смягчить его, веря как патриот и европеец, что процветание России важнее, чем разжигание революций в Азии. Его смерть стала бедствием в момент, когда экстремисты с обеих сторон делают все возможное для обострения отношений между двумя странами, чьи интересы требуют сотрудничества, которое может быть основано только на взаимном доверии».
