Ознакомительная версия.
— Почему?
— В 2005 году я закончил заниматься активными выборными кампаниями. Я летал в самолете 2-3 раза в неделю, с кампании на кампанию, из города в город, из страны в страну. Но это был для меня очень удачный год. Удалось человек 5 выбрать мэрами, а человек 40 депутатами разных уровней. И я решил, что уходить надо на взлете, на хорошей ноте, тем, более, что в предыдущий период было какое–то количество неудач, которые заставили меня сомневаться в себе. А в 2005 году я себе все доказал. И, как и предполагал, неудачи были связаны с гиперпрофессионализмом.
— Гиперпрофессионализмом?
— Да. Понимаешь, чтобы побеждать, надо идти на шаг впереди коллег, то есть быть профессиональнее профессионалов, предугадывать их действия и играть на опережения, расставлять ловушки и проч. И вот представь, выборная кампания. В то время уже была большая концентрация профессиональных консультантов в стране, и на штабах мы начинали спорить. Профессионалы не понимали меня, потому что я мыслил на шаг вперед. А что говорит любой профессионал, если он с чем-то не согласен? Правильно, он обвиняет собеседника в непрофессионализме… В итоге, все заседания штабов превращались в свары, а отсюда были несколько обидных неудач на кампаниях. Конечно, большинство кампаний были все-таки победные. Но поражение или неудача всегда вещь обидная. В конце 90ых, мы привыкли побеждать, и тогда мы брали кампании «под ключ», выборов было много, консультантов меньше — поэтому всем хватало места, и не было конкуренции внутри штабов. А в начале 2000ых, наоборот, рынок сократился, консультантов профессиональных — море, да и политики возомнили себя профи. К этой ситуации мы были не готовы, отсюда сбой в работе. Но в 2005 году, а мои друзья-коллеги успешно работают и сейчас, мы приспособились к ситуации, и доказали другим и себе, что, грубо говоря, лучше нас никого нет.
— А как долго ты вообще занимался выборами и пиаром? Я то знаю, но расскажи об этом читателям.
— Вообще пиарщиками не становятся, а рождаются, как выяснилось. В Кемеровской области, откуда я родом, живет такой народ – шорцы. Их религия — шаманизм. Оказывается, кто станет шаманом, а кто не станет – понятно еще с рождения. Всякие духи верхнего и нижнего мира метят будущего шамана — дают ему «лишнюю кость» — по-шорски — суок. Шаман осматривает новорожденных детей и ищет изъяны в скелете, если суок есть, то ребенка уже воспитывают как шамана. Я как об этом узнал, сразу вспомнил, про свою лишнюю кость – у меня она торчит с задней стороны правого уха. Так не видно, а на ощупь очень даже торчит. Вот так вот! А если серьезно, если начинать издалека, то в 1987-88 годах, я был активным «неформалом». Было такое огромное разнородное движение по стране. Поэтому уже тогда, мы участвовали в каких-то выборах, митингах, ночных расклейках листовок, собраниях и проч. политике. Когда я стал студентом, то естественно, сразу же рекрутировался для социологических исследований, как агитатор выборных кампаний, член штаба и проч. Это все с 1988 по 1995 год. А в 1995 году впервые мне были доверены отдельные направления в кампании, в этом же году была первая кампания, где я выступал как главный консультант, самостоятельно. В 1996 году уже пошла большая череда самостоятельных кампаний. Очень важно, что наша команда складывалась не сверху, когда надо было освоить бюджет какой-то крупной ФПГ, а снизу. Мы – парни с улицы, мы сами прошли путь от агитаторов и расклейщиков до начальников штабов и депутатов. Так что, отвечая на вопрос об опыте, смотря как считать, можно считать с 1987 года, а можно с 1995. С 1987 года — стажировка, с 1995 года — нарабатывание опыта и профессионализма, с 2000 года — уже гиперпрофессионализм. Дальше идти некуда, поэтому я ушел на государственную службу, это новый опыт, тут многое происходит иначе.
— Почему не в бизнес?
— Бизнес меня никогда не привлекал. Я мог стать бизнесменом еще в конце 80ых, когда все начиналось, сейчас бы был олигархом, если бы выжил. Это не мое. От словосочетания «счет-фактура» у меня сразу рвотный рефлекс включается. Кстати, я до сих пор не знаю, что это такое и не понимаю смысла этой бумаги, хотя мне 100 раз объясняли. Какой уж тут бизнес? Если я куда-то и мог уйти, то в философию, в науку, в преподавание. Мне и выборы-то в значительной мере интересны были как опыт для рефлексии. Есть такой метод в философии, называется — феноменология. Суть его в радикальном антиметодологизме, то есть феноменология провозглашает приоритет предмета над методом. Нельзя подходить к предмету со своими инструментами и категориями из вне, а наоборот, ты должен нырнуть в предмет, погрузиться в проблематику и уже изнутри нее порождать категории и методы. Именно поэтому я нырнул в выборы, и сейчас я знаю о них все, просто абсолютно все. И никто не упрекнет меня в том, что я чего-то не знаю, что я пишу о постороннем мне предмете, что я «кабинетный ученый».
— Сам ходишь на выборы?
— Нет. Кто работает на колбасной фабрике, не ест колбасу, кто делает выборы — не ходит на них.
— Но есть такие колбасные заводы, где все чисто и хорошо и работники едят свою продукцию. Может, проблема в том, что выборы, которыми ты занимался и были сродни плохому колбасному заводу?
— К сожалению или к счастью, для меня плохи все колбасные заводы, просто потому что они заводы. Настоящая колбаса должна быть домашней. И никакая чистота технологий на заводе ничего не исправит. То же касается и выборов вообще. Это тоже вещь интимная домашняя, ручной работы. А когда выборы становятся массовыми, когда выбирают людей, которых не знают, это уже совершенное иное. Маклюэн, конечно, говорил, что СМИ превращают мир в большую деревню, но это не так. Опосредование СМИ все меняет и подменяет, тут простор для манипуляций. Я глубоко убежден, что современная выборная массовая демократия соответствует определенному историческому этапу развития общества, развития человечества. Можно назвать его капитализмом, или модернизмом, эпохой массовых обществ или Новым Временем. Я убежден, что этот этап подошел к концу. Уверен, что уже через 50-100 лет на планете не будет никаких массовых выборов. По крайней мере, того, что сегодня называют выборами. И тем более не будет никакой демократии, так же как, например, 1000 лет или даже 200 лет назад было рабство, а сегодня его нет. Вот и демократии не будет.
— А что будет?
— Будущее это множество тенденций. Если какая-то из них вдруг победит, то она меняет весь мир. Вот, меня например, как творца всяческих идей и креатива волнует тема авторского права, копирайта, например. И вот я представляю, что в некоем фантастическом будущем мире копирайт доведен до абсурда. Представь, что копирайт можно присваивать не только идеям, произведением, техническим решениям, брендам и доменным именам, но вообще, каждому слову. Государство объявляет, что оно будет приватизировать язык. То есть каждый может купить слова на аукционе и заплатив в казну деньги, пользоваться им. Есть некий центр регистрации. После этого, абсолютно все, кто это слово употребляет обязаны платить хозяину слова. Какая–нибудь гигантская машина считает все публикации, все, что в Интернете, в медиасфере и выставляет всем счета, подводит баланс, перечисляет деньги владельцам слов. Причем, разные владельцы могут разные цены выставлять за слова. Возникает конкуренция и дорогие слова не будут употреблять. Наоборот, те, кто демпингует, будут иметь по копейке со слова, зато от многих пользователей. Это даст огромный толчек развитию языка. Много слов выйдет из употребления. Наоборот, возникнет куча новых слов. Ведь в период первоначального накопления слова из толкового словаря будут приватизированы теми у кого много денег, но новые поколения, особенно, кто не получит что-то по наследству, захотят тоже что-то иметь, они будут изобретать не просто слова, но целые языки. Представь, насколько мало будет информационного шума. Выпустить книгу — заплатить мзду куче народу, владельцам слов. Просто в блоге что-то написать — трижды подумаешь, сколько это будет тебе стоить. Будут программы, которые будут делать обсчет перед публикацией. Зато насколько свободнее будет дышать, насколько меньше станет информационного мусора! Только стоящие вещи могут появляться. Краткость будет востребована, лаконичный стиль выработается. Газет будет меньше, дурной рекламы.
— Какое слово надо приватизировать первым?
— Самое частое в русском языке слово это предлог «в». Кто его купит, тот не прогадает. А что? Все можно приватизировать! Землю, воду, недра? Воздух даже можно. А уж язык тем более. И с пиратством бороться, с самиздатом разным. Если будут электронные системы, отслеживающие и живую речь, то и устные коммуникации будут подпадать под копирайт. Люди будут меньше болтать, а больше читать и думать. Великая целительная тишина. Зато слово будет на вес золота. Через какое то время будет много интересных последствий. Общество, которое будет изобретать интенсивно новые слова и языки начнет распадаться на группки, формирующиеся из тех, кто новый субязык понимает. Будут расти поколения, которые будут разговорить на языке родителей, то естсь очень ограниченном в применении языке, том, который состоит из слов, которым владеет данное сообщество, чтобы никому не платить. Внутри сообществ можно будет свободно не платя говорить, так как слова внутри него общие для всех его членов.
Ознакомительная версия.